Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья
Шрифт:
Но что общего во всем этом с заговором против Баркука? Мы слышали о четырех ученых-правоведах из Дамаска, которых на пятом году его султаната привели к нему и затем посадили в тюрьму, потому что они своими жалобами на произвол и несправедливость подстрекали к волнениям136. Заправила, Ахмад аль-Бурхан, был молодой человек немногим более тридцати лет; он повсюду заявлял, что намерен восстановить халифат, так как только араб из рода Курейш имеет право править мусульманами. Он возмущался тем, как Баркук обращался с обвиненным в заговоре аль-Мутаваккилем, поехал по Сирии и Ираку, призывая к его свержению, и в Дамаске, наконец, добился большого признания. В Каире его тоже знали. Он был страстным почитателем Ибн Таймии, того ханбалита, который в начале четырнадцатого века отважился сопротивляться правителям в Каире137. Ибн Таймия тогда неоднократно ссорился с султанами и сидел в заключении. Из тюрьмы Ибн Таймия освободился благодаря заступничеству предшественника эмира Нуайра. Во второй половине тринадцатого и начале четырнадцатого века федерация рода ал-Фадл играла решающую роль в отношениях между империями мамлюков и ильханов, так как область, которую она контролировала, простиралась от верхнего Евфрата вплоть до окрестностей Басры. Это был беспокойный пограничный район между враждующими соседями. Присвоением ранга эмира и предоставлением обширных военных ленных поместий Бейбарс и его наследник старались купить расположение рода ал-Фадл. Эта политика была успешной до двадцатых годов. А потом значительные союзы, руководимые родом эмира ал-Фадл, перешли на
В родовом союзе ал-Фадл — как и у других бедуинов138 — аббасидские халифы были в наибольшем почете. Славное прошлое в глазах бедуинов никоим образом не померкло с разрушением Багдада ханом Хулагу. Идея прежнего порядка во главе с халифом } продолжала жить в сердцах; надежду урезать власть чужих султанов они не оставили. В попытках реставрировать господство Аббасидов в Багдаде, предпринятых после 1258 года, союз ал-Фадл играл решающую роль. Мечты о халифате ярко выразились в приукрашенной генеалогии рода ал-Фадл: она восходила к одному мальчику, которого зачал Бармахид Джафар Яхья с аль-Аббасой, сестрой Харун ар-Рашида (прав. 786-809). Отношения Ибн Таймии с членами рода ал-Фадл были близкие; для них он написал сжато изложенное учение об исламской вере. Султаны, вероятно, смотрели на эту связь влиятельного ученого, относившегося к ним критически, если не крайне отрицательно, то с большим недоверием139.
И теперь, спустя более полстолетия, те очертания снова всплыли, снова определяли события: агитация за создание свободного от господства султанов халифата, неповиновение рода ал-Фадл. Только одно было теперь другим: султан должен был принимать в расчет и жаждущих мести вытесненных мамлюков тюркского происхождения; они, искусные в бою, в нарастающем движении против Баркука взяли руководство на себя.
Внешняя политика Баркука была чрезвычайно успешной; не только Синджар140 встал под защиту его султаната, но и Такрит и Кайсери последовали этому примеру в конце 1383 года141. Кайсери тогда находился в состоянии борьбы с Бурхан-ад-дином, который выступил из Сиваса против своего родного города, чтобы его вернуть. Это удалось ему сделать уже год спустя142. Баркук был, конечно, не в состоянии надолго обеспечить свое господство в тех окраинных районах империи. И Такрит мамлюки не смогли защитить; через десять лет, когда Тимур очистил район сосредоточения войск против Сирии от возможных нарушителей спокойствия, Такрит сравняли с землей143. Но этого всего сейчас еще нельзя было знать. Во всяком случае в те дни Баркук казался подходящим верховным правителем, приятнее, чем Джелаирид Ахмад, который в 1383 году еще совсем не прочно сидел в седле144. Через пять лет под защиту Баркука стал и туркменский князь Кара Мухаммед, который присвоил себе Тебриз; в своем незащищенном положении он считал полезным этот шаг, что говорит о большом уважении, которое в то время завоевал Баркук145. То, что господство Баркука над окраинными областями, которые охватывали территорию от Адана на западе до Такрита на востоке и до Тебриза на севере, осталось незакрепленным, он должен был отнести на свой счет, так как именно туда он перевел многих из смещенных им мамлюков аль-Ашраф Шабана. Очевидно, он полагал, что там они не могли стать для него опасными. Когда начались волнения, главным образом в Сирии, это выявилось как роковое ошибочное решение. Сначала Минтае, которого он назначил управляющим замка Малатья, в 1386 году объединил вокруг себя многих из прежних мамлюков аль-Ашраф Шабана. Это все не осталось скрытым от Баркука, и он отдал приказ наместнику в Алеппо Йелбодже ан-Насири навести порядок на северной границе. Минтае объединился с кади Бурхан-ад-дином из Сиваса; воины из Алеппо, хотя и дошли до того города, никак не могли добиться выдачи Минтаса. Он ускользнул; Сивас в целях предосторожности перешел под власть Баркука146.
