Терновая цепь

– Нет, имеет, – горячо воскликнула она. – Мы любим тебя. Мы понимаем, что сейчас совершенно неподходящее время для всяких неожиданных открытий, для всех этих душещипательных разговоров…

– Прекрати. – Мэтью поднял руки. В тусклом свете ламп, горевших в коридоре, она заметила, что у него дрожат пальцы. – Когда я слушал тебя, Джеймс, сейчас, в библиотеке, я думал, что все это время находился рядом с тобой. Ничего не замечал, ничего не знал.

– Я же объяснял, – вздохнул Джеймс. – Браслет…

– Но я же твой парабатай, – перебил Мэтью, и тогда Корделия поняла, что он испытывает гнев и отвращение по отношению к себе, а вовсе не к Джеймсу. – Я был с головой погружен в свои проблемы и не замечал очевидного. Я же знал, что ты не можешь любить Грейс, что это не имеет смысла. Я изучил твое сердце, знал, какая девушка может тебя привлечь, а какая – нет. В ней не было ничего, за что ты, тот, кого я так хорошо знал, мог бы полюбить ее, – и все же я смирился с этим абсурдом, списал твою ненастоящую привязанность к ней на причуды человеческой натуры. Сколько же ошибок я наделал… Я был слеп и глух…

– Мэт, – в отчаянии прошептал Джеймс. – В том, что случилось, нет твоей вины.

Но Мэтью печально качал головой.

– Неужели ты не понимаешь? – сказал он. – Корделия на рождественском балу сказала мне, что любит тебя. И я подумал: что ж, хорошо, я могу испытывать разочарование, могу злиться на тебя, пусть и недолго. Я решил, что имею на это право. Но теперь… как я могу обижаться и сердиться? Я не могу сожалеть о том, что ты получил свободу, что теперь ты имеешь право любить женщину, которую выбрал. Я не могу сердиться на тебя, поскольку ты не сделал ничего дурного. Я могу злиться лишь на себя самого.

И с этими словами он развернулся и ушел в гостиную.

Пока Мэтью не было в комнате, Кристофер и Томас прикидывались, будто играют в карты. По крайней мере, Томас прикидывался. Он не знал точно, чем занимается Кристофер; возможно, друг изобрел какую-то новую карточную игру, забыл сообщить ему об этом и с довольным видом играл по правилам, известным лишь ему одному.

Алистер не поднимал глаз от книги, пока Мэтью не вернулся. У Томаса сжалось сердце – он догадывался, что разговор с Джеймсом расстроил друга. Мэтью выглядел как человек, которого мучает лихорадка: щеки раскраснелись, глаза блестели.

– Хватит с меня карт, – объявил он. – Сейчас я намерен поговорить с Чарльзом насчет шантажа.

Алистер со стуком уронил тяжелый том.

– Я боялся, что ты задумаешь нечто в таком духе.

– Выходит, ты явился сюда не затем, чтобы читать книгу о… – Мэтью вытянул шею. – О сожжениях чародеев в шестнадцатом веке? Фу ты.

– Нет, – покачал головой Алистер. – Я взял с полки первое, что попалось под руку. Я же не виноват, что большая часть содержимого институтской библиотеки повествует обо всяких кровавых жестокостях.

– И почему ты решил, что я планирую именно сегодня завести откровенный разговор с братом?

Алистер начал считать причины на пальцах.

– Во-первых, потому, что Чарльз находится здесь – заперся в кабинете главы. Во-вторых, остальные взрослые отбыли в Идрис. И последнее: он сейчас от тебя никуда не денется, ведь предполагается, что он присматривает за Институтом.

– Ну что ж, ты… совершенно прав, – недовольно буркнул Мэтью. – Ты вкратце объяснил нам, почему мой план является безупречным.

– Мэт, – заговорил Томас. – Я не совсем уверен, что…

– Я перечислил плюсы, – перебил его Алистер. – Но есть также и минусы. Мы все заперты в этом здании в обществе Чарльза, и он может устроить нам веселую жизнь, если ты разозлишь его. А это обязательно случится.

Мэтью по очереди посмотрел на Алистера, Томаса и Кристофера. Это был прямой и трезвый взгляд, во всех смыслах слова. Томас видел друга серьезным много раз, но на этот раз в его глазах появилось какое-то новое выражение. Он как будто хотел сказать, что принимает ответственность на себя; как будто он теперь понял, что проблемы и несчастья случаются не только у других, посторонних людей, что последствия его поступков затрагивают непосредственно его самого и его друзей.

Томас неожиданно для себя осознал, что этот Мэтью, этот новый, здравомыслящий молодой человек, отличается от того Мэтью, которого он знал последние три года. «Кем ты был, – подумал он, – и в кого ты превращаешься сейчас?»

– Мой брат несчастен, – сказал Мэтью, – а когда он несчастен, он превращает жизнь окружающих в ад. Я хочу рассказать ему о том, что знаю, но не только для того, чтобы он прекратил издеваться над остальными; я хочу помочь ему. Я делаю это ради всех нас.

Через несколько секунд Алистер кивнул.

– Хорошо. Я не буду тебе мешать.

– Ну и слава богу, а то я никак не мог обойтись без твоего одобрения, – фыркнул Мэтью, но это было сказано беззлобно.

В конце концов они решили, что Мэтью пойдет к брату, а чтобы разговор не превратился в семейную ссору, Томас будет его сопровождать. Чарльз должен был понять, что о шантаже известно не только Мэтью, что это дело серьезное и замять его нельзя.

Томас последовал за Мэтью наверх, предчувствуя неприятную сцену. Мэтью не стал стучать и сразу распахнул двойные двери кабинета Уилла. На столе перед Чарльзом громоздилась стопка журналов; он был погружен в чтение.

Когда они вошли, он поднял голову и равнодушно взглянул на них.

– Томас, Мэтью, добрый вечер, – заговорил он. – Что случилось?

Мэтью взял быка за рога.

– Чарльз, Бриджсток шантажирует тебя для того, чтобы обеспечить себе поддержку Анклава, но это нужно прекратить. Неужели ты боишься Бриджстока настолько сильно, что готов пожертвовать своими родными и близкими? Я не думал, что ты опустишься до такого.

Чарльз медленно выпрямился и откинулся на спинку кресла.

– Наверное, мне следовало ожидать подобных фантазий от тебя, Мэтью, – произнес он. – Но меня удивляет, что он сумел убедить тебя участвовать в этом, Томас.

Томас внезапно ощутил страшную усталость. Ему стало тошно. Он сказал:

– У него есть доказательства, Чарльз.

В глазах Чарльза вспыхнули странные огоньки.

– Что за доказательства?

– Письмо, написанное Бриджстоком, – сказал Мэтью.

– Как обычно, – вздохнул Чарльз, – ты пришел к совершенно неверным выводам, основываясь на ложных предпосылках. Могу я узнать, как к тебе попало это письмо? Если допустить, что оно у тебя действительно имеется и что оно действительно написано Инквизитором – кстати, в высшей степени нелепое обвинение.