Тиора

— Так оно и есть, Марк, так оно и есть. Но Сахара периодами идет барханами, периодами это какая-то каменистая поверхность, но растительности мало, животный мир тоже сложно заметить, так как он весь скрывается под песком от солнца, в основном выползая по ночам. Змеи, скорпионы, ушастых лис ты уже видел, всякие насекомые — короче, не самое лучшее место, где стоило бы оказаться одному без защиты и воды. Но ты прав, в ней есть какая-то своя красота. Впрочем, ты сам все увидишь. Иногда нам придется сворачивать с трассы вглубь пустыни. А бывает, трассу даже заметает местами песком на некоторых участках, и будто и не ехал по трассе вовсе, а так и двигался по пустыне.

Ин-Салах оказался небольшим городком, в котором даже присутствовали туристы. Видимо, они приезжали сюда за местным национальным колоритом туарегов, приобщаясь к культуре кочевых африканских племен.

Марк заметил целый оазис с пальмами, финиковыми деревьями и распаханными нарезанными участками земли с разными растущими на них культурами фруктов и овощей. По городу проходило множество людей с закрытыми заветренными темными лицами и с синими тюрбанами на головах, которые вели нескольких верблюдов, а порой проходили и целые караваны. В центре были в основном современные постройки: муниципальные здания, кафе, зоны отдыха, и немного поодаль автобусная станция. Чуть далее и по периферии шли так называемые ксары: глиняные укрепленные невысокие дома, плотно примыкавшие друг к другу, что со стороны создавало впечатление крепости. Делалось это так же для того, чтобы сдерживать движение песков.

Любая пустыня — жадная полная тетка, которая с каждым годом пытается урвать как можно больше места для себя, и Сахара — самая жадная из них. Движется она с большой скоростью во все стороны, что становится для некоторых городов и деревень Африки настоящим бедствием, поэтому проблеме опустынивания все новых и новых территорий придается большое значение.

— Раньше этот город был серьезным торговым центром на пути караванов и вообще всей транссахарской торговли. Здесь процветали работорговля, торговля слоновьей костью с браконьерами, золотом и нелегальными драгоценными камнями, в основном алмазами. Впрочем, многое из этого и сейчас проходит через этот город, но уже все скрыто, — со знанием дела рассказывал Джей, как экскурсовод, водивший уже не один десяток групп по привычным для него маршрутам.

— А ты не занимался слоновьей костью или алмазами? — спросил Марк.

— Когда-то пробовал, но в этом бизнесе хватает своих неудобных моментов, и я быстро перешел на то, чем занимаюсь сейчас. Меня это устраивает больше, а деньги практически те же.

Ин-Салах они проехали достаточно быстро, иногда останавливаясь, чтобы пропустить группы туарегов с верблюдами, полностью перекрывавшие дорогу. Сахара была каким-то странным, но пленительным местом. У юноши было сильное ощущение, будто он попал на совершенно другую планету. Местами колонна проезжала мимо огромных барханов желтого песка с острыми гребнями, наметенными пыльными бурями, которые гнал сухой и жаркий сирокко. Поверхность таких холмов часто была сплошь усыпана песочными змейками волнообразных выпуклостей, и весь склон со стороны походил на большую стиральную доску.

Такие пейзажи навевали Марку мысли о давних временах, о которых он читал в книгах. В его разуме проносились картины множества караванов с верблюдами и укутанными легкими тканями людьми, двигавшимися месяцами через смертоносную пустыню. То было время и удел бесстрашных и сильных духом, ибо борьба с Сахарой — настоящий вызов, цена которому — жизнь, стоит лишь зазеваться. В такие моменты юноша снова вспоминал рассказы Джека Лондона про Белое Безмолвие Аляски, где такие же сильные люди преодолевали преграды суровой Матери-Природы. Желтая выжженная пустыня против Белой морозно-трескучей пустыни, и неизвестно, что страшнее. Марк восхищался людьми тех лет, они были одними из его вдохновителей и их примеры поддерживали в нем силу идти сквозь трудности этого мира.

Иногда же он думал о том, что были и те, кто поплатился своей жизнью, сражаясь с пустыней. Могли сгинуть и целые караваны, и отдельно шедшие заблудившиеся вымотанные жарой путники. Изможденный и обезвоженный, такой человек в итоге видел впереди себя оазисы, полные зелени и воды, и на радостях обретал силы для последнего рывка с мыслью об избавлении от смерти и страдания. Какова же была его внутренняя душевная боль, когда он понимал, что это был лишь мираж, галлюцинация. В итоге он мог лишь отчаянно ползти дальше, мучиться и периодически впадать в забытье, разговаривая с кем-то. Его лицо становилось коричневым и морщинистым, как у старика, даже если он был юношей, а растрескавшиеся сухие губы начинали кровоточить. В безумном исступлении жажды он мог начать пить собственную кровь, уже не понимая, что творит. Обычно это заканчивалось рвотой и болью. Многие из таких людей сходили с ума. В конце концов, он останавливался, ложился ничком на песок и затихал, медленно умирая под убийственным солнцем. Страшная мучительная смерть.