Это все происходило, когда Тимур надеялся сплотить Иран во время своей трехлетней кампании и старался защитить страну с севера, от кипчаков. Мятеж Митаса относился к тому времени, когда укрепление анатолийского фронта требовало особого внимания султана в Каире и его наместника в Алеппо. Нападение Тимура весной 1387 года нельзя было исключить. Но когда затем воины Мавераннахра повернули на Исфахан и Шираз, а позже далее Тебриз стал мамлюкским, ослабло напряжение, которое заставляло эмиров пограничного региона сотрудничать с Баркуком. Теперь быстро выяснилось, что мятеж «тюркских» мамлюков ни в коей мере не ограничивался тем ударом по Сивасу, так как Минтае был еще на свободе, и не только он был врагом черкесов в Каире. Возможно, совершенно неудовлетворительный исход битвы за Сивас147 вызвал негодование в рядах Йелбоджи ан-Насири; в конце 1388 года он известил Баркука об отказе повиноваться. Внешним поводом для этого послужил спор с предшественником в должности наместника Алеппо. Баркук велел передать ан-Насири ценный подарок и попросил его приехать в Каир для урегулирования неприятных дел. Ан-Насири правильно опасался коварства своего господина и оттягивал поездку, выставив как довод то, что активность Минтаса в провинции Козан не дает ему возможности уехать из Алеппо. Это была, конечно, отговорка, подлая ложь, так как Йелбоджа завязал дружбу с Минтасом, а тот тогда был, пожалуй, самым важным сообщником и привел к нему отряды туркменов и бедуинов. Может быть, Баркук уже и знал об этой государственной измене. Во всяком случае, осторожность была жизненно важна для обеих сторон. И ан-Насири скоро донесли, что его предшественник по службе, подстрекаемый султаном, хочет его убить. Последствия этого разоблачения можно представить: преданные ан-Насири алеппинские мамлюки изъявили готовность нанести удар; они привлекли в союзники наместников Триполи и Козана; гарнизон Хамы также перешел к ним. И Халил Дулькадир со своими туркменами, и Нуайр предоставили себя в распоряжение ан-Насири. Тогда Баркук решил наступать, но совершил ошибку, арестовав халифа, которого он, зная об агитации Ибн аль-Бурхана, должно быть, посчитал сообщником восставших. Это было на руку Йелбодже ан-Насири. Настрой против султана был таким угрожающим, что первого марта 1389 года он снова освободил Аббасида.
