Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья
Шрифт:
В Алеппо, между тем, были собраны сирийские мамлюкские эмиры с их военными частями, всего около трех тысяч конников, из которых Дамаск при его наместнике Судумс поставил немногим более четверти конников. Вожди мамлюков не могли согласовать, какие шаги следует теперь предпринять, а Тимур этим воспользовался, раздувая ссору. Ловко сеял он среди них недоверие к алеппинцу Демирдасу; тот сам позвал его, Чагатаида, потому что страна была не защищена; если он хочет сохранить свой пост, он должен арестовать наместника Дамаска Судуна. Посланник Тимура, который вручил это послание, так компрометирующее Демирдаса, был убит Судуном, но хитрый Тимур внес смуту и недоверие в ряды своих врагов87.
Двадцать восьмого октября 1400 года войско Тимура начало смыкать кольцо вокруг Алеппо. Медленно, как бы робкими шагами и полные сомнений, подступали чагатаиды; сначала они окапывались за рвом, как будто боялись расположившихся в городе войск. Эти войска, вдохновленные колебанием врагов, со своей стороны заняли позицию перед воротами Алеппо. Несколько дней прошли в небольших стычках: даже население отваживалось подойти к стенам, чтобы понаблюдать за перестрелкой. Вдруг Тимур приказал дать сигнал к атаке.
Крепость Алеппо, настоящий шедевр, окружал широкий ров; склоны горы, на которой стояла крепость, были покрыты громадными каменными блоками; саперы нигде не могли начать свою работу. Тимур приказал осыпать гарнизон беспрерывно градом стрел, так что никто не отваживался выглянуть из-за стены. Этим он создал возможность спустить воду из рва и в удобном месте форсировать создание минного коридора. «Я, ничтожный», — рассказывает Шами89, — на пути в Хидшаз добрался до Алеппо и был взят в плен несколькими чагатаидами. Я наблюдал особенное зрелище, о котором хотел бы здесь сообщить. Я стоял на крыше напротив крепости и рассматривал господство создателя и смелость тех людей, как вдруг отворились ворота крепости, пять вооруженных мужественных воинов вышли и бросились на саперов. Когда те осознали опасность, они помчались на открытое пространство и уложили тех пять конников стрелами, стреляя снизу. Гарнизон крепости издал скорбный крик. Пять смельчаков обвязали себя канатами, концы которых держали мужчины в крепости. Они дернули теперь за канаты и подняли наверх тех пятерых, живых или мертвых, я не знаю. После этого никто больше не отваживался смотреть через отверстие башни, не говоря уже о том, чтобы выйти90. Наконец гарнизон крепости сдался, повинуясь требованию Тимура.
Судуна заковали в цепи, с Демирдасом, напротив, обращались предупредительно. Громадное количество ценного имущества, которое принесло туда население с начала боев для сохранности, попало в руки врагов. Пятнадцать дней, по другим источникам, в течение целого месяца, позволил Тимур своим обнищавшим войскам грабить Алеппо и окрестности; сообщается об их отвратительных зверствах. В конце он закрепил свой триумф пирамидами из черепов, которые велел складывать так, чтобы лица мертвых смотрели на проходящих мимо91. Хотя чагатаидам дали возможность отдохнуть в Алеппо недели — впервые после долгого перерыва была разбита палатка Тимура для аудиенции — и награбленным добром были заткнуты самые зияющие дыры в обеспечении, эмиры снова пошли к своему полководцу и указали на совершенно недостаточное снаряжение войска; они настоятельно советовали отступить к побережью Средиземного моря и провести там зиму, чтобы будущей весной отдохнувшими и укрепившимися частями начать битву с мамлюками. Тимур не дал ввести себя в заблуждение такими просьбами. Он приказал отойти в Хомс. Оттуда он взял курс не на Дамаск, ведущий через бесплодную страну, а двинулся с севера к равнине Бекаа и занял Баалбек. С удивлением описывает хронист Хафиз Абру, который находился в войске Тимура, гигантские каменные блоки античного города; без сомнения, это все могло быть только делом царя и пророка Соломона, которому служили джины92.
