Терновый венок надежды

– Отпустил, - раздраженно скривился Матуа, играя в какую-то странную, даже мне непонятную, жуткую игру.

Обреченно опустилась я обратно на свое место. Повесила голову на плечах, пряча взгляд: не могу ее видеть; эту ее боль, отчаяние, жуть осознания...
– они вырываются наружу и заживо выдирают из меня душу. Безысходность, от которой еще миг - и разорвется на части ее сердечко окончательно. Я не в силах больше ее спасти. Не в силах забрать, разделить ее страдания. В этом пекле она - ... одинока.

И снова пауза – подбирает слова моя рыжая Бестия, все еще сражаясь за надежду.

– Чего ради?

(молчит Матуа)

Тяжелый вдох вместо ответа…

– Если, если ты… мне соврал, я, я… никогда тебе это не прощу, - взбешенно прорычала сквозь зубы.

Игнорирует.

– Да все в порядке с твоим Бельетони, - взволнованно, не выдержав, вскрикнула я. Встала и прошлась по комнате, сжимая руки до боли. Рубить. Нужно рубить правду, как она есть. Хватит юлить. Хватит самообмана - от него потом только хуже. Только сложнее.
– Сознался, что всего лишь играл с тобой. Хотел затащить в постель. Добился – и с него хватит. Так что отныне больше на тебя видов не имеет. Отказался.

– Что? – ошарашила я ее словом. Удивленно обернулась девчушка. Замерла. Побледнела, словно мертвая.

Невнятно скривилась я, сжимая волю в кулак, дабы не разреветься. Несмело пожала плечами.

Глубокий вдох.

– Вот такое бывает, Жозефина. Бывает. Добился, чего хотел… и выбросил.

Вдруг резкий (ее) разворот.

– Я не верю вам! Хоть все хором завойте. Я еду на Аетфе – и вам меня не остановить!

– Неужели? – слова тут же ужаснули меня, взорвав гнев, словно бомбу; вмиг кинулась я к упертой девице, преграждая путь. Глаза в глаза. Рычу. – Теперь уже ты точно никуда не денешься. Будешь с нами, пока мы не решим обратное. Ясно?

Рассмеялась, расхохоталась, глупая, в ответ.

– Вот видите. Сами себе противоречите! Так и знала! Ушел, ушел он просто от вас. А вы врете, чтобы меня остудить, удержать здесь! Не получится!

Резкий разворот, обогнула меня, оторопевшую, – и пулей выбежала прочь.

Босыми ногами по земле, в ночной рубашке, растрепанной на груди… Мчит прямиком на выход, к туннелю.

– И куда ты такая? – немедля преградила я ей путь.

(замерла на мгновение, перебирая мысли)

– Я буду с ним, хотите вы этого или нет! Мы – вместе! Смиритесь!

– Неужели? Ты так ему веришь? Веришь? Что даже не можешь услышать, что твой Доминик… от тебя… ОТКАЗАЛСЯ? ИСПОЛЬЗОВАЛ? Добился и выбросил?

Желчно рассмеялась дурочка.

– Такого никогда не будет. Ясно? – яд выплюнула мне в лицо.

Смолчала я, лишь проглотив лезвие болезненных, невысказанных слов.

– Я убегу. Все равно убегу. Снова и снова. И не удержишь ТЫ меня.

Выровнялась, вытянулась я, гордо задрав подбородок, принимая этот ее нелепый вызов.

– Попридержи узду, девочка. Отсюда еще никто не ступал,… без моего ведома, и шагу. Ты – не исключение: не улизнешь.

Захохотала, дико, едко ей в лицо, желая хоть как-то остудить пыл ополоумевшей.

Гордо задрала нос Бестия. Ядовито ухмыльнулась.

– Все… когда-то спят.

(улыбнулась я этой ее наивности; подыгрываю)

– Дорогая моя Жозефина, - дерзко приблизилась я - подпускает. Глаза в глаза, лицо к лицу. Тихо зашипела. – Я избавилась от привычки дышать… А ты говоришь… о каком-то сне!

– и снова дико хохочу, вместо отчаянных слез: не пронять нынче эту глыбу мольбой и искренностью.
– Если я сказала, что ты не выберешься – то значит, так и есть. Без вариантов.

– Ах, так? – нервно дрогнула, дернулась на месте, упертая.

Язвительно ухмыльнулась я, выжидая продолжения спектакля.

Вздернула бровью, подначивая, ее.

– Так.

И вдруг резкий шаг Жозе вбок, рывок, уверенные движения – и забралась на выступ.

Смелый взгляд вниз, за борт, в пучину и острые, словно колья, скалы. А затем ... обернулась ко мне.

Наглый, дерзкий, хамский взор в глаза.

– А так?

Замерла я, словно мне только что сама смерть заулыбалась в лицо. Ни вдоха, ни шороха. Дуло у виска, предохранитель снят - и курок слегка зажат.

– Так лучше… доходит? Я спрыгну. Слышишь? СПРЫГНУ! Если не пустите, - дико завопила сумасшедшая, заставляя мое сердце в последний раз залиться, захлебнуться кровью.

– Все равно не умрешь, - только и смогло отчаяние желчью прошипеть из меня, минуя разум.

– Значит, еще спрыгну! Еще и еще! Пока не убьюсь! Неважно! Без него – я не буду жить!

ВЫСТРЕЛ.

Моя Жо меня предала. Моя дочь меня предала, отдав свою душу в лапы сатаны.

Резкий рывок, машинальные, подсознательные действия.

Живо ухватила ее за руку – и гневно, грубо дернула ее на себя, словно куклу. Тотчас плюхнулась на меня, невольно повалив обоих на землю. Еще миг - и, отдернувшись от нее в сторону, со всей силы отчаяния и боли... влепила я ей безжалостную, жгучую пощечину.

– ЕЩЕ КОГДА-НИБУДЬ ОТВЕСИШЬ ПОДОБНОЕ, - раздалось из меня утробное рычание всего моего естества, – заточу в подвал навеки, пигалица неблагодарная!

Слезы застыли на ресницах, а в груди с новой силой запылал пожар.

Замерла. Испуганно спрятала взгляд, а затем и вовсе отвернулась.

Тягучие секунды - и вдруг Жо зашмыгала носом. Поджала под себя ноги.

Не шевелилась и я. Молчала. Нервные вздохи, желая воздухом удушить боль…

– Я люблю его… - неожиданно, едва слышно, прошептала маленькая Матуа. Тихо, жалобно…

взывая к пониманию.

(жалящая тишина)

Решаюсь:

– А он - … тебя нет.

– ЛЮБИТ!
– прорычала, крикнула дурёха наперекор.

– Он никого… никогда не любил. В игры играть – всегда готов. Азарт, адреналин и победа – вот его идеалы и кумиры, вот, к чему лежит его сердце. А не… девушки, женщины. Ты.

– НЕПРАВДА!

– Нет? – внезапно отозвался голос Луи где-то позади.

Обе тотчас обернулись на звук.

– Ты так уверенна?
– продолжил отец.
– Да настолько, что наши слова вообще ничего не значат, не стоят… против твоих убеждений? Его слов? (сказанных тебе)… чтобы затащить в постель?