Отныне меры Баркука все больше и больше выдают обычно не свойственную ему лихорадочную суетливость. Он отменяет непопулярные законы, вскоре после этого снова утверждает их; каирских эмиров нужно было деньгами удерживать под своим влиянием. Они же должны были идти в бой за него против ан-Насири. В апреле 1389 года он продвигается до Дамаска. Что там происходит, не совсем ясно. Во всяком случае, оказывается, что мятежник имеет преимущество. Баркук пытается еще раз привлечь на свою сторону население отменой налогов; речь идет о том, чтобы удержать мятежника ан-Насири, отклонившего предложение о мире, от нападения на столицу, Каир нужно подготовить к обороне. И еще одно вырывается у Баркука — или от него это просто потребовалось: в пятницу, седьмого мая, в проповеди называют имя халифа перед именем султана. Но все уступки Баркука слишком запоздали. Через три с половиной недели после этого Йелбоджа ан-Насири стоит перед Каиром. Баркук просит сохранить ему жизнь и получает совет спрятаться на некоторое время, пока не улеглась ярость врагов. Он следует этому совету, свидетельствующему о том, что в высших разрядах эмиров остается некоторая степень товарищества при любых противоречиях. Через два дня он отдаст себя в руки ан-Насири, который велит переправить его в крепость Керак. Минтас, который выехал в Каир вместе с ан-Насири, проявляет между тем заботу о халифе, личности, необходимой для того, чтобы узаконить нового правителя. Правда, Йелбоджа отказывается от предложенного султаната. В том же 1382 году Хаджи, свергнутого Баркуком, назначают марионеточным султаном, как говорят, после проведенной
ради этой должности жеребьевки.Минтасу было бы лучше, если бы Баркука убили. Подозрение, что черкес скоро станет для него опасным, подтвердилось скорее, чем молено было себе представить. Один раз Баркук уже сидел в заключении в Кераке, тогда, когда аль-Ашраф Шабан хотел освободиться от влияния мамлюков Йелбоджи Старшего. Так случилось, что Баркук и теперь легко отделался. Он смог быстро расположить к себе правителя Керака. К тому же выяснилось, что жена одного из служащих, подчиненных управляющему замком, была дочерью того самого Йелбоджи Старшего149. Она преданно заботилась о нем, в то время как в Каире коалиция победителей получила трещину, когда требовалось особая прочность. Ан-Насири и Минтас — оба хотели фактической власти, а значит назначения марионеточного султана! Но Минтас оказался более ловким; он врасплох захватил ан-Насири и доставил его в кандалах в Александрию. Помогли в осуществлении этого удара собранные Баркуком деньги, которые Минтае присвоил себе, дополнив суммами, выжатыми у сановников изгнанного султана 150. Как только Минтасу больше незачем стало делить власть с Йелбоджой ап-Насири, он велел передать коменданту Керака приказ незамедлительно убить Баркука. Но теперь было слишком поздно! Уже давно мнимый заключенный в Кераке приобрел авторитет: его сообщники убили предъявителя приказа. Разогнанные мамлюки Баркука нашли к нему дорогу; к ним присоединились отряды бедуинов. Воодушевленный предсказаниями одного дервиша в октябре 1389 года Баркук выступил в направлении Дамаска с войском в количестве около тысячи человек. Войска, которые выслал им навстречу наместник Дамаска, были обращены в бегство. Началась двухмесячная осада города. Весть о побеге Баркука распространилась в Сирии и заставила некоторых эмиров еще раз поразмыслить о преданности новому каирскому режиму; многие пришли к выводу, что он того не стоит. Но Минтас, несмотря на это не сдался.
Он сам отправился в Сирию, халифа и марионеточного султана взял с собой. Но столкновения с войском Баркука египтяне не выдержали, и Минтас должен был радоваться тому, что смог убежать в Дамаск. Баркук привлек к себе халифа и остальных сановников, и они снова присягнули ему на верность. Поздней зимой 1390 года, после едва ожидаемого поворота дел Баркук вернулся в Каир, чтобы подготовить все для решающей битвы с Минтасом. Последний, между тем, установил в Дамаске террор; с необычной даже для его современников жестокостью поступил он со сторонниками Баркука 151 и к тому же искал поддержки у бедуинов, которые в этой неясной политической ситуации, когда господство мамлюков в Сирии и Палестине рухнуло, силой вошли в страну. Все сообщение было парализовано, что для Минтаса имело неприятные последствия, поскольку он не мог узнать, что предпринял Баркук в Каире. Только в конце апреля стало известно, что подходят египетские войска.
