The House

Дальнейшее Сэм припоминал довольно смутно. И сирену, и полицейских, подхвативших его сзади почти у подъезда, и кабинет следователя. Из полицейского участка он выбрался только под утро, что-то там подписав. Остался ли жив Джо, он как-то забыл спросить у полицейских, а потом так и не узнал. Слишком необычным оказался для Сэма этот пятничный вечер. Но только на этом неожиданности не закончились. Через несколько дней, придя в себя окончательно и даже ощутив некоторую гордость за свою отчаянность, Сэм обнаружил в кармане зажигалку и билетик лотереи. Зажигалку, поскольку не курил, положил обратно в карман пиджака, который спрятал подальше. Жарким летом черный пиджак не нужен. На билет долго смотрел, потом решил, что проверить его будет выполнением какого-то долга по отношению к сгинувшему бандиту. Что аккуратно и сделал в тот же день. Дальше все опять понеслось вскачь, кувыркая и подбрасывая обмягшего Сэма. Так необычно доставшийся ему билет - жалкая помятая бумажка - выиграл пятьдесят миллионов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кажется, я спал. Во всяком случае, совершенно онемевшая нога свидетельствовала о том, что забылся я, как минимум, часа на три, если не больше. Я все так же сидел в кресле, вернее, полулежал, подогнув ногу, за что она, похоже, и отказалась от меня. С трудом встав, я поволок свою ногу в ванную; ни зубной щетки, ни полотенца – ничего себе, богатенький домик! Видимо, автоматизм этой утренней процедуры потянул за собой следующий этап – мне захотелось есть. Я вернулся обратно в комнату. Дверь, через которую меня привели, помнится, закрыли на ключ. Очередная идиотская ситуация. Хорошо, если за мной вскорости придут. А если нет? Ломиться в дверь? Да хрена ли в конце-то концов, жрать хочется! Я уж было совсем собрался ударить обеими кулаками в дверь и громко позвать, но в эту самую секунду сообразил, что не помню, как зовут приведшую меня сюда даму. Я как-то не сконцентрировался на ее имени, было много отвлекающего в тот момент, когда он представил… Тут я сообразил, что и его имени не задержал в памяти. Нет, конечно, это не гипноз, просто имена не казались главным в тот момент, вот я и не… Ну что, попробовать помедитировать? Обычно напряжением то ли воли, то ли памяти я могу восстановить забытый номер телефона. Но имя… Я напрягся и представил себе ее. И почему-то в тот самый последний момент перед ее уходом. Вот некстати, черт! Вместо ее имени всхрапнул и зазвонил внутренний мой будильник, доходчиво и непререкаемо указывая: утро наступило. Но его же, будильника, колючие стрелки безжалостно полоснули и по желудку. Есть, пить, курить. Причем есть не обивку этого кресла и пить - не воду в туалете. Я оглядел комнату и безнадежно пошел к двери. Вдруг само собой всплыло имя - Джулия… Кажется, Джулия. Я представил себе, как славно это будет выглядеть по ту сторону двери – рвущийся на волю индивид с плохой памятью, выкрикивающий какое-то постороннее имя. Эта история пытается безжалостно дохлебать остатки моей уверенности в себе, заполняя высвободившееся место подлой рефлексией. Ну уж нет, голодать не буду! Мне обещали кормежку, в конце-то концов! Решительно схватившись за ручку, я резко дернул ее вперед-назад. Хорошо еще, что дверь открылась на меня тяжелее и медленнее, чем сработало мое желание выжить и не покалечится. Я успел убрать и нос, и ногу. Оп –ля! За дверью, шагах в трех от меня, стояла моя Возможно-Джулия. Улыбалась ли она, я не заметил, ибо сила моего права на кормежку, совсем не израсходованная на дверь, вынесла меня к ней.

– Доброе утро, – почти агрессивно сказал я, – а нельзя ли выпить кофе с чем нибудь?

– Добрый вечер, – сказала она мне почти так же агрессивно, и секундой позже я отметил это несоответствие в приветствиях.

– Я что, сутки почти проспал?

Разогнавшись, я продолжал говорить в хамоватом тоне, и мне это понравилось. Тем более, что она приняла его совершенно естественно.

– Нет–нет, ты спал часа три.

