Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
— Ты чей, парень? — издали спросил человек.
— Кестер.
— А звать?
— Николай.
— Тебя-то вот мне и надо, — сказал незнакомец и двинулся вперед.
Колька прицыкнул на собаку, отогнал ее в сторону. А человек, подойдя, поправил усы и протянул руку.
— Здравствуй, Николай! — сказал он приветливо. — Сразу и познакомимся: меня зовут Василий Иванович. А ты Виктора Ивановича Данина знаешь?
— Да кто ж его в хуторе не знает!
— Давно ты видел его?
— Пожалуй что с прошлой осени не видал, — подумав, ответил Колька. — Да он теперь в хуторе почти что
Присели они возле потника, закурили, разгоняя дымом комаров. Потом пришелец сказал обыденно:
— Вот Виктор Иванович просит, чтобы ты спас меня, спрятал где-нибудь, укрыл…
Если бы сейчас с чистого неба, начинающего светлеть на востоке, грянул гром и полил дождь, меньше бы удивился Колька, чем этим словам. Как это?! Как же Виктор Иванович мог доверить ему, Кольке, жизнь человека, коли семья Кестеров известна всем как насквозь беляцкая! Он, что же, мысли читать умеет за десятки верст отсюда? До крайности изумленный Колька обомлел.
А незнакомец вопросительно глядел на него, приняв эту заминку за нерешительность.
— Помогу, — выпалил Колька, еще не сообразив, как это сделать. — Тут хорошенько подумать надо. Ведь ежели мы к нам заявимся, то отец либо задушит нас вместе, либо в город властям отвезет без промедления.
— Он что, строгий такой?
— Зверь, живоглот. И красных за версту не выносит, — признался Колька и, оглянувшись на восток, с тревогой добавил: — А ведь утро уже не за горами. Надо что-то делать… Вода вон там в лунке есть, а пожевать-то нечего. Вы ведь, наверно, голодны?
— Не помешало бы подкрепиться… Вторые сутки пошли с тех пор, как последний раз ел. До дома-то далеко?
— Нет. Я скоро вернусь.
В минуту оседлал парень коня и ускакал, оставив пришельца возле своих лошадей. Дожидаясь возвращения хозяина, Антон, назвавший себя Василием Ивановичем, вдруг засомневался. А что если этот добрый малый не за продуктами поехал, а за отцом? Помнит Антон, еще когда ездили за оружием с Тихоном Рословым, то больше всего Кестера опасались и поминали его недобрым словом.
И сам Виктор Иванович отзывался о нем дурно, а направил почему-то к его сыну. Полагаясь на знания давнего соратника, Антон успокоился малость, но для большей надежности отошел в кусты и спрятался. Колька вернулся минут через сорок и, не обнаружив гостя, стал оглядываться вокруг. Расседлал и отпустил коня и пошел между кустами, тихонько покашливая.
Будто застегивая пуговицу, Антон выбрался из укрытия.
— Василий Иванович! — обрадовался Колька. — Я ведь потерял вас и громко позвать боюсь.
— Ничего страшного, просто за кустик я отошел… А дома-то кто-нибудь видел тебя?
— Да что вы, Василий Иванович! — обиделся Колька, присаживаясь к потнику и развязывая узелок с караваем хлеба и добрым шматком соленого сала. — Маленький, что ли, я?.. Подъехал с задов, пробрался в чулан и взял все это. А чтоб на своего не подумали, ежели хватятся, вышиб фанерку из чуланного окошка.
— Ну, стало быть, дела наши не так уж плохи, — молвил Антон, принимаясь за еду.
— Сейчас вот скоро я погоню лошадей домой, а вам придется здесь где-нибудь скоротать денек. Вечером сюда же вернусь. Ночью сгоняю в одно местечко, может, и устроится все.
На
том и порешили. Колька оставил еду, свой нож и старую гимназическую шинель на подстилку. Антон со всем этим имуществом убрался в укромные кусты и вознамерился отоспаться за все последние недели. А Колька, собрав свой табунок, двинулся домой, будто на крыльях. Словно бы он долго-долго спал тяжелым, кошмарным сном и теперь очнулся.Жизнь представлялась ему беспросветной, никому он не нужен. Лишь отец не спускает с него глаз и держит работником в родном доме… И вот, оказывается, его помнят, ему доверяют безопасность и жизнь человека! До последних дней потом удивлялся Николай этому случаю и проницательности Виктора Ивановича, вроде бы совсем постороннего человека, сумевшего проникнуть в Колькину душу.
Отец постоянно рядом, а не подозревает, в какой немыслимой дали от него сын! Даже заметив, как повеселел, оживился Колька в тот день, Иван Федорович истолковал это по-своему: «Перебродила в нем дурь, человеком становится!» А он и верно человеком становился, только совсем не таким, каким хотел его видеть отец. Но еще потребуется время, пока спадет пелена с глаз родителя.
К вечеру Колька уже знал, что ему делать. Давно, еще до гимназии, учился с ним в казачьей школе Андрюшка Попов. Отец у него не казак, а мужик зажиточный, имел небольшой клин земли.
На ней и жил, поставив заимку. Кольке доводилось у них бывать в те годы. Люди они добрейшие — и отец и два старших брата Андрюшкиных. Живут на отшибе.
Конечно, война и их не обошла стороной, но Андрюшка и отец, скорее всего, должны быть дома. Отец — по возрасту, а у Андрея с детства левая рука покалечена, потому ни в какую армию его не возьмут. Ехать надо туда, и если нет каких-нибудь непредвиденных помех, то не откажут они Василию Ивановичу, поберегут какое-то время. Сегодня же надо побывать у них непременно.
В ночное на этот раз Колька собрался пораньше. Украдкой прихватил еды и, достигнув своего постоянного становища на краю Цыганского болота, пустил коней, бросил узелок с едой, но с коня не сошел. Увидев своего подопечного, объявил:
— Побудьте здесь с лошадьми, Василий Иванович, а я на разведку сгоняю в одно место.
— Далеко?
— Верст за пятнадцать отсюда. — И, уже отъезжая, добавил: — Часа через два-три вернусь.
Снова оставшись один, поужинал не торопясь Антон, перекурил не раз и многое в уме перебрал. Не верил он, мысли не допускал, что беляки долго продержатся у власти. Пока в Москве большевики, Советская власть будет стоять. Если своими силами не удастся освободить Троицк, Челябинск и другие города, то все равно Восточный фронт неумолимо надвинется и сметет всю эту нечисть.
А пока надо пробираться в Миасс или Златоуст и снова нащупывать подпольные связи. В Челябинске нельзя останавливаться — слишком уж много нежелательных знакомых найдется. А Виктор Иванович почему-то здесь остается. Опасно это и непонятно. О судьбе остальных знакомых, столь круто повернувшейся в последние дни, Антон ничего не знал.
Колька не проездил и трех часов.
— Поехали! — с торжеством в голосе объявил он, соскакивая с седла. — Вы садитесь вот на этого, в седло, а я себе другую поймаю.