Сам Баркук не возглавлял их. Сначала без него нельзя было обойтись в Каире. Помимо того, он замыслил возвращение Сирии сопернику Минтаса, Йел-бодже ан-Насири: конечно, Йелбоджа приложил бы все силы, чтобы вернуть наместничество в Алеппо. Однако одной решительностью в борьбе против Минтаса нельзя было чего-либо добиться в 1390 году. Йелбоджа ан-Насири, обосновавшийся в Дамаске, вынужден был сначала отдать Минтасу север. В конце мая 1391 года ан-Насири выступил в направлении долины Бекаа, откуда намеревался ударить по Минтасу. К ужасу населения утром четвертого июня Минтае снова вошел в оставленный без какой-либо защиты город, но только несколько часов мог наслаждаться этим успехом, так как уже вечером клубы пыли на горизонте возвестили о возвращении ан-Насири. На улицах завязались ожесточенные бои. Столица частично еще была в руках немногочисленных войск, преданных ан-Насири и Баркуку; из орудий оттуда стреляли по кварталам, которые с утра контролировал Минтае. Но у него была только одна пушка. Ужасы боев описывает Ибн Сасра в своем дневнике. Дом за домом превращался в руины, пожары довершали разрушение. Обе стороны призывали чернь биться на их стороне. Весь июнь продолжались стрельба, разрушение и пожары. В самом конце месяца Йелбоджа ан-Насири и его сторонники вновь приободрились: султан, как им сообщили, уже стоит под Газой; войскам, воюющим в Дамаске, выплачиваются деньги — теперь положение должно измениться, надеялось население. Но и у Минтаса был повод для ликования. Двадцать третьего июля к нему присоединились около тысячи конных бедуинов. Но предательство в собственных рядах скоро ослабило его войска, так что двадцать четвертого августа, когда Баркук наконец вошел в опустошенный город, он ускользнул в горы Хауран в сопровождении бедуинского князя Нуайра152. Баркук использовал осень 1391 года для восстаиорления своего господства на севере Сирии. Он выступил походом на Алеппо, захватил Йелбоджу ан-Насири, который ему больше был ненужен, и убил его, так как боялся, что ан-Насири захочет втянуть его в долгую борьбу с Минтасом, чтобы наконец одержать победу (как смеющийся третий) за счет других153. Между тем. Минтае бродил в районе верхнего Евфрата. В 1392 году он находился с бедуинами Нуайра в области Сала-мия. Об этом донесли султану, который пообещал роду ал-Фадл большое вознаграждение за возвращение в его подчинение. Перед этим соблазном бедуины не могли устоять. Они выдали Минтаса в Алеппо, где его посадили в тюрьму и вскоре после этого убили. Голова, отделенная от туловища, была повсюду в Сирии выставляема на обозрение, а двадцать первого июня 1393 года наконец доставлена в Каир, там показана толпе и повешена на Баб Зувейла154. Баркук снова крепко держал империю в руках.
Это было кстати, так как известия с востока исламского мира становились все тревожнее. Тимур занял Багдад; Ахмад Увайс бежал на Евфрат и попросил у мамлюков убежища155. Ни на одно мгновение не поторопился Баркук завоевывать север и запад Сирии и успокоить бедуинов! Но, возможно, этим он если не перечеркнул планы Тимура, то хотя бы ощутимо их поломал. Давайте вспомним о том, что Тимур в феврале 1394 года встретился со сзонм сыном Умар-шейхом под Диярбакыром н хотел оттуда двинуться в Сирию 156.
Ввиду вновь укрепившегося господства Баркука было бы для Тимура неразумно начинать эту войну любой ценой. Весть о внезапной кончине его сына и неблагоприятные погодные условия, по-видимому, были внешними причинами того, что он к тому времени отказался от большой битвы. Притом Тимур уважал Баркука. Через шесть лет, узнав о его смерти, он так обрадовался, что подарил сообщившему это известие пятнадцать тысяч динаров 157.
Ибн аль-Хилал, необычайно умный человек... родился в семидесятые годы (XIV столетия), вырос в Дамаске, приехал на рубеже столетий в Алеппо и изучал там право и теологию. Когда разразилось несчастье с татарами, он попал пленным в войско Тимура и был тяжело ранен в голову. Но он убежал и добрался до Каира... и там примкнул на некоторое время к суфию алъ-Билали. Затем он вернулся в Алеппо. Он углубился в учение о единственности Бога, агитировал за него и с тех пор произносил слова восторженного божественного упоения... Многие люди разыскивали его... Он делал глупые высказывания, примерно, что он абсолютный муджтахид 158. Он также не воздерживался от критики крупных богословов. Он имел представление о всемирном законе, но не заботился о религиозных обрядах, пренебрегал общественным богослужением. Он утверждал, что узнает наставления непосредственно во дворца сверхъестественной иерархии и что он центр круга 159. Высказывания чистого неверия допускала его последователи. Однажды он услышал, как кто-то прочитал хвалебное стихотворение Пророку. «Это про меня!— крикнул он и настойчиво внушал своим приверженцам: — Если вы считаете меня меньше, чем Пророком, то вы недооцениваете мой ранг!» При этом он утверждал, что сам общается в бодрствующем состоянии со всеми пророками и разговаривает с ангелами: и он должен быть вознесен на небо.., (он привлекал много внимания), многие нападали на него, но некоторые из великих заступались за него. Он умер двадцать седьмого октября 1420 года160.