Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья
Шрифт:
Из речи мяча к клюшке для поло:
Пусть будет моя голова жертвой твоей ноги!
Из любви приношу ее тебе! Одна твоя нога возвышает мою голову.
Почему бы не отважиться на это с твоей ногой?
Ты постоянно хранил верность, только ты поднял меня из пыли!
Арифи (ум. 1449)1
Давайте еще раз направим свой взор на конец пятилетней кампании! Не всех целей достиг Тимур, но он мог себе сказать, что он восстановил империю иль-ханов. Его сын Мираншах, как и отец породнившийся с потомками Чагатая2, был назначен правителем, и это был действительно правильный выбор, так как прежде чем Хулагу, брат Мункэ, завладел Ираном и этим привел к власти там же род Тулуя, страна
Как когда-то Чингисхан, так и семидесятилетний Тимур доверил теперь своим сыновьям части гигантской империи для самостоятельного управления и расширения: Мираншаху — запад, Шахруху — восток Ирана с Гератом в качестве княжеской резиденции. В Ширазе правил Пир Мухаммед, сын Умар-шейха. В области, из которой когда-то прославленный борец за веру Махмуд (прав. 999-1030) нес ислам в Индию, Тимур впервые в 1392 году послал сына Джаханги-ра, которого тоже звали Пир Мухаммед. Казалось, теперь представился удобный случай утвердиться в Индии, так как султанат Дели длительное время находился в состоянии упадка; собственно, власть находилась в руках ссорящихся между собой эмиров. Кроме того, там предоставляли убежище мятежникам, которые восстали в период кризиса 1388 года против Тимура4 —хороший повод для войны. Самого «господина счастливых обстоятельств» ожидали, правда, другие, великие задачи — в этот раз на Востоке. С тех пор как династии Юань в 1368 году пришлось отказаться от Пекина, Чингисиды владели еще только западными провинциями Китая и северными окраинными областями. В 1389 году Тимур, который тогда вел войну против Тохтамыша, завязал знакомство с Хунг-ву, новым сильным господином Китая, и, как требовалось от «варвара», заплатил ему дань.
По свидетельству Жазди, в 1397 году миссия Хунг-ву, презрительно называемого «хан свиней», передала подарки5, по-виднмому, чтобы потребовать обещанные выплаты и дальнейшее признание верховного господства. В Маверанпахре слышали, что император Хунг-ву враг ислама и все силы прикладывает к тому, чтобы уничтожить в своей империи эту веру. Тимур откомандировал одного принца на границу Моголистана и приказал построить форт и возделать поля для посева зерновых6.
Во время этой подготовки к военному походу на Восток неожиданно появились неприятные сообщения: Пир Мухаммед, сын Джахангира, очевидно, не оправдал возложенных на него ожиданий; он окружил крепость города Мултана, но не смог ее взять. «В той местности большинство неверных, идолопоклонников и заблудших язычников. Для того чтобы теперь были подняты знамена священной войны и предприняты всяческие усилия для поддержки исламской веры, туда выступил господин счастливых обстоятельств, взваливая на себя большие заботы и бесконечные лишения...»7 Мультан, тогда столица Пенджаба, уже давно был исламским. Но его князья, которые хвастались курейшитским происхождением, стали очень состоятельными совершенно неисламским образом: они пользовались частью даров, которые набожные паломники со всей Индии дарили статуе Бога в храме Солнца8. Возможно, эти обстоятельства Тимур имел в виду, когда говорил, что хотя ислам господствует в Дели и в некоторых других местах, многие части страны «замараны злостным существованием проклятых неверных и лжеучением идолопоклонников, а (мусульманские) правители тех местностей до сегодняшнего дня ограничивались слишком незначительными высказываниями против тех потерянных, даже предоставляли им безопасность в их упрямом неверии, их заблуждении, их враждебности...»9 Еще не слишком давно случилось, что Тимур в первый раз предложил свою дружбу борцу за веру Баязиду и говорил о том, что он хочет на Востоке, как тот Осман на Западе, приобрести для ислама новую страну. Момент для этого казался благоприятным ввиду слабости султаната Дели; к тому же, манила сверхбогатая добыча. Итак, почему не идти по стопам великого Махмуда из Газни?