Двадцатого декабря 1400 года Тимур выступил из Баалбека на Дамаск. Его первой остановкой была могила, в которой, говорили, нашел вечный покои Нои . Султан Фарадж и его советники, между тем, пришли после долгой борьбы к мнению, что нужно в Сирии занять позицию для оборонительного боя. Уже в ноябре мамлюкские сановники вместе с верховными судьями и шейхом аль-Исламом на лошадях прошли через Каир и объявили священную войну Тимуру, «так как он завоевывал страны и добрался до Алеппо. Он убивал грудных детей у груди матерей, разорял дома, молитвенные места, мечети для молитв по пятницам, осквернял их, превращая в конюшни. А теперь он выступает против вас, чтобы разрушить вашу страну, убить ваших мужей и детей, угнать ваших женщин!» Под причитания населения был произведен смотр войскам, отряжаемым на войну. Еще больше, чем в Каире, люди в Дамаске были охвачены паникой, когда услышали о судьбе Алеппо. Они тащили все свое имущество в город, где, как они предполагали, будет безопасно; крепость была подготовлена к оборонительному бою; были устроены катапульты, уложены снаряды. Из Хамы прибывали с ужасающими известиями беженцы-мамлюки. Многие солдаты Дамаска хотели, подобно им, искать спасения в бегстве. Поэтому вышел указ: кто побежит, имущество его будет отдано на разграбление. Таковы были обстоятельства, в которых велись работы по улучшению укреплений в городе! Затем печальная весть, что крепость в Алеппо капитулировала! И одновременно — посланник Тимура, который призвал мамлюков Дамаска сдаться! Тогда заместитель коменданта — Су-дун же был в плену у Тимура — посчитал разумным оставить город. Но возбужденная толпа людей помешала ему в этом. «Никто не обнажит свое оружие! Город сдается Тимуру!» — выкрикивали в переулках. Главнокомандующий же крепости хотел выждать. Наконец спасительная весть из Каира: приближается султан со своими вооруженными силами! Прекратились разговоры о бегстве94.
Примерно за две недели до того, как Тимур выступил из Баалбека, египетское войско под командованием султана Фараджа уже дошло до Газы, ворот в Палестину. Там Фарадж посовещался с офицерами по вопросу тактики, которой нужно следовать. Один из них, Таджрибирди, отец летописца Юсуфа Таджри-бирди, порекомендовал султану оставаться в войсках под Газой. Дамаск — хорошо укрепленный город с достаточным количеством продуктов. Жителей и местные мамлюкские части нужно приободрить, чтобы они смогли терпеливо выждать. Даже если Тимур окружит город, он не сможет его взять. В его громадном
войске слишком скоро почувствуют ощутимый недостаток во всем необходимом, и потом Тимур будет стоять перед выбором из двух зол: или он бросается со своими изнуренными войсками на отдохнувших солдат султана и терпит поражение, или снизойдет до позорного отступления. На Евфрате Фарадж сможет потом его догнать и уничтожить. Сам Тимур, когда узнал об этих планах после взятия Дамаска, высказался об этом вскользь95.Но все это было слишком поздно для мамлюков, пре.жде всего для населения Дамаска, которому предстояли ужасные мучения, так как предложенная тактика не соблюдалась; эмира Таджрибирди оклеветали, будто он был сторонником Танама, и обвинили в предательских связях с Тимуром. Все же Фарадж назначил его наместником Дамаска, куда он незамедлительно отправился, чтобы руководить мероприятиями по защите города. Султан, напротив, совершенно спокойно продвигался вперед и добрался до Дамаска только двадцать третьего декабря; «его вступление в город было ужасным днем, потому что люди кричали в панике, плакали и молили бога о победе». Через несколько дней палаточный лагерь султана за городом был готов, ожидали нападения чагатаидов. Конная головная походная застава нападающих появилась внезапно, но была уничтожена мамлюками. Несколько врагов перебежали к султану и предупредили его о коварном и подлом ведении войны Тимуром. Кроме того, Фараджу сообщили, что тимуридский гарнизон Алеппо был разбит и уничтожен; затем тимуридское объединение под Триполи попало в ловушку и было забито населением камнями; впрочем, половина войск Тимура готова дезертировать. Очевидно, султан поверил всему этому и стал чувствовать себя в безопасности.
