«То было давно… там… в России…»
Шрифт:
Девица взвизгнула:
Порешили эту школу, Порешили эту школу Закрыть. Вместо школы, Вместо школы Кабак открыть. [402]Ко мне обернулся студент. Он был пьяный, весь мокрый. Взял меня за рубашку у горла, тряхнул длинными волосами, и, глядя на Тату, скрипя зубами, заговорил с надрывом:
— «Выдь на Волгу: чей стон раздается… Этот стон у нас песней зовется…» Стон зовется… Я покажу…
402
«Возле
— Трифоновский, — кричит кто-то. — Иди, черт, сюда.
Студент отошел. И у бочек, выпивая пиво, обнявшись с кем-то, запел:
Выпьем мы за того, Кто «Что делать?» писал, За его идеал…— Я боюсь, — говорит Тата. — Здесь все пьяные…
Я проводил Тату к ее матери. Это была женщина с большими замученными глазами, худая и высокая.
— Напрасно вы повели ее туда, — недовольно сказала мне о мертвецкой.
— Я сам в первый раз был в мертвецкой.
— Вы студент?
— Нет, — говорю, — художник.
— А, это другое дело… Вы еще очень молоды… Послушайте, знайте же, что в мертвецкой покойный сын мой очень пострадал.
— Пострадал?
— Там есть люди, которые подслушивают, что говорят пьяные студенты…
Она взяла у меня мой адрес. Тата просто сказала:
— Приходите поскорей.
Я проводил до подъезда новых знакомых и вернулся в мертвецкую.
Черт знает, что делается, действительно, мертвецкая. На полу так налито пивом, что я промочил ноги. Много пьяных валяются у столов. Гам, крик, песни висят в воздухе. «Гаудеамус» переплетается с «Дубинушкой» [403] . Один студент орет:
403
«Дубинушка» — русская народная песня, песня русских бурлаков. Музыка народная. Слова написал А. Ольхин. Получила известность после ее исполнения Ф. И. Шаляпиным.
— «Плачет белой кровью о прошедших днях…» [404]
Ловкая дама, взобравшись на стол, бойко запела:
Милый Саша, Плоха на небе участь наша, А если подданных ты любишь, Богатством всех ты их погубишь. А если хочешь в рай ввести, То по миру их всех пусти.— Браво, браво, — закричали кругом.
Бойкая барыня заметила меня… Спрыгнула со стола и, закурив папиросу, она подошла ко мне и сказала:
404
«Плачет белой кровью о прошедших днях…» — песня Э. И. Губера «Новгород» (между 1838 и 1840):
Белой плачет кровью О былых боях И поет с любовью О старинных днях.— Какой красавец.
Села рядом.
— Хороший голос у вас, — сказал я. Она смотрела мне прямо в глаза острыми карими глазками. Была она много старше меня.
— Вам нравится, как я пою? Я рада. Ну правда, какой вы красивый. Вы за народ?
— За какой народ?
— Как странно. Вы студент?
— Нет, архитектор.
— Архитектор? — повторила она, как будто не совсем довольная.
Встала и бойко пошла к бочкам, в толпу студентов.
В дверях мертвецкой меня остановил здоровый пьяный парень. Он взял меня под руки и заговорил:
— В голове, брат, столько идей, ужас… Поедем к девкам… Я тебе все расскажу… Я, брат, страдаю общей идеей, хочу помочь человечеству, а мне не дают… У тебя деньги есть?
— Мало.
— А сколько?
— Шесть
гривен.— А я-то как же, мне домой доехать надо… Завтра надо есть…
Он смерил меня пьяными и дерзкими глазами.
— Ступай к черту, — сказал он. — Тупая личность. Ну, давай полтинник.
— Не могу, вот двугривенный.
Он взял двугривенный и сказал:
— Помни, ты нечаевцу [405] дал.
405
нечаевец — последователь идей революционера-террориста С. Г. Нечаева.
Простившись с нечаевцем, я в гардеробе дал номер и стал одеваться. Около меня стала певица с карими глазками:
— Проводите меня, пожалуйста, молодой человек.
Помню, мне не очень хотелось провожать эту даму.
— А что же вы будете строить, когда кончите курсы? — спросила она меня на улице.
— Тюрьмы и остроги, — ответил я нарочно.
— С вами прямо нельзя говорить.
Мы идем Самотекой [406] . Поворачиваем вправо.
406
Самотека — Самотечная площадь в Москве.
— Вот я и пришла, — говорит она. — Хотите зайти ко мне? Я вам дам последние номера «Земли и Воли» [407] .
— Благодарю… Мне больше нравится в Москве, чем в Сибири.
Она рассмеялась. И вдруг обняла и поцеловала меня.
Здесь, у грязных ворот каменного, мрачного дома, нагнувшись и подняв немного платье, она вынула из чулка пачку свернутых газет, быстро сунула мне в карман пальто, быстро сказала «прощайте» и скрылась в калитке ворот.
407
«Земля и Воля» — нелегальная газета, орган одноименной народнической организации. Издавалась в Санкт-Петербурге (1878–1879), всего вышло пять номеров.
Редко горят фонари. У меня мерзнут уши и так скверно на душе от встречи с этой женщиной, от этих сунутых прокламаций. Мне ясно, что она — сыщица. Куда деть эту дрянь? Уронить, а вдруг увидят? Как зло смотрела на меня певица, когда я отказался зайти к ней. А ее поцелуй! Большой рот ящиком.
Иду по глухой Лесной улице. Слышу скрип снега под своими ногами.
— Слу-ша-а-а-ай!
Крикнул протяжно часовой у тюрьмы.
— Слу-ша-а-а-ай!
Повторил вдали другой… А у меня в кармане прокламации. «Вот и будешь сидеть в этой тюрьме», — подумал я, проходя на Долгоруковскую улицу.
За высокими стенами тюрьмы видны вверху мрачные окна. Там «сидят».
У Сущевской части я услышал звонки. Бегали пожарные, и верховой держал зажженный факел. Когда пожарные проехали мимо, я выбросил в канаву пачку прокламаций и вошел в калитку дома, где жил.
Так озяб, и есть хочется. Достал хлеб и соленый огурец. Поел, лег в постель…
После вечернего класса ко мне пришел приятель Мельников. Зайдя в лавочку по соседству, я купил копченую селедку. Селедку мне завернули в печатную бумажку. Принес домой, читаю, а на ней написано: «Рабочие при расчете получают натурой из лавки при фабрике, обязывая его брать товарами расчет. Эксплоататор-фабрикант ставит втрое стоимость». Читаю и вижу, наверху написано: «Земля и Воля».
И опять пошел в лавку и снова купил селедку. Вижу, лавочник завертывает ее опять в прокламацию. Я говорю лавочнику:
— Что это за газетка у вас такая чудная?
— Да вот, городовой нынче утром принес заворачивать…
У Харитония огородника, в деревянном зеленом доме, рядом с церковью, жила Тата. Дом был закрыт деревьями, запушенными инеем. Весело смотрели окна с розовыми занавесками. У крылечка четко белели ветки, покрытые снегом. Как хорошо было в доме: этажерка с фарфоровыми куколками, комод красного дерева, стол с вязаной салфеткой, трещали дрова в изразцовой печке. Так было тепло, чисто, ясно.