Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Соня была блондинкой со стрижкой каре. Всегда носила только её. Носит и сейчас. Это так ей идёт!

Ах, чуть не забыл: по национальности она гречанка.

Словом, девка хоть куда.

Однако рядом ещё сидела Света.

О ней надо сказать пару слов.

Лицом она была невзрачна. Нос картошкой, косоглазие и всё такое. Но при этом она была всегда очень доброй (особенно ко мне). Ещё она отличалась большими талантами. Знала пять иностранных языков (впрочем, она и сейчас их знает), прекрасно пела (а сейчас – ещё лучше). Она свободно болтала на английском, французском, испанском, немецком и латыни. Соня знала испанский. Они между собой часто переговаривались на нём.

Лучшие подруги тогда были.

Вот и сейчас они о чём-то шушукались между собой. Жаль, я не слышал, о чём. При этом они лопали за обе щёки чипсы из огромного пакета.

Я видел, как аккуратно достаёт из пакета чипсы Света. Руки у неё были белыми и толстыми. У Сони – тоже. Эти руки никогда не знали работы…

Пока я смотрел на белые толстые ручки, зал уже успел заполниться людьми. Их было человек шестьдесят. Возможно, что и больше.

– Становись сюда, – сказал мне Миша. – На той половине Москоленко будет с пятиклашками ебаться. Мы на этой половине будем с бэшками.

– А кто наш учитель? – спросил я.

– Увидишь, – с ехидцей ответил Миша.

В этот момент мы услышали тяжёлые шаги, и появилась она. Наша учительница физкультуры.

Честно говоря, когда я её увидел, то чуть со смеху не свалился.

Вот вы только представьте себе.

Женщина лет сорок. Ростом она 150 сантиметров. Вес у неё 150 килограммов. Нет, ну чистый Рабле, – «количество подбородков приближалось к восемнадцати».

Учительница была лишена шеи. Голова у неё крепилась прямо на туловище. Грудь у неё свисала чуть ли не до пупка. Одета училка была в лосины и майку. Это очень подчёркивало её фигуру.

– Так, репся, здорово! – изрекла она, глядя на меня своими огромными выпученными глазами. – О, новенький! Сейчас я тебя слопаю! Шутка. Запомни: меня зовут Юлия Николаевна. Твоё имя меня не ебёт, – тут она сделала паузу, а потом продолжила, обращаясь уже ко всем двум классам. – Итак, этот год будет трудным. Для вас, а не для меня, конечно. В этом году у нас постановка на День учителя, на Праздник осени, на День толерантности, на Новый год и хуй знает, на что ещё. Поэтому на один урок чтоб не пропускали, поняли? Иначе двойки ставить буду. Вот с сегодняшнего дня и начну, – тут она повернулась к Соне и Свете, всё по-прежнему грызшим чипсы. – Так, кумушки-красавцы, почему без формы сегодня? – спросила она с укоризной в голосе, уставив руки в бока. – Света, а, Света, что, опять хочешь целый год на лавке просидеть? – В этот момент Юлия Николаевна трижды цыкнула. – Не выйдет, милочка моя, не выйдет. Я уж тебя работать заставлю, будь уверена… Я и родителям твоим сегодня позвоню. Скажу им, как их чадо тут чипсы вместо физкультуры лопает. Ай-ай-ай… Тебе самой-то не стыдно, а? Ты ж ну совсем неспортивная! Мальчики на тебя смотреть не будут, если так всё и оставишь. Ты ж совсем как тесто: мягкая, вон, вся и белая. Что делать-то будешь?

– Мне срать, – ответила волнующаяся Света, не смотря на училке в глаза.

– Ну-у-у раз тебе срать, то другое дело! – развела руками Юлия Николаевна. – Тебе и на инсульт, наверное, срать, и на гипертонию, и на сердечные болезни всякие там, да? Ну-у-у раз тебе срать на своё здоровье, – то конечно, то пожалуйста! Но учти: сдохнешь от инсульта в тридцать лет, как Обломов, – и всё. Ну, это, короче, твоё дело. А мы сейчас переходим к нашему… – тут она опять прервалась. – Так, а где Денис?! Опять дрыхнет, небось, или жрёт в раздевалке, урод вонючий! Пидор, бля, ёбаный! Ну да хуй с ним! Я ему пару влеплю мигом, посмотрим, – что он потом делать мне будет! Так, короче… На чём мы остановились? Ах да! Я же должна вам технику безопасности рассказать.

