Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
По всему коридору мальчики и девочки бешено тряслись в каких-то странных и даже чуть жутковатых конвульсиях. При этом они безумно и безудержно хохотали. Боже, некоторые из них едва в припадках эпилепсии не бились!
– Постойте – оборвал я этот внезапный приступ религиозного опыта.
Увидев мою простёртую вперёд благословляющую длань, толпа вновь замолчала.
– Во-первых, – объявил я, – я хотел сказать, что впереди нас ждут нелёгкие испытания, lutte sanglante et combats inhumains. Но за ними нам откроется вся красота божественной победы.
Помнится, некогда
Толпа опять загудела, но быстро успокоилась.
– А теперь, господа, давайте вместе помолимся за спасение души нашей любимой Снежаны Владимировны, , , , , .
На том свете наша молитва ей очень понадобится, ведь без неё гореть ей в геенне огненной!
Я взмахнул рукой, и все затянули «Отче наш»: кто по-латински, а кто по-славянски. Раскатистый, всё нарастающий гул слившихся воедино голосов заставил стёкла шататься.
Звучала наша молитва очень величественно.
Это был ошеломляющий утробный рёв, доносящийся из самых глубин преисподней.
Едва мы протянули аминь, как раздался оглушительный звонок, возвестивший конец перемены.
Пребывающий в невиданном религиозном возбуждении народ со страшными криками повалил в классы. Честно говоря, я удивлялся, как двери нашего кабинета тогда вообще остались целы. Толпа ревела, как то чудище из «Откровения» Иоанна.
Учинив в дверях страшную давку, – наши всё же протиснулись в кабинет русского языка.
– О-о-о, Мара-а-ат! Это было боже-е-ественно! – почти пропела Тоня своим высоким голоском, вся съёживаясь в не очень-то приличную позу от удовольствия.
– Ей-богу, Марат, – сам Святой Дух вселился в тебя! –вторила ей восхищённая Юлька.
– Как ты вообще это делаешь?! – с невероятной завистью и удивлением вопрошал Денис.
Словом, все меня хвалили.
Тут мой триумф был прерван. Все в одну секунду затихли и стали прислушиваться. На лицах одноклассников читался ужас.
За дверью шёл разговор. Говорили Нина Ивановна и Снежана Владимировна.
«Ну, всё, – я пропал!» – подумалось мне на секунду.
– Так-так, что, значит, он там ещё про меня говорил-то? – строгим голосом вопрошала Снежана Владимировна за дверью.
– Ой, много чего ещё сказать успел, – сокрушалась там же Нина Ивановна. – Сказал, что вы дочь самого Вельзевула!
– Так-так-так, – с воинственным прицокиванием отвечала рассерженная русичка. – Ну я задам взбучку этому проповеднику!
– Ой, вы уж постарайтесь! – сокрушённо воскликнула Нина Ивановна. – Я уж вчера пробовала с ним по-хорошему поговорить, – не выходит. На контакт не идёт…
– Ну ничего! – всё так же воинственно воскликнула Снежка. – Он у меня мигом на контакт пойдёт! Мало не покажется!
– Ну, я пойду, – мне пора уже. – после недолгой паузы со вздохом сказала Нина Ивановна
– Да-да, идите, конечно… – извиняющимся тоном произнесла «блудница вавилонская». – Спасибо, что сказали мне.
–
Ой, не за что! Это же моя работа, – донёсся из коридора удаляющийся голос старой немки и звук её удаляющихся шагов.У самой двери класса раздалось злобное частое цоканье каблуков, а за ним последовал краткий скрип резко открывающейся двери.
Все замерли от какого-то непреходящего, совершенно инфернального, воистину лавкрафтического ужаса.
На пороге стояла, расставив ноги, Снежана Владимировна. Лик её был ужасен. Она напоминала горгулью из сгоревшего недавно Нотр-Дама.
– Та-а-ак! – завопила она, уставив руки в свои объёмные бока (сегодня на ней было очень короткое, плотно обтягивающее её пышные формы красное платье с глубоким вырезом на груди). – Это ты что себе позволяешь, а, мудак ты мелкий?! Да я таких как ты живьём ем.
– По вам видно! – с улыбкой ответил я.
Все расхохотались.
– Вы слишком толстая и должны похудеть! – продолжал я, откидываясь на спинку стула и взваливая одну ногу на другую.
По классу прокатилась волна тихих, изо всех сил сдерживаемых смешков.
– Я, конечно, всё понимаю… – продолжал я, окончательно переходя на фальцет. – Стрессы там, возраст, болезни всякие: сахарные там, венерические и так далее, – много их…
Но право же, учительница должна оставаться красивой при любых обстоятельствах.
За это, собственно, я и уважаю так американских женщин: за то, что они могут оставаться красивыми даже будучи жирными и ленивыми. У нас в России всё с этим не так. Девушки у нас очень быстро теряют молодость и красоту и становятся зачуханными.
И это плохо.
Да, очень плохо.
Тут Снежана Владимировна разошлась не на шутку.
– Уродец! – крикнула она, влепив мне здоровенную плюху.
От дальнейшего рукоприкладства, однако, русичка к моему удивлению воздержалась. Вместо этого она прошла на своё учительское место и развалилась в кресле.
– Итак, дети, – громко произнесла она, – мы сейчас будем писать диктант. Марат идёт к доске.
Я спокойно вышел к доске. Училка стала диктовать словарные слова. Я почти всё написал правильно. Ошибся только в слове «палисадник».
– Так-так-так… – задумчиво произнесла Снежка, явно раздумывая о том, как со мной быть. – Пишешь ты, дружок, как курица лапой! Это двойка!
Я уж хотел было сесть, но не тут-то было.
– Э, дорогой! – злобно окликнула меня эта тётка. – А морфологический разбор за тебя Пушкин делать будет?!
Короче, весь урок она гоняла меня по разборам: морфологический, фонетический, синтаксический и невесть какие ещё.
Эти разборы, надо сказать, больная тема российской школы. За всю жизнь я не встретил ни одного школьника, который бы нормально её знал. А ведь были среди моих знакомцев и ученики гимназии при МГУ, и воспитанники лицея при Высшей школе экономики. Тема эта вообще очень трудная и при этом совершенно ненужная с точки зрения постановки грамотного письма. По-хорошему заниматься ею должны студенты-лингвисты, а не простые школяры. Но Министерство образования (теперь уже – просвещения) считают по-другому…