Тихий дом

На часах - полшестого. Я принял душ, оделся и выбежал в монастырь на раннюю литургию. Конечно, получил епитимию: сорок дней поста, чтение покаянного канона и - самое неприятное - отстранение от причастия. Стоило мне слегка проворчать, так ведь не я сам, меня буквально изнасиловали во сне!
– сразу получил еще пять дней. ...И обмяк и смирился... Что ж, предупреждали меня: будут испытания, упадешь, встань, покайся и ступай дальше.

– Хорошо, - сказал я, смятый и поверженный, - будь по-вашему. Я все так и сделаю. Скажите мне только одно: да когда же это закончится! Что же они все на меня ополчились - женщины?

– Ты сейчас услышишь то, что уже знаешь сам, - с глубоким вздохом произнес игумен Паисий, - то, что слышал много раз. Но, видимо, сейчас именно эти слова тебе нужны. Так вот... Ева позволила змею соблазнить себя, потом навязала свое мнение мужу и совратила его на грех. Этот соблазн первой женщины стал причиной изгнания человека из рая. Все люди, даже праведники и пророки, до самого Воскресения Христова сходили по смерти в ад и там страдали. А Пресвятая Богородица свой великий подвиг Богорождения покрыла молчанием и максимальным смирением. Как в древние времена, так и сейчас, женщины идут или в ад по пути Евы, навязывая свое мнение мужчинам, - или в Царство Небесное путем Пресвятой Богородицы, смиряясь под руку мужчины, в молчании и кротости. А мужчина, или подчиняется современной Еве и гибнет, или отвергает навязываемое женщиной мнение и спасается. Тебя Господь готовит в монашество, враг отвращает тебя от этого пути, нападает, используя против тебя самое любимое орудие - гордую женщину-соблазнительницу. Ну, а твое дело - отвергать соблазны с помощью молитвы, а если пал, то поднимись, покайся и ступай дальше Богом данным путем. Всё.

– И действительно, отец Паисий, - кивнул я согласно, - я это и знаю и слышал не раз, но именно сейчас ваши слова звучат очень кстати и весьма убедительно. Благодарю.

Возвращался домой, погруженный в молитву. Покаяние и благодарность звучали в моих мыслях, в молитвенном обращении к Спасителю.

Дома обнаружил исчезновение Дуни и наткнулся на извинения Марины: "Прости, Андрей, не углядела. Не ожидала, что гостья ночью улизнет и к тебе змеёй заползет". Ладно, что же тут поделаешь, поделом мне за мою доверчивость. Но как противно-то на душе, как в колхозном свинарнике... Надо как-то теперь с этим смириться и поблагодарить Бога за всё. Придется монастыри обойти.

Вечером, смертельно уставший - физически и душевно - после пешего паломничества по святым обителям, полных молитв и поклонов тысяч страждущих людей, плетусь домой. Прохожу сквозь гулкую тень арки, вступаю на блаженную землю двора. Глядя под ноги, в глубокой задумчивости, направляюсь к старинной лавочке, которая впитала в свое ветхое тело тонны слез, горьких и сладких воспоминаний. Сажусь и, вытягивая гудящие ноги, жмурясь от удовольствия, слышу слева ласковый голос, подобный шипению змеи:

– Ты что же, обиделся на меня?

На краю лавки сидит, как ни в чем не бывало, Дуня и заискивающе улыбается.

– Что ты наделала, глупое создание, - шепчу под нос.
– Ну и зачем ты это натворила?

– Ой, подумаешь, делов-то на полкопейки, - сдавленно воскликнула женщина.
– С тебя что, убудет? Одной больше, одной меньше, какая разница. Ну ты ведь и сам жил в деревне. Неужто не видел, как животные вступают в соитие - без стыда и оглядки, просто по велению природы. Это же так естественно!

– Мы не животные, Дуня, поэтому несем ответственность перед Богом за каждое слово и дело. Суд Божий может для каждого из нас начаться буквально в любую секунду. Может быть, я этой фразы до конца не договорю, а тебя уже на суд призовут. То, что ты сотворила прошлой ночью, называется прелюбодеянием и наказывается огнем геенны огненной. Там сейчас миллионы душ горят и страшно мучаются. Так что это не естественно - гореть в аду.