Тут все взвыли. Мы стояли построением в две шеренги. В зале было очень холодно, а потому мы уже в своих шортах изрядно продрогли.

– Это быстро! – успокоила нас Юлия Николаевна, подняв руку в каком-то странном приветствии, подозрительно похожем на укороченную версию римского салюта. – Тут самое основное – быть не очень пьяным. На уроке, в смысле. Так-то можно по школе хоть в стельку валяться. Это я не запрещаю. Но на физкультуре все чтоб были стёклышки! Поняли меня?

В этот момент по залу прошёлся смех.

– Так, Губкин, ты понял меня? – строго спросила физручка толстого красномордого парня из бэшек, – именно того, что вчера открывал шампанское и был похож на крысу. – Чтоб в этом году такой херни, как тогда, не было, понял?! А то скажу охраннику, чтоб он тебя с уроков за пивом не пускал.

– По-о-онял… – каким-то дрожащим басом прохрипел в ответ Губкин.

– Так, бэшки, это к вам ко всем относится! – снова заговорила она, обращаясь ко всем нам. – Чтоб не было как в прошлом году, когда Губкин ваш нахрюкался и прям на козле уснул. Больше я такого не потерплю. Поэтому если кого из вас с утра ноги не держат, то ко мне даже не приходите. Всё! Хоре! Тут вам не вытрезвитель всё-таки, а муниципальное учебное заведение. Да, муниципальное… Ну, инструктаж, я думаю, закончен. Начинаем разминку. По кругу легко бегом! – тут раздался оглушительный свисток, и мы побежали.

На другой половине зала пятиклассники давно уже занимались…

Мы сделали десяток-другой кругов, после чего снова раздался свисток.

«Так, достаточно. Переходим к разминке!» – изрекла физручка.

Под весёлую музыку мы сделали невероятно ленивую и вялую разминку.

Едва мы закончили, как свист раздался опять.

– Теперь мальчики садятся. – сказала Юлия Николаевна.

– Они мне не нужны. Работают только девочки.

Мы послушно сели на скамьи.

– Миш, это чего? – удивлённо спросил я.

– А, не обращай внимания! – махнул рукой он. – Она у нас вечно какие-то танцы-шманцы ко всяким праздникам готовит. Постоянно. Только этим и занимается. Они там с девочками уже кучу кубков выиграли. Вот и сейчас репетируют опять, небось… Какую-нибудь хуйню репетируют… Ко Дню учителя, поди… – тут Миша громко зевнул.

– А как же мы? – спросил его я.

– А мы можем отдыхать, – ответил Миша. – Делай всё, что хочешь… Ты свободен…

С этими словами мой одноклассник встал и пошёл к выходу.

– Ты куда? – спросил я.

– На балкон, – показал он рукой. – Здесь поспать не дадут.

Надо сказать, что над нашим залом возвышался гигантский балкон. Оттуда можно было наблюдать за уроком, не рискуя получить мячом по лицу.

Балкон был огромным. Там можно было разместить больше сотни человек (правда, в ужасной тесноте и с большой угрозой обрушения).

Во время уроков физры там постоянно зависали прогульщики, лодыри, ротозеи и глубоко больные люди, освобождённые от физкультуры.

Вот туда-то и пошёл Миша.

Я молча проводил его взглядом. За ним на балкон пошли Соня со Светой. Потом с места поднялись бэшки. Там, правда, не все пошли на балкон. Треть их пошла в столовую, треть – за пивом. Остальные тоже куда-то рассеялись. Короче, из бэшек до балкона дошли только двое. О них мы ещё поговорим.

Теперь я сидел на лавке в гордом одиночестве. Я с завистью смотрел на то, как пятые классы занимаются.

Да, у Москоленко урок физкультуры в пятом классе больше походил на тренировку спецназа.