Теплые штаны для вашей мами (сборник)
Шрифт:
А в моей семье бытовала одна примечательная фраза бабушки.
– Мамэлэ, – говорила она. – Помни: самое страшное – это юные ленинцы.
И была права: шоссе Юные Ленинцы, которое каждый день я пересекала по дороге в школу, было загруженным и опасным. Там всегда случались какие-то дорожные происшествия.
– Многие родители записывают за детьми какие-то забавные словечки, выражения. Вам же по профессии сам бог велел… Или тоже все руки не доходили?
– Ну, уж это – извините! Тут – сфера профессиональная. Я не только за своими записывала, но в начале девяностых, редактируя в Израиле газету, открыла в ней рубрику «Говорят дети». Поначалу вывалила туда все, что насобирала от своих собственных, а потом уже многие папы и мамы, дедушки и бабушки стали присылать мне свои коллекции.
Ведь детское восприятие мира – совершенно уникально. Тут любое удивленное слово – будто Божья роса. На детей у меня в компьютере целое «досье» хранится.
Некоторыми перлами могу поделиться.
Димка (три
– Купи, – просит, – купи…
Я отговариваюсь, что денег нет совсем… Однажды за ужином в компании взрослых он вдруг объявляет:
– А мама меня обманула, насчет что детей дорого купить…
За столом воцаряется заинтересованная тишина. Взрослые решили, что сейчас просвещенный кем-то во дворе Димка поведает наконец, откуда берутся дети.
– Обманула, – горько продолжил он, – говорила – «нет денег, нет денег»… А я сегодня видел – у нее в кошельке много денежек…
Он совсем отчаялся заполучить хоть какую-нибудь завалящую сестру. Мне тоже надоело его нытье.
– Слушай, Димка, давай лучше купим собаку! – вдруг осеняет меня. Он даже не меняет плаксивое выражение лица. Говорит безнадежным тоном:
– Да-а! Я зна-аю… Ты все обещаешь, обещаешь… а сама ни ребенка, ни собаку не рожаешь…
Я забрала Димку из детсада пораньше, после обеда. Пока мы шли к остановке, он подробно и любовно перечислял – что давали на обед. Вечером, когда, дурачась, я сгребла его в охапку и стала тискать, он с возмущением воскликнул:
– Осторожно!!! Не жми на живот, у меня же там обед!
Уже засыпая, трехлетний Димка говорит мечтательно:
– Я вырасту, буду печатать на машинке, заработаю много денег и стану таксистом… Тебя буду целый день катать. И бабулю. А деда в машину не пущу – он же с собакой…
У меня очередной аврал. Сижу, печатаю. Димка (4 года) говорит:
– Ну, давай пойдем погуляем. Я спрошу у тебя, почему листья падают. Должен же человек иногда разговаривать с мамой…
Я говорю четырехлетнему Димке:
– Только попробуй своей палкой поцарапать новый шкаф. Я тебя убью!
Он мне на это отвечает проникновенно:
– Зачем же убивать хорошего человека?
У Димки стоматит. После тяжелой борьбы мне удалось смазать ему рот синькой. Он наревелся и говорит – зареванный, синим ртом:
– Тебе на меня наплювать… Вот найду себе другую женщину…
С утра у нас в подъезде работают плотники – меняют входную дверь.
Димка крутится у них под ногами, суетится – «помогает», то есть подает инструменты, ведет задушевные беседы, даже два раза прибегал за водой – носил им пить. За усердие плотники подарили ему дощечки. Он ворвался в квартиру воодушевленный, деятельный:
– Мама, дай мне молоток и гвозди, я буду делать самолет! Танк! Машину!
Я выдаю ему молоток и несколько гвоздей, он усаживается в кухне работать. Я сижу за пишущей машинкой в соседней комнате и слышу, как минут пятнадцать он тюкает молотком, беседуя сам с собой, охает, ушибается. Очевидно, дело не слишком клеится, потому что минут через двадцать я слышу его голос, все еще деятельный:
– Нет! Лучше я просто сделаю наш! советский! крест!
Когда я чего-то не разрешаю ему, или не покупаю, или просто настроение у него не очень, он садится на диван, смотрит мрачно в стену и говорит с тяжелым вздохом:
– Я, наверное, буду кричать…
Я сижу за машинкой, работаю. Димка (4 года) с утра не пошел в садик, уши болели, и сейчас совершенно не знает, как ему убить время – слоняется по квартире и морочит мне голову. Просит то яблоко, то виноград… Наконец усаживается на диван напротив меня с кистью винограда в руке и ест, отрывая по одной ягодке. Я время от времени исподлобья посматриваю в его сторону, потом спрашиваю:
– Чем ты собираешься заняться?
Он долго не отвечает, наконец говорит веско, несуетно:
– Доем виноград… Потом задумаюсь…
Димка (6 лет) выпросил денег на мороженое, ушел и вернулся через полчаса зареванный и злой. Говорит – Тимур съел все его мороженое. Я, тертый калач, пытаюсь прояснить ход событий, и мало-помалу выстраиваются все детали происшедшего: Дима встретил Тимура во дворе и дал тому лизнуть мороженого. Тот лизал, лизал и долизал до палочки.
– Что ж ты стоял и смотрел как дурак? – спросила я.
Он понурился, видно пытаясь понять, что же это с ним произошло, потом проговорил:
– Не знаю. Доброта напала…
– Мама, у меня к тебе два вопроса, – говорит он решительно.
Я, нехотя отрываясь от рукописи:
– Ну?
– Что такое «позвоночник» и что такое «дружба навеки»?
Димка, мечтательно:
– Без тебя бы жить… Хул-лигани-и-ить, без-зобра-азить!
– Мама, ты какие отметки получала?
– Хорошие. Пятерки и четверки.
– А где твой портфель?
– Ну-у, Димочка, он стал старый, и я его выбросила.
Он, пораженно, возмущенно:
– Вместе с отметками выбросила?!
Я ему говорю:
– Скоро пойдешь в школу, будешь учиться…
– Я не хочу учиться… – тон безнадежный, знает, что все равно пропал.
– Вот-вот, придется оставить это «хочу – не хочу», станешь ответственным человеком.
– Я не хочу быть ответственным человеком. Хочу быть бездельником.
И взгляд ясный и честный…
Шестиклассник Дима – бездельник феерический: делает вид, что учит урок по зоологии. Ходит по квартире и бубнит одну фразу: «Зеленая эвглена не может размножаться в неблагоприятных условиях».
Вдруг замечает мой ироничный взгляд.
– Что ты смеешься?! Вот ты, мама, ты могла бы размножаться в неблагоприятных условиях?!
В Израиль Еву привезли четырех с половиной лет. И тут выяснилось, что розовый миф о «прекрасной адаптации маленьких детей в израильском обществе» – не более чем общее место.
Она прекрасно владеет ивритом, у нее множество подружек-сабр. Тем не менее часто на нее наваливается совершенно взрослая тоска, причину которой она не умеет себе объяснить. Она не знает этого слова: «ностальгия».
Утром я провожаю ее в школу. Накрапывает дождик, мы спускаемся по лестнице, и вдруг она хватает меня за руку:
– Слушай, слушай – русский запах!
Встретив мой недоуменный взгляд, взволнованно поясняет:
– Пахнет нашим подъездом в Москве!
– Ну, что ты! – расстраиваюсь я. – Разве можно сравнить! Наш московский подъезд пахнул кошками и бродячими алкашами, там всегда была страшная грязь и… – Тут я замечаю, что она меня не слушает, а счастливо кивает в такт своим мыслям:
– Да… да… Там замечательно пахло…