Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Как бы то ни было, начальство просто говорило: да, конечно, мы позволим тебе снять такое-то количество ребят с занятий. Вообще никаких проблем. Или наоборот: нет, это уж слишком, давай снимем с занятий на треть меньше.

Наши учителя были людьми свободомыслящими: рабов они спокойно отпускали с занятий. Понимали, что тем батрачить надо. А вот к простым прогульщикам, тусовщикам, пьяницам, наркошам и забулдыгам они относились безо всего сожаления. Если те гуляли уроки, – им беспощадно ставили в журнале прогулы.

И отвертеться было нельзя. Ну, почти…

Модно было подкупить старосту, чтобы он написал, будто ты присутствовал. Это уже была чистая коррупция. Такие приписки не согласовывались с учителями. Поэтому старост за них гоняли. Если старосту палили за такими делами, – могли и должности лишить, и даже из высокой категории разжаловать в какую-нибудь низшую.

С такими несанкционированными приписками всегда боролись. Не только учителя, но и господа тоже. Им это было совсем не выгодно. Учителя и социальные педагоги им тоже выговаривали, что, дескать, это вы виноваты, что коррупцию допускаете.

Так было во всех классах, но только не в нашем. Алину Склизкову у нас вечно покрывали. Иногда даже за счёт других. Тоня разрешала ей делать эти несанкционированные приписки и брать за них мзду. Алине такое положение нравилось.

Взятки она чаще всего брала в натуральной форме. Булочки, шоколадки, халва, пряники, чипсы и прочая вкуснятина – всё годилось для подкупа. Иногда ей давали и деньги: чаще всего это были купюры по пятьсот или даже по тысяче рублей.

Алину назначили старостой нашего класса в сентябре тринадцатого. Потом оказалось, что в параллельном классе на место старосты никого не нашлось. Тогда Склизкову назначили старостой сразу двух классов.

Она так и оставалась старостой до одиннадцатого класса.

Я помню, как хорошо смотрелась Алина на том банкете в феврале четырнадцатого года. К тому времени она уже шесть месяцев занимала свою должность. За это время она набрала ни то пять, ни то шесть килограммов лишнего жира. Аккурат по килограмму в месяц.

Перемены она обычно проводила в классе. Она сидела на стуле с видом королевы. Она откидывалась на спинку стула всем телом, клала ногу на ногу и от скуки болтала носком той ноги, которая была сверху. В такой позе девушка обычно сидела всё перемены. При этом она постоянно ела. Шарлотки, булочки, печенье, шоколадные батончики, драже и чёрт знает что ещё, – прогульщики приносили ей целые баулы со всякой вкуснятиной.

Спрашивается: ну как же тут не растолстеть?

Тем более, Алина почти не появлялась на физкультуре. С помощью Тони ей удалось добиться освобождения от занятий физрой. Вместо того, чтобы разминаться и прыгать, – во время уроков гимнастики она сидела на длинном балконе в физкультурном зале и предавалась обжорству.

Спортом она не занималась. В детстве когда-то ходила на художественную гимнастику, но эти времена были далёк в прошлом.

Впрочем, домой Склизкова обычно шла пешком. Ездить на автобусе она не хотела.

«Если на автобусе постоянно ездить буду, – забуду, как ногами пользоваться!» – часто говорила она.

По выходным её часто можно было встретить в Филёвском парке. Она любила гулять там.

Алина была недурна собой. Она была выше всех в нашем классе. От этого она никогда не выглядела толстой. Круглое смуглое личико, длинный греческий нос с едва заметной горбинкой, огромные карие глаза. Её вид немного портили чуть оттопыренные уши, но вообще это выглядело даже мило. Она была фигуристой девушкой с огромной пятой точкой и большой грудью. Это всё было очень красиво.

Эх, напрасно она сменила пол…

Но вернёмся к банкету.

Текли приятные беседы самого непристойного характера. Парни щупали девушек. Большая часть парней держалась пока только за плечи и бока. Но некоторые уже и к ляжкам подбирались…

Из кухни доносились радостные звуки: звенела посуда, скворчал жир на сковородах, что-то кипело в кострюлях.

Периодически из кухни выскакивали рабы. В руках они держали огромные, до блеска начищенные серебряные подносы с кушаньями. Невольники быстро вбегали в комнату, ставивили тарелки с едой на стол и тут же убегали обратно в кухню.

Я сразу тогда обратил внимание на то, как были одеты кухонные рабы.

Они были наряжены в чудовищные карнавальные костюмы.

Так, один из рабов был одет зайчиком. Другой был наряжен поросёнком. Третий, кажется, львом.

Выглядело это, честно говоря, ужасно.

На кухне работали подростки. Всё эти кухонные рабы были мальчишками лет двенадцати-четырнадцати. Это были довольно крепкие и высокие молодые люди, совсем не дети.

И они были наряжены в детские карнавальные костюмы.

Притом костюмы эти были просто феноменально убогими. Я подумал тогда, что всё это тряпьё, наверное, купили в каком-нибудь секонд-хэнде по акции.

Впрочем, я не исключал и того, что им могли эти тряпки и даром отдать. Никому такое старьё не нужно.

Чего стоил только костюм зайца! Одну ухо сломано, другого вообще нет. Заячью шерсть изображала какая-то поеденная молью и сильно полинялая сероватая жилетка из дешёвой синтетической ткани. Сделанный из обжитого той же тканью пенопласта хвост едва держался на «зайце».

Остальные костюмы были примерно такого же качества.

Рабы все были очень уставшие. Прямо замученные какие-то. Кроме усталости и лёгкой печали на лицах у них ничего не читалось.

Во всей этой суматохе я вдруг заметил ту самую девочку в переднике, что встретила нас у порога квартиры. Она передавала гостям тарелки со снедью. Это были те самые тарелки, которые рабы приносили из кухни.

Я подошёл к девочке и тихонько заговорил.

– Извини, хотел спросить, – почти шёпотом обратился я к ней, – зачем вы одеваете домашних рабов таким образом?

Она тотчас же повернула ко пнемсвою прелестную головку и ни секунды не раздумывая ответила.

– А это, барин, для того сделано, чтоб сразу видно было, кто здесь – раб низкой категории, а кто – высокой! – сказала мне маленькая горничная.

Ответ её меня малость поразил.

Мы с Мишей спали за стол. Начали есть.

С минуту ничего не происходило. Потом на кухне послышалась возня.

– Пошёл нахуй, сволочь! Не буду я пчёлкой наряжаться! – послышался из кухни мальчишеский голос.