Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

– Делай, что велено, сволочь! Ты никто здесь! Ты – лакей! – ответил ему другой.

Второй голос явно принадлежал мальчику постарше. Наверное, первому из этих двоих было лет одиннадцать или двенадцать. Второму года на два больше, – тринадцать или четырнадцать.

– Ты тоже – лакей! – опять заговорил первый голос.

– Так я не простой лакей, – с невероятной важностью вновь зазвучал второй собеседник, – а ли-и-ивре-е-ейны-ы-ый!

Эти двое ругались там ещё минут пять. Казалось, гости не обращали никакого внимания на их перепалку. Всё были заняты своими разговорами.

Я краем уха слушал, что происходит на кухне.

По прошествии пяти минут ситуация там накалилась до предела.

– Да я тебя сейчас зарежу! – закричал мальчуган, которого хотели нарядить пчелой.

Из кухни послышался металлический звон.

– Что удумал, ирод! – полным ужаса голосом заорал ливрейный лакей. – Да я на тебя наябедничаю! Вот пойду сейчас к госпоже и наябедничаю!

Раздались громкие шаги.

Дверь кухни отворилась, и на пороге её появился ливрейный лакей.

Честно скажу: я чуть не подавился корнишонами, когда его увидел!

Это был крепкий молодой человек лет четырнадцати. Рост у него был где-то метр семьдесят, а вес – килограмм шестьдесят, наверное.

Он был одет пиратом с детского утренника.

На плечи его небрежно был нахлобучен криво пошитый из кислотно-зелёной ткани камзол с пластиковыми позолоченными пуговицами в форме сердечек.

На нём были закатанные до колена адидасовские спортивные штаны и одетые поверх несвежих носков сандалии. У молодого человека были крепкие мускулистые икры. Кожа на них была выбрита и натёрта каким-то очень приятным на запах маслом.

Талию подростка обвивал цветастый пояс, оставшийся, видимо, от дамского банного халата. За пояс была всунута игрушечная сабля из посеребрённого пластика.

На голове болтался явно слишком большой для головы парня заячий треух. Это был очень старый, давно уже вылинявший, высохший и наполовину сожранный молью заячий треух. Он изображал треуголку.

Один глаз лакея-пирата был закрыт чёрной повязкой. Она едва держала на голове парня, и тот вынужден был сильно щурить один глаз для того, чтобы она не свалилась.

Подросток, похоже, щурился весь день. Его лицо было просто перекошено от напряжения и усталости. Казалось, его сводили судороги. Возможно, так оно и было.

Естественно, как только я увидел этого, с позволения сказать, ливрейного лакея, – я тут же начал безудержно хохотать.

– Ну вот! – сказала Барнаш, сидевшая прямо напротив меня. – А ты говорил, – зачем? Зачем, дескать, мы их наряжаем клоунами? А вот зачем, брат! Чтоб весело было!

– Это точно! – подтвердил я. – Теперь понял.

– Ты, наверное, в детстве думал, что детсткий утренник – это нужно и убого, – продолжала Соня. – А вот я с детства знала, что это совсем не так! Детский утренник, братец, – это очень весело. Если зайчиком наряжают не тебя.

Эй, – обратилась Барнаш к ливрейному лакею, – сюда иди, быстро!

Лакей тут же подобрался к Соне, согнулась перед ней в поясном поклоне и состроил такую рожу, будто своим внешним видом хотел сказать: «Внимательно слушаю вас, моя госпожа!».

– Значит так, мудила, слушай! – начала Барнаш. – Я хочу «Сникерс». А ещё я хочу «Натс». А ещё я хочу «Милки вей».

Ты можешь это понять, ублюдок!

– Совершенно верно, могу! – быстро оттараторил лакей, сделав теперь каменное лицо.

– Сейчас же дуй в «Монеточку» и принеси мне то, о чём я просила, – спокойным, но очень твёрдым голосом произнесла Соня. – Живо!

Лакей тут же сорвался с места и рванул к двери. В следующую секунду он скрылся за ней.

– Ну всё, пиздец ему! – спокойно произнесла Соня, неспешно поедая огромную зажаренную в панировке рыбину.

На сей раз Барнаш говорила с набитым ртом. От этого её голос искажался и казался каким-то приторно мягким. Когда я услышал этот её голос, мне тут же стало теплее, а во рту у меня сделалось сладко.

Вот какой у неё был тогда сладкий голос! А всё рыба в панировке постаралась!

– Это почему ему всё? – спросил я Соню.

– А то! – ответила девушка, продолжая сосредоточенно жевать. – Ты сам-то представляешь, как он в таком виде по улице попрётся! Его же там первый полицейский остановит! Или бабка накричит какая-нибудь.

Так что всё, пиздец ему!

Умора, согласись?

– Это точно, – умора! – ответил я на это.

Чуть успокоившись, я снова начал жевать.

Через минуту в комнату вошла Тоня Боженко. Она была одета в розовое кружевное платье. На ногах у неё были голубые туфли на довольно высоком каблуке.

При виде госпожи всё встали со своих мест. Мы с Мишей тоже.

Вот тогда-то и началось настоящее пиршество.

– Я рада приветствовать вас, быдло! – сказала Тоня, поднимая бокал с безалкогольным розовым вином за семьсот долларов бутылка. – Давайте жрать!

Всё зааплодировали. Потом сели и дружно начали жевать. Точнее, – продолжили.

– Может, кто-то тосты говорить начнёт?! – робко сказал Денис Кутузов, запихиваясь пережаренным шашлыком из жёсткой баранины.

– А давайте! – сказала Света, чуть подтолкнув сидевшую рядом Соню Барнаш.

– На днях буквально я дочитала одну очень интересную книгу, – торжественно начала Соня. – Ты, Марат, знаешь, наверное, эту книгу. Карел Чапек, «Война с саламандрами».

Я кивнул.

– Для тех, кто не читал, поясняю, – важно произнесла на это Барнаш, – книга фантастическая. Про то, как один мужик нашёл на тропическом острове разумных саламандр. Сначала он использовал их для добычи жемчуга, потом уже другие люди стали применять этих животных и для других целей. Саламандры становились всё умнее и умнее, и скоро стали умнее и совершеннее людей. Количество саламандр росло. Очень скоро их стало так много, что они больше не могли жить вместе с людьми на одной планете. И тогда они начали уничтожать людей. И всех со временем уничтожили.

Саламандры победили. Но почему они победили?

Они победили не потому, что были изначально сильнее человека. Вовсе нет.

Они победили потому, что заимствовали у людей всё самое лучшее, – науку, технику, промышленное производство. Они создали свою собственную науку, свою собственную промышленность. Да, они опирались на людские достижения, но при этом создавали нечто оригинальное.

При этом саламандры заимствовали у людей только то, что им было действительно нужно. Весь тот хлам, который учёные снобы называют культурой, – ящерицы с презрением отвергли. Литература, театр и прочий балет им оказались не нужны.