– Послушайте, я без часов, но по моим ощущениям…

Тут я не удержался и хмыкнул, и впрямь ощутив свой будильник. Она молча и как бы понимающе отстегнула с запястья и протянула мне мои часы, забытые в ванной. Не попорченный битумом циферблат показывал семь минут первого. Я взглянул на нее. Она по-прежнему была в длинном платье, только теперь из-под декольте нахально высовывался белый лифчик. Ну да часы можно было и перевести. И вообще мне обьяснили уже, что я -кролик, которого теперь, кажется, начинают вытягивать из-за спины на потеху почтенной публике. Она, очевидно, уловила, о чем я подумал, улыбнулась и дернула головой.

– Ну, пойдем поужинаем.

Только двинувшись за ней по знакомому коридору, я почувствовал, что начинаю привыкать к очаровательному несоответствию места действия с моим нарядом. Чем плох этот мой халатец? Возникшее с ходу дурашливое настроение, не снижая оборотов, запарило где-то на уровне груди, которую я непроизвольно выгнул сейчас почти молодецки. Мы снова двигались то вверх, то вниз, и я уж решил, что возвращаюсь в ту первую, пропахшую сигарой комнату. Но где-то мы свернули не туда и снова прошли вдоль цепочки кабинетных дверей. Я подумал, что если она приведет меня сейчас в залу, полную народа, я, пожалуй, приму это как должное.

Мы вошли в помещение, длинное и пустое, как ангар без самолета. У дальней стены я разглядел что-то вроде стола из нержавеющей стали с отверстиями для судков, какие можно увидеть в дешевых буфетах. Рядом стоял блестящий бак с черным пластмассовым краником – видимо, кофе. Ага, здесь меня будут кормить! Я ускорил шаг: есть очень хотелось. Однако этот естественный порыв был прерван в самом начале. И не подружкой моей. Просто слева от себя я увидел окно. Правда, оно было закрыто тяжелыми темными портьерами, сдвинутыми почти наглухо. Почти. Но не совсем. В щелку между половинками явственно был виден свет. Яркий дневной свет. Ах вы, мистификаторы! Я резко изменил направление движения, шагнул к окну и дернул за штору. В лицо ударило отраженным от соседнего дома солнечным светом. Трудно было понять, который час, но где-то около полудня, судя по яркости солнца. В доме напротив на уровне моего окна был балкон. Обычный балкон с цветами в пластиковом ящике. Вот так вот. Попались на дешевом вранье! Добрый вечер, плавно переходящий в полдень. Похоже, что и часы мои переведены не были. Зачем? А вот про окна забыли. И эта ерунда резко и неуклюже оборвала тот мотив, то идиотское чудо, в которое я еще вчера вечером был вовлечен. Даже стоящая за моей спиной женщина показалась мне разгаданной и поувядшей. Чувство облегчения и разочарования опустило мою душу на землю, вернее, даже под нее – я вспомнил, что у меня, в кармане оставшихся где-то там джинсов, нет денег на метро. М-да, кролик вместе со зрителями видит, откуда его в самом деле вытащили. Ну и что? Теперь поем и поеду потихонечку домой, копперфильды несостоявшиеся... Я обернулся, наконец, к моей даме. Она по-прежнему улыбалась, лифчик белый и какой-то пуритански закрытый высовывался из прорези декольте еще больше.

– Ничего не хочешь мне сказать?- нагло спросил я.

– О, да конечно, вон там кофе и еще всякое… я поем с тобой.

Она вздохнула, бросила взгляд на окно и двинулась к еде. Представление, кажется, окончено. А жаль. Было в нем что-то такое…. Первая же их шутка не удалась, а она явно готовилась. Плохо готовилась, еще хуже получилась.Теперь, после этого солнца в начале первого ночи, не только эта женщина, но и ее приятель в роскошном халате, выглядели жалким шутовскими тенями недалеких развлекающихся нуворишей. Сейчас я почувствовал себя обманутым. Как-то слишком просто и глупо обманутым. Нет, господа, кролик готов принимать участие только в остроумных или, по крайней мере, интересных ему фокусах! Извините, ребята! Тем временем я очутился у стола с судками. В них и впрямь что-то дымилось, однако, совершенно неожиданно, есть мне расхотелось, даже сам запах еды вызвал, как у беременной женщины, легкую тошноту. Я налил себе кофе в бумажный стаканчик и огляделся в поисках стола. Его не было. Моя спутница, положив себе на бумажную тарелку салат, не долго думая, поддернула подол платья и, скрестив ноги, довольно грациозно уселась на пол по-турецки, поставив перед собой тарелку. Смелый взмах подолом, кажется, предназначался для меня: под платьем так и не было белья. К сожалению, я не успел этого разглядеть, но я уже научился кое-что читать по ее мимике. Опять промахнулись. Выше, выше надо было платье поднимать! Вот вчера вечером это было вполне на уровне показано. Я, однако, ничего не сказал, уселся таким же образом напротив нее. Хотелось, конечно, и мне, в качестве ответного жеста, раздвинуть полы моего халата, под которым тоже ничего не было, но как-то разонравилась мне эта игра. Утро, лифчик, все вместе – не интересно...

