Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Это потом он окончательно скурвился и забухал. А тогда был ещё ничего. Так, полезный идиот.
Я прошёл через двор со злыми собаками, поднялся по узенькой бетонной лестнице и оказался в мрачной, но довольно просторной комнате.
В самых невероятных позах там стояло, сидело и лежало в общей сложности человек тридцать.
Посреди комнаты стоял ломящийся от хорошей жратвы стол.
Кондратенко пригласил меня к трапезе.
От еды я отказался. Сказал, что тороплюсь.
Я быстро рассказал коммунарам и всем присутствующим о себе, о своём уголовном деле. С собой
Их я решил подарить коммуне.
Собственно, эти книги и были предлогом для посещения коммуны. Дескать, отвезу вам кое-какую литературу из дома.
Как оказалось, в коммуне праздновали сейчас день рождения.
Кондратенко всё время говорил что-то невпопад и то и дело извинялся и передо мной, и перед гостями.
Извиняться было не за что, но он всё равно продолжал.
Итак, я приехал, поднялся, а там вместо мероприятия день рождения празднуют.
Оказалось, день рождения одной крутой активистки. Оказалось, речь шла про Соню Звереву.
Когда я вошёл, из-за праздничного стола поднялась именинница. Красивая молодая девушка с горящими живыми глазами, очень пухлыми щёчками и рыжими волосами до плеч.
Она выгодно отличалась ото всей той публики, что я встретил в Башне. Вообще там какие-то панки обретались, всякие оборванные непонятные хиппаны и прочий сброд.
Вот и на дне рождения так было: толпа человек тридцать, и все как один то панк с ирокезом, то тощий наркоман с розовыми волосами, то винишко-девочка непонятно как одетая и так далее.
Соня же – в классическом платье под пятидесятые, в строгих туфлях на невысоких каблуках, с длинными вьющимися рыжими волосами. А взгляд – Боже, что за взгляд. Хищный такой, но при этом развратный. И глаза маслянистые, чуть прищуренные. Что-то азиатское в них было. Ну, когда говорят: «азиатчина», «китайщина». Вот оно самое.
На ней было простое ситцевое платье вроде тех, что носили в нашей стране в сороковые и пятидесятые. Ножки её были обуты в потёртые кожаные туфли на толстом, не слишком высоком, но и не низком каблуке.
Шла она резко, лихо мотая из стороны в сторону своей пятой точкой. На её лице была безразличная ко всему усмешка. Взгляд её был опытен и до невозможности похотлив.
Я писал выше, что Алиса Орлова выглядела как ангел. Соня выглядела как демон-суккуб. Смотрела она так, будто сейчас сожрёт. И улыбка казалась будто даже зубастой, как у злодеев в аниме.
У неё было стройное тренированное тело. При этом она была совсем не худа.
«Какая ты красивая, Соня! – подумал я. – Вот только худенькая слишком. Тебе бы набрать килограмм восемь жирка, – вообще было бы идеально!».
Соня поздоровалась, представилась, а затем крепко обняла меня. Я почувствовал, как её пухлые мокренькие ладошки плотно сжимают мою шею. На секунду мне стало боязно.
Короче, я тогда наговорил прилюдно кучу всего. Сказал, что надо, наверное, мне продать квартиру, купить несколько карабинов «Сайга» и начать охоту на чиновников и буржуев. Рассказал, что я судим, показал свою первую научную монографию.
Все на это смотрели косо, но в глаза улыбались, хоть и натянуто. Сонечке же это всё явно
понравилось. Она вспомнила меня, узнала. Глаза её вновь загорелись, и она позвала меня на коммунальную кухню. Там мы разговорились как следует.Поговорить обо всём нам не удалось: я торопился домой, а она – к своим гостям.
Однако же парой реплик мы обменяться успели.
Соня, конечно, помнила меня и поэтому недолго думая заявила, что нам нужно воссоздать RAF или создать что-то подобное ей.
Я, конечно, сказал, что это действительно так и именно это мы и должны сделать.
Она сказала, что я интересен ей. Попросила написать на бумажке мои контакты. Я дал ей свой адрес в «Telegram’е» и адрес почты Riseup. Она тоже дала мне свои контакты.
«Напиши мне сегодня…» – ласково сказала она и поцеловала меня в щёчку.
Моё тело будто обдало жаром из стоящей рядом огромной печи. Сердце забилось быстрее, а дыхание участилось. Никогда раньше я не ощущал ничего подобного.
Я попрощался и пошёл.
Когда я выходил на улицу, Солнце уже опускалось за горизонт. Я думал, что забегу в коммуну на пятнадцать минут. Вместо этого остался на полтора с лишним часа.
Быстрым шагом я направлялся к метро.
В моей жизни начинался совсем другое время.
Заключение.
Женя приехал в Осташков в середине июля. Аккурат самое лучшее время для того, чтобы приезжать в этот город.
Город почти не изменился за многие годы. Зато изменился сам Женька. Его светло-русые волосы побелели, приобрели тот благородный оттенок седины, какая обычно украшают головы постаревших, но ещё крепких офицеров.
Он и был офицер. Офицер той революционной армии, которую когда-то скептически именовали левым движем.
И он был героический офицер.
Он прошёл революционное подполье, пережил заговор, бойню, вынужденную эмиграцию, возвращение и тюрьму. Он скитался по конспиративным квартирам вместе с Мелей и другими людьми, имён и лиц которых он давно не помнил. Он говорил с известными, даже великими людьми, на рассказах о которых подрастает теперь новое революционное поколение.
Он стоял в первом ряду тех, кто должен был умереть 25 мая. Он лично открыл огонь по окнам Лубянки и именно он застрелить в упор посла Соединённых Штатов.
Это был героический человек, который тогда избежал, казалось, неминуемой смерти, бежал в Варшаву, потом в Париж, там много спорил с Речкаловым.
Вместе с другими выжившими он организовал целое ультралевое движение за рубежом. Он создавал школы диверсантов в странах Европы, перебрасывал людей через границу сюда, сам не раз незаконно пересекал границу.
Здесь, на одной из московских конспиративных квартир, его в итоге и арестовали. Так он попал в тюрьму, откуда вышел уже иным, обновлённым. Вышел в совсем другую страну. Которая, однако, была так похожа на ту, где он родился.
Революция состоялась, но это была совсем не та революция, о которой он так мечтал. Власть захватили либералы, и теперь в стране шли бесконечные дискуссии. Политические убийства стали нормой, правительниц напрочь отпустило улицу, но старые бюрократы и военные остались у власти.