На пути порой попадались полностью ровные каменистые равнины, уходящие далеко за горизонт, а порой и совсем какие-то фантастические пейзажи в виде странных каменных выветренных глыб, торчавших из песка. В таких местах бывали целые торосы из непроходимых острых красноватых камней вперемешку с сухой песочной крупой. Многие из скал выглядывали лишь небольшим пиком, как айсберги на поверхности воды, и как у айсбергов под водой, их основная каменная часть покоилась, скрытая от глаз под толщей миллионов тонн песка. На закате же эти красноватые камни покрывались ярко-оранжевым и ярко-красным оттенком, будто собирали на себе и отражали всю энергию солнца за целый день во всей ее палящей, безжалостной и смертоносной сути до такой степени, что глазам сложно было долго смотреть на весь этот сочный цвет.

Закаты Африки легко можно было бы назвать «пожароопасными». Кастанеда говорил, что сумерки — это трещина между мирами при переходе дня в ночь, но в Африке кажется, что это трещина в Ад, из которого наружу рвется пламя страшной силы. Впрочем, в этом и есть красота и магия красок природы этого континента. И они лишь напоминают человеку о его бренности, сиюминутности его короткой жизни, и о том, что за всеми его действиями может стоять либо вознаграждение, либо наказание, а, значит, направляют такого человека на жизнь по совести и праведности. Это относится, как к верующему, так и к атеисту, просто выливаться это будет в разные мысленные категории, которыми оперируют и те и другие. Если верующий будет опираться в этот момент на память о нарушении предписаний своей религии и наказании после этого, вплоть до эсхатологических представлений и Судного Дня, то у атеиста такие картины могут вызывать образы силы вполне реальной окружающей его Матери-Природы, которая так же в любой момент может настигнуть и окончить его дни в мгновение ока, если такой человек забудет о том, что на этой планете он всего лишь пассажир, гость, но никак не хозяин, который берет из своего дома, не принося в него ничего взамен.

Испещренные глубокими выветренными бороздами скалы снова сменились на ровные песчаные, местами волнистые, местами гладкие, дюны. Колонна грузовиков въезжала в город-оазис Таманрассет, один из главных пунктов транссахарской магистрали. Здесь также было достаточное количество туристов, снующих между небольшими зданиями из красного кирпича.

— Еще один город туарегов, — сказал наемник. — Они тут основное население.

Мимо грузовиков прошли несколько угрюмых прикрытых синими платками лиц, ведя пару верблюдов за собой и небольшое стадо коз.

— У них у всех синие тюрбаны, — отметил Марк. — Это что-то значит?

— Национальная особенность. Их, как ты сказал, «тюрбаны» называются тагельмустом или лисамом, и цвет у них либо белый, либо синий. Когда парню-туарегу исполняется 18 лет, то ему дарят такой платок в знак того, что он стал мужчиной, и после этого ему нельзя показываться на людях с открытым лицом без лисама, и только когда он ест, он может спустить платок до подбородка.

— Сурово, — хмыкнул Марк.

— Да уж, в былые времена, если кто-то увидел неприкрытое лицо туарега, он должен был быть незамедлительно убит. Если же это по какой-либо причине не удавалось, то такой туарег должен был покончить жизнь самоубийством. Так что, парень, особо не смотри на них, а то мало ли, нечаянно от ветра платок спадет, и будешь убегать от обезумевшего туарега, спасая свою жизнь, — засмеялся Джей.

Марк засмеялся коротким смешком, но потом резко осекся, посерьезнев, и спросил:

— Что, правда, что ли?

— Правда. Но я же сказал, так было раньше, это история их культуры. Не бойся, сейчас, я думаю, с тобой ничего не произойдет. Кстати, до сих пор бытует мнение, что встретить в пустыне туарега — плохая примета. При этом их женщины ходят, не закрывая лиц. Вот такой вот парадокс.

— Действительно парадоксально. Обычно бывает наоборот, — произнес юноша.

— Да, они по вероисповеданию мусульмане-сунниты, но, как ни странно, женщины у них пользуются уважением, а не низведены до уровня безмолвных, покорных спутниц. Большинство из них обучены грамоте. И более того, происхождение и наследование у туарегов идет именно по материнской линии.