Кофе был неожиданно густой и вкусный. Ну вот и славно! Я отпил из стакана и прилег на бок, подставив руку под голову. Утренняя поза. Лев изготовился к вопросу. Но я не торопился задавать напрашивающийся вопрос и смотрел на нее вполне благодушно. Она, однако, выглядела ничуть не смущенной допущенным промахом. Ну что ж, я великодушен, особенно после кофе! Молчание затягивалось, но не было мне в тягость. Я напоминал сам себе доброго, но очень занятого чтением газеты отца, которого его малое чадо с горящими глазами вовлекает в игру. Ребенок почти искренне верит, что они на захваченном бурей корабле, и мечется по кухне, убирая, в меру своего разумения, паруса и снасти, а отец из-за газеты подает, тоже в меру своего разумения, соответствующие реплики. Но игра заканчивается - и не на том месте, где корабль тонет, а тогда, когда папа слишком уж невпопад шепотом кричит, что земля близко. Но я не торопился. Мне хотелось послушать, что мне скажут напоследок. Она тем временем лениво отставила тарелку и переменила позу, вытянув левую ногу вперед и почти касаясь меня босой ступней. Тут я не удержался и сказал:

– Ну что ж, утренний кофе был очень хорош.

Она удивленно приподняла брови и спросила:

– Ты что, обиделся?

– Да нет, за что же?

– Ну, не знаю, тон у тебя такой, будто ты сейчас встанешь и уйдешь. То есть ты, конечно, можешь это сделать, но я поняла, что вы с Гарри договорились. И потом, куда же ты пойдешь ночью? А главное (тут она снова как-то резко изменилась в лице и шкодливо скосила глаза), - главное, что, если ты выспался, то кофе - это еще не все, что ты мог бы получить сегодня.

Сейчас, в свете дня, мне бы пришлось делать над собой усилие, чтобы ощутить ее чары. Проколовшись с окном, они резко обесценили все остальное. Но быть невежливым не хотелось.

– Я просто слегка растерялся, – начал я, глядя чуточку поверх ее головы, - человек ведь всегда пытается все себе обьяснить, ну и… В общем, не знаю даже, что и сказать.

У меня не хватало духу сказать ей, что она нагло лжет мне в глаза о нынешнем времени суток.

– Конечно, хорошо бы получить обьяснения всему этому. Ты нашла меня на крыше... И потом, зимой еще...

– Я, наверное, тогда сильно ударила тебя дверью? И ты до сих пор не можешь прийти в себя.

И снова волна тогдашнего неуловимого ощущения подобралась ко мне. Я почувствовал, что и действительно, эхо того комического удара сейчас завибрировало в голове. Ну черт с ним, с окном, но все остальное… Эта женщина… Сейчас я точно вспомнил, что ее зовут Джулия. И сообразил, что, заметив обман, я попытался упростить ситуацию, свести ее до обыденного уровня плохо сработанного трюка.

– Ты не смущайся, - Джулия встала, оправила платье и сделалась неприкасаемо вежлива.
– А на крыше я не могла тебя не найти. Как это обьяснить? Не знаю.

– И я не знаю, - неожиданно сказал я.

Сказал скорее раздраженно, чем любезно. Вообще мое отношение к происходящему и к этой женщине менялось на противоположное с частотой, которую впору обозначать в килогерцах.

– Вот, например, - продолжила она, игнорируя мое замечание, - миллионы людей смотрят каждый вечер телевизор, а только, может быть, сотая их часть представляет себе, как он работает. Разве это кого-нибудь раздражает? Или мучает? Ну заглянет какой-нибудь любознательный вовнутрь, увидит пыльные проводочки - и все. Фильм ведь от этого не станет более интересным.