Но и мысль о еще незавершенном восстановлении чингисидского господства, очевидно, сыграла для Тимура определенную роль, хотя в источниках ничего подобного не упоминается. Ильхан Олджайту требовал для своего рода землю до Ганга. Через полстолетия устремления Картидов Герата присвоить себе погруженное в анархию наследие ильханов и снова навести порядок вызвали недовольство Казагана. Картиды тогда подстраховали себя поддержкой султана Дели10.
В середине августа 1398 года чагатайское войско достигло района Кабула, а это значит, границы султаната Дели. Здесь попрощался «господин счастливых обстоятельств» с некоторыми членами своей семьи и отправил их в обратный путь в Самарканд. Сначала Тимур попытал счастья как борец за веру в высокогорном массиве севернее реки Кабул. До вечных снегов гнал он свои войска, которые с трудом прокладывали путь через массы снега, волоча с собой своего полководца на помосте; иногда он продирался пешком, опираясь на палку и подстраховавшись канатом, так же, как и его воины. Наконец, в глубокой долине они высмотрели врагов, которых стоило обратить в ислам — жалкие, едва одетые фигуры, которые спасались со своими нищенскими пожитками на одной высотке. Тимур велел поджечь их хижины и приказал захватить укрепленное место. Три дня продолжались бои, потом высота была взята, побежденные молили о пощаде, притворились, что примут ислам, но не сдержали этого обещания и в наказание были вырезаны. Это знаменательное событие Тимур велел запечатлеть в надписи как напоминание потомкам. Но затем ему пришлось узнать, что поисковая развед-группа, которую он послал к другой крепости, бежала от врагов еще до того, как они показались, — неслыханный позор! Эту ошибку попытались исправить, как могли, потом решили отступить в Кабул11.
Очевидно, было не так просто повторить подвиги Махмуда из Газни. Во всяком случае, это малообещающее начало Насир-ад-дин Умар, отпрыск мавераннахрской семьи ученых, пропустил в своем дневнике, который он вел во время индийской кампании, находясь в непосредственном
окружении Тимура12. Вместо этого он подробно описывал общение на дипломатической почве в лагере под Кабулом. Посол, который посетил «хана свиней», доложил, что прибыли послы из Моголистана и из Золотой Орды. Последние заверили, что Едигей и поддерживаемый им хан Темир-Кутлуй, раскаявшись, снова подчинились Тимуру. Тот самый Темир-Кутлуй, которого Тимур три года назад в письме к Баязиду хвалил как человека Чагатаидов в Орде, к сожалению, тоже не был надежнее Тохтамыша. Но и в 1395 году он не был кандидатом, которого желал бы Тимур для ханата Джучидов. Но литовский великий князь Витовт, у которого нашел убежище Тохтамыш, угрожал Темир-Кутлую, обещая предать мечу и огню всю Орду, если тот не подчинится добровольно; Темир-Кутлуй хотел подчиниться; Едигей, напротив, на свой страх и риск проводил прямо противоположную политику, на что Витовт готовился к войне и собирал многочисленных союзников13. Поэтому им теперь было в высшей степени благоразумно снова урегулировать свои отношения с Тимуром. Конечно, вряд ли можно приписать возможность какой-нибудь помощи со стороны Чагатаидов в победе, которую одержали Темир-Кутлуй и Едигей год спустя14 в битве на Ворскле. Но даже в войсковом лагере под Кабулом Тимур держит в руках все нити большой политики, и эта политика тоже прибыльная; в то же самое время один тимуридский сановник с богатой добычей из Фарса присоединяется к жаждущим деятельности борцам за веру15 — это подходящее начало для сообщения о великих победах в Индии!Первый шаг на пути к Гангу у Насир-ад-дина Умара — освобождение расположенного под Газни района Ирьяба от афганских грабителей, на которых жаловались Тимуру. Он сразу же выносит злодеям строгое наказание, которое предписывает Коран. Главные военные силы тем временем наступают, уничтожая банды разбойников, следующие через нынешнюю афганскую провинцию Пактию к Инду, к которому они подошли двадцатого сентября 1398 года16. Через реку наводят вспомогательный мост. Это затягивание наступления предоставляет снова возможность Тимуру для дипломатических переговоров. Он отпускает посланника из Кашмира с поручением пригласить его господина прийти в местечко под названием Дипал-пур, где он хочет оказать ему милость, допустить его к целованию ковра. Он также отпускает на родину посланников из Мекки и Медины, которые, как написано у Насир-ад-дина Умара, «направлению молитвы счастья правителя и святыне надежд человечества» передали желание, чтобы «подобные фениксу-завоевавшие мир знамена распустили свои крылья-фортуну над головой каждого», а также бросили на ту страну «тень своей заботы и своей защиты»17. Догадывались ли мамлюки в Каире, которые ревниво стремились к своему господству над обоими священными городами ислама, хотя бы немного о том, что Тимур был готов бросить им вызов не только с севера и востока, но также в Хидшазе?
