Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Понял, – сказал я, виновато потупил взгляд. Мне стало стыдно.
– Да расслабься ты! – сказала Света, кладя руку мне на плечо. – У нас тут расизм в моде! Молли, подтверди!
– Ага! – кивнула головой Соня, не прекращая жевать.
– И вообще, – продолжала Солнцева, – ты у нас себя не стесняйся, . Или как там у вас, греков, будет?
– ! – уточнила жующая Соня. – Короче, , !
– Это мне, конечно, всё очень лестно, но тут вернее будет вместо сказать . Дело в том, что – это ещё и худые может означать, а вы у нас, слава богу, совсем не худые.
– А ты реально голова! – воскликнула
– Ну-у-у, – заскромничал было я, но быстро взял себя в руки, – скорее, как Мюнцер.
– Мюнцер – тоже хорошо! – ободрила меня Света. – Попал же он на гэдээровскую банкноту! И ты попадёшь!
– Так, бляди, – вмешалась Ангелина, – Мюнцера тут не упоминали чтоб! Это мои религиозные чувства оскорбляет. – Тут она пригрозила им пальцем и произнесла следующую фразу с трепетом в голосе. – Я ведь католичка!
– Кстати, Ангелина, а почему это тебя все Ульяной называют. И Соня вот, и Света, и ещё сегодня я слышал утром перед кабинетом труда.
– Так проще, – равнодушно ответила Ангелина. – Имя у меня, понимаешь ли, длинное. Так что зовут меня частенько Ульяной. Я здесь для всех Ульяна-Ангелина. Для тебя – просто Уля.
– Как скажешь, Уля. – ответил я.
– Ну, Маратик, какова тебе наша школа? – сжала меня в объятиях Света. – Нравится али как?
– Очень нравится! – довольно ответил я. – Вы тут все такие разбитые!
– Это верно… – поддакнула Соня, пододвигая ко мне стул. Она села на него и уставилась прямо мне в глаза.
Личико у неё было круглое-круглое, а глаза как у маленького котёнка.
– Ты не обманывайся, Марат, – предостерегающе сказала Света. – Ей палец в рот не клади – откусит. Она у нас самая развязная потаскуха в школе и драчунья та ещё!
– Ой, знаете, – сказал я, откидываясь на спинку кресла, – по мне, – так наша российская школа всё больше становится похожей на американскую. Все теперь хотят быть потаскухами. Даже мальчики некоторые, даже учителя!
– Не-е-ет, Марат, – протянула Света, и цыкнула зубом, –это в Америке в пятом классе все девочки хотят быть потаскухами. У нас в пятом классе все уже потаскухи.
– Эт точно, – заметила Ульяна-Ангелина. – Все. Как одна. Даже я – и то малость того.
– Ничего против не имею, но всё-таки сомневаюсь, что это правильно, – заметил я.
– Ересь гутаришь! – сказала Соня. – На костёр тебя бы за такое!
– Ну, не на костёр, – поправила Света, – но это реально ересь! Я тебе, Марат, вот что скажу: коли хочешь в нашем серпентариуме задержаться подольше, так усвой наши традиции, моральные устои, так сказать. А они-то, традиции, То есть у нас простые…
– Еби всё, что движется! – отчеканила Соня.
– Это я с радостью, – ответил я с улыбкой. – Сегодня уже с Дениса вашего начал, Кутузова.
Все рассмеялись.
– О-о-о, я даже не знала, что у тебя такой… У-у-у… Экзотический вкус, – сквозь смех ответила Света. – Ну, и как он?
– Мне понравилось, – довольно ответил я.
– А по мне, – ей богу, всё что тюфяк ебать! Тюха он, Денис твой! Лежит
всегда, аки бревно, – ты еби его, а он валяться себе будет! – воскликнула Соня.– Так вот, Маратик-пидорасик ты наш, – продолжила Света свой спич, – ты уважай, значит, наши традиции. Еби, значит, всё, что движется.
– А что не движется? – с ехидцей спросила полька.
– То-о-оже еби! – воскликнула Света. – Пей всё, что горит. Кури всё, что дымит.
– Ну, это я знаю… – отмахнулся я.
– Но ведь это ещё не всё! – продолжала Солнцева. –Надо ещё морочить всем голову. Врать там, обманывать… Денежки копить надо, жрать в три горла, дуть вино и обязательно предаваться блуду с хорошенькими одноклассниками.
– Ой, даже не знаю, смогу ли я выполнить всё это, – с усмешкой ответил я. – Здоровье ведь тоже поберечь надо…
– Здо-о-оро-о-овые! – замогильным голосом протянула Барнаш. – У нас в школе всем на здоровье насрать! – тут она стукнула пухлым кулачком по подлокотнику.
– Да, Марат, – включилась Света, – здоровье – оно как деньги: коли есть, – надо тратить. А то так и помрёшь и чёртовой матери от удара на своём сундуке. И никакие нимфы к тебе не сбегутся, и чертогов не воздвигнешь. Зато здоровым будешь – ниибаццо! Поэтому в нашей школе действует незыблемое правило: коли завелось у тебя немного здоровья, – его надо тратить, тратить, тратить!
– А когда всё растратится? – робко спросил я.
– А тогда уж будет всё равно! – радостно махнула рукой Света. – В могиле лежать будешь.
– Поэтому я те так скажу, carissime, – перебил Соня, –мы все здесь растратчики. Мы тут только и делаем, что тратим, тратим и тратим здоровье! Гробим его изо всех сил! Так что будь с нами!
– Ну-у-у… – скептически протянул я. – Вы, я вижу, идёте войной против целого мира. Нынче-то всё о здоровье что-то очень уж стали думать. Все теперь на диеты садятся, спортом идут заниматься, йогой там, фитнесом… Все, – даже американцы. Прямо идола какого-то из этого здоровья сделали. Вот и выходит, что весь мир за, а 737-я школа – против.
– Знаешь, Марат, – начала Ульяна, – вот ты сказал, что из здоровья тепереча настоящего идола сделали. А ведь это правда наичистейшая! Но ты вот о чём подумай. Идолов-то не было вначале, и не вовеки они будут.
– Верно гутаришь! – заметила Света. – И вообще, Марат, подумай: что такое эти идолы-то? Куски дерева только. А бревну кланяться – себя не уважать.
– Вот поэтому-то я и ненавижу почитателей суетных идолов! – вставила Соня. – Я презираю всех этих зожников, качков, турникменов и диетодевочек. Пусть эта нечисть вся стороной обходит наш светлый храм!
– Вот это правильно! – опять подхватила мысль Света. –Ты, Марат, сказал ещё, что нынче йога в моду вошла, так? Так вот, йога – это всё херня полнейшая. Я, честно говоря, вообще удивляюсь, как вроде бы не такие уж глупые люди, с высшим образованием люди могут вестись на все эти дешёвые уловки каких-то вонючих негритосов. Нет, это уму непостижимо. Моему во всяком случае, – тут она сделала паузу, а затем, сощурив хитрый и развратный взгляд, неспешно продолжила. –Во-о-от та-а-антра – это другое дело. Тантра – это йога наоборот. Что там у йогов-то полагается? Не кури, значит, не пей…