– Ой, да брось ты!

– отмахнулась Дуня с презрительной миной.

– Бросаю. Тебя и навсегда, - отчеканил я сурово.
– Значит так, чтобы я тебя больше в своей жизни никогда не видел. Уходи, ты мне противна. Прощай.

– Эй-эй, да ты что, совсем сдурел, что ли, - раздавалось за моей спиной, - ну, куда ты? Погоди! Ну прости меня...

Едва передвигая свинцовыми ногами, поднялся по лестнице на свой этаж. За дверью раздавались женские голоса, вперемежку с мужскими басами. Неужели еще не всё? Неужто меня ожидает продолжение терзаний? Набравшись духу, открыл дверь и вошел в собственный дом, как в клетку с хищниками.

– Я всё поняла, Андрей!
– с такими словами Марина выбежала мне на встречу из кухни.
– Это нам всем - возмездие за Веру.

– Опять ты за своё!
– прошептал я под нос.
– Видно, у женщин это пунктик такой, заступаться за предавших, ограбивших, изменивших.

– Да брось ты ворчать, гражданин начальник, ты же по-любому оказался в выигрыше, а Вера, может, сейчас ходит по улицам и выбирает способ свести счеты с жизнью.

– Что же, вполне в духе Иуды-предателя. Он тоже бродил по пустыне своего отчаяния, выискивая осину покрепче.

– Только наш батюшка говорил, что если бы Иуда раскаялся и попросил прощения у Христа, Господь его бы обязательно простил. А Вера приходила к тебе и просила прощения, так что ты просто обязан ее простить и помочь ей устроиться. А то ведь в случае чего, ты себе до конца жизни не простишь. А? Андрей, ну пожалуйста!..

– Ладно, если придет, - я глубоко вздохнул, - поговорю.

– А она уже здесь!
– улыбнулась детская воспитательница. Обернулась в сторону кухни и крикнула: - Верочка, иди сюда!

– Сю-сю-сю, - передразнил я педагога, тщательно скрывая улыбку внезапной радости.

– А можно я побуду с вами?
– Марина сложила руки в умоляющем жесте.

– Ну это уж ни в какие ворота!..
– возмутился я.

– Значит, можно! Верочка, заходи, я буду рядом.

Не зная что сказать, я сел в кресло и стал перебирать бумаги на столе. Женщины присели на кушетку рядом, плечо к плечу, поддерживая друг друга. В комнате повисла долгожданная тишина, и я вовсе не спешил ее нарушить. Мне под руки попалась папка с письмами Чистильщика маме и невесте. Она была открыта на моем любимом письме умершей девушке. Чисто автоматически я стал зачитывать вслух жгучие строки, полные любви и боли: "Живу я в полной мере только, когда твой нежный образ сияет передо мной, как рассвет, которым любовались мы июльским утром на море. Ты помнишь, как ласковое солнце медленно вставало из-за гор, растекаясь серебром по небу, по морю, по горам и нашим счастливым лицам, по твоим голубым глазам. Живу только с тобой и ради тебя, мой ангел. Иногда мне хочется, чтобы эта изматывающая боль расставания ушла, но как мне жить без воспоминаний о тебе, как пережить разлуку?..."

Чтение оборвал плач Веры, да такой жалкий, тихий, будто рыдала маленькая обиженная девочка. Она сквозь слезы, прерывисто, вздрагивая, произнесла:

– Андрей, я ведь была тебе верной женой! Даже с тем бандитом у меня ничего не было. Ему от меня нужны были только код сейфа и какие-то доверенности. А как он это получил, так меня и выставил вон. А я тебя любила всегда, с того самого дня как впервые увидела на первом курсе. И сейчас люблю!..

Механически понуро кивнул, вспомнив сон, в котором Вера насмехалась надо мной, над моей верой, предлагая сдаться в психушку. Увы, я не верил ни одному ее слову... Однако надо же что-то сказать... Снова повисла тишина.