Тимур продвигался дальше на юго-восток. Бои, которые приходилось вести его войскам, не были легкими. К тому же их настиг голод; они пришли в такое состояние, в котором их больше нельзя было сдерживать, они грабили и убивали всех, кого хватали . Только саидов и ученых, на указах которых базируется толкование предписаний шариата, которые несли слово божие, смог спасти Тимур. И насколько обе группы заслуживали этих забот, многословно указывает Насир-ад-дин Умар. В конце концов, он же сам принадлежал к ученым, и при продвижении Тимура даже должен был позаботиться о безопасности коллег в одном поселении, покинутом остальными жителями. Многочисленные русла рек и болота затрудняли продвижение вперед. Наконец 26 октября Пир Мухаммед подошел со своим войском из Мултана; он захватил богатые трофеи, но ему и его воинам пришлось вынести большие лишения. Тимур велел поделить все награбленное добро между эмирами. Теперь ему срочно потребовалась их преданность, так как жители Дипалпура убили его посла; на добровольное подчинение правителя Кашмира нечего было надеяться.
Наступление на Дели могло бы стать чрезвычайно рискованной авантюрой, так как отступление с севера представляло бы большую угрозу. Тимур не оставил это без последствий, но спешно двинул свое войско вперед, чтобы разрушить крепость Бхатнаир, в которую бежали жители Дипалпура20, так как она считалась одной из самых надежных крепостей в Индии. Двадцать парасангов прошли за два дня без какой-либо остановки для отдыха, а затем цель была достигнута. Сразу начали делать подкопы под стены. Осажденные решили, что сопротивление бессмысленно, и попросили пощады. Выбрали пятнадцать беженцев из Дипалпура и убили в знак возмездия. Боясь за свою жизнь, оставшиеся в крепости закрыли ворота, но потом передумали и сдались. Из-за такого непостоянства и потому что многие из них «были неверными, подонками и преступниками, вспыхнуло пламя царского гнева, и последовал приказ, чтобы все войско вошло в крепость и подожгло здания. Неверные обитатели крепости сжигали своих жен, своих детей и свое имущество; те, которые утверждали, что они мусульмане, отрезали головы у своих жен и детей, как у баранов». Не боясь смерти, защитники ринулись в бой, чтобы найти собственную гибель. Лишь немногие из нападавших избежали тяжелых ранений, и, как рассказывает Насир-ад-дин Умар, чагатаевские военачальники тоже не один раз оказывались в опасности. Тринадцатого ноября всю местность сровняли с землей; Тимур двинулся дальше21.
Сначала продвигались не в строгом порядке; отдельные соединения самостоятельно выполняли боевые задачи против «разбойников». Двадцать шестого ноября все части войска снова соединились, и теперь двигались дальше в боевом порядке, так как надо было рассчитывать и на атаку со стороны войска султана Дели22. Долго выдержать это было невозможно; куда бы они ни приходили, жители сжигали свои дома и бежали по направлению к Дели, ничего не оставляя. Кормить войска поэтому вряд ли еще было возможно, да и скот, который взяли с собой, бедствовал. Поэтому нужно было попытаться занять укрепленные места, которые были расположены не слишком далеко от дороги, и раздобыть провиант. Четвертого декабря в покинутом городе Панипате нашли полный амбар зерна; содержимое было поделено между войсками23. Теперь стояли приблизительно в пятидесяти километрах севернее Дели. Тимур приказал правому флангу войска напасть на укрепленный замок Джахан-нумэ, расположенный лишь в двух парасангах от столицы, и разграбить его. Другие воинские части переправились через Джамну и начали продвигаться к крепости Луни, куда за ними последовал Тимур девятого октября — в той области было достаточно пастбищ. Во время обеденной молитвы войсковые команды начали разрушать стены, к вечерней молитве с этим было покончено. Затем снова обычные грабежи и убийства — и еще в тот же день двинулись дальше на юг к высоте у Джахан-нуме. Тимур велел произвести разведку местности, а также области южнее Дели. Двенадцатого декабря самолично рассматривал сооружения Джахан-нумэ .