Но потом вдруг войско Тимура оказалось совсем близко от Дамаска, заняло позицию под деревней Катана и вынудило вскоре после этого султана начать битву, в которой левый фланг египетских войск был обращен в бегство. В следующие дни война ограничилась несколькими боями; большинство соединений обеих армий не покидали своих квартир. Кроме того, Тимур неоднократно предлагал султану переговоры об обмене пленными; он также снова потребовал выдачи Атламиса и обнадежил перспективой освобождения эмиров, которые попали в его руки в Алеппо. Серьезные переговоры, однако, не начинались, и, кажется, за это упущение должны были нести ответственность султан и его окружение, так как там были больше озабочены внутренними напряженными отношениями среди соперничающих клик, чем требованиями войны с Тимуром; победа Фараджа над Танамом, очевидно, еще долго не способствовала урегулированию размолвок среди мамлюкскнх руководителей. Чем дольше безрезультатно велись бои, тем больше разваливалось египетское войско. Двадцать девятого декабря исчезла большая группа высших офицеров: поговаривали, что они поспешили обратно в Каир, чтобы там возвести на престол другого султана. Девятью днями позже, в кочь на седьмое января 1401 года, Фарадж тоже исчез; более того, кажется, его даже вынудили уехать в Каир эмиры, которые оставались с ним. Офицеры и высокие сановники из управления сломя головубросили на произвол судьбы армию; некоторые высокопоставленные личности из Египта, судьи и эмиры, поспешили за ними, но в пути на них напали бедуины и ограбили. Свидетели сообщают, что повсюду валялось выброшенное оружие и оставленное снаряжение, так что было трудно прокладывать путь верхом через этот хаос, чтобы догнать султана. Этот неожиданный развал мамлюкской армии, естественно, заметили чагатаиды. Они нападали на спасавшихся бегством и многих взяли в плен; беспорядок достиг почти немыслимых размеров. Совершенно оборванные, изголодавшиеся, часто вообще раздетые, говорят, прибыли позже одиночные мамлюки султана в Каир, и высокие эмиры лишились своих воинских частей почти до последнего человека96. Поистине постыдное поражение, и это совершенно без серьезной борьбы!
А ведь мамлюки были хорошо информированы через перебежчиков о безнадежном положении у врагов со снабжением. Среди этих перебежчиков был Султан Хусейн, тимуридский принц. Эмиссару Тимура, который потребовал выдачи Султана Хусейна, продемонстрировали современное огнестрельное оружие, в надежде, что это произведет на него впечатление. Во время ответного визита мамлюкского посланника Тимур говорил о мире. Ему ничего другого не оставалось, так как в той области, где стояло его войско, уже давно все заросло травой. Чтобы дело не дошло до катастрофы, ему нужно было поменять месторасположение лагеря. Эту возможность решительной атаки мамлюки оставили неиспользованной97. Все это указывает на то, что в войске султана в те дни считали важнее нечто другое, а не войну против чагатаидов.
Итак, Дамаск с массой оставшихся в стенах города мамлюков низшего сословия был предоставлен самому себе. Беженцы из Алеппо, Хамы и Хомса пополняли ряды этих мамлюков. Как только наступил день того несчастливого седьмого января, войско Тимура двинулось в город, и разгорелась ожесточенная борьба, в которой защитники добились успеха; они не могли помешать тому, чтоб чагатаиды заняли и разграбили пригороды, знаменитые своим прибыльным садоводством. Тимур не преминул в это время посетить почитаемые там могилы двух жен Пророка и его чтеца молитв, абиссинца Билама. Затем он стал на постой в Аль-Каср-аль-Аблак, увеселительном замке султана98.
Что потом произошло и какая судьба постигла Дамаск, описывается в летописях по-разному. Тимуридские источники пишут, что жители были так запуганы случившимся за пределами города, что послали делегацию к Тимуру, которая должна была просить о мире99. Иначе в арабских сообщениях: чагатаиды просили назвать двух уполномоченных; эти уполномоченные пришли к Тимуру и должны были вести переговоры о перемирии. В этом предложении летописец Ибн Таджрибирди видит подтверждение планов его отца, отставленных египтянами в сторону100, и, пожалуй, поэтому настаивает на том, чтобы инициатива переговоров исходила от осаждающих. Ибн Халь-дун, свидетель, блокированный в Дамаске, пишет, напротив, о собрании судей и ученых-правоведов в медресе Адилия, в котором он сам принимал участие; там пришла в голову мысль попросить Тимура пощадить город и его жителей — предложение, которое не нашло одобрения у коменданта крепости. Неприятную миссию поручили ханбалиту Бурхан-ад-дин Муфлиху101, честолюбивому человеку, который владел языками персидским и тюркским102.