Точка опоры

Прибыли беглецы, и в квартире Ульяновых стало так шумно, что Надежда Константиновна в одном из писем Ленгнику в Киев написала: "Сейчас у нас невероятное столпление народов, так что написать вообще не могу, напишу в следующий раз". Елизавета Васильевна с утра до вечера почти беспрерывно кипятила чай.

А в коммуне еще шумнее, и хозяин дома потребовал, чтобы жильцы освободили квартиру. Пришлось срочно подыскивать другое жилье.

Владимир Ильич часами разговаривал то с одним, то с другим. В особенности продолжительными были беседы с теми, кто горел желанием немедленно вернуться на родину. С ними шел разговор о явках и паролях. Надежда Константиновна давала им для переписки промежуточные адреса в России и за границей, записывала себе в тетрадь.

Папаша взялся создать искровский склад литературы в Швейцарии, Басовский обещал восстановить "путь Дементия" и вскоре отправил в Киев двенадцать пудов.

Беглецы рассказывали о Димке. Сидит она в женском корпусе Лукьяновки. Связь с ней поддерживали через надзирателей. Ей хотелось присоединиться к беглецам, но пробраться на двор мужского корпуса было невозможно. И Димка просила передать, что она все равно убежит, хотя реального плана у нее пока еще нет. Да и будет ли? После такого многолюдного побега режим в тюрьме стал строгим. Помощника смотрителя Сулиму отдали под суд.

Владимир Ильич всех расспрашивал об Аркадии. Ему отвечали: нет, в Лукьяновку Радченко не привозили.

Тем временем пришла радостная весть - Аркадий цел и зовется теперь Касьяном. Надежда Константиновна сообщила ему новые явки, новые промежуточные адреса для переписки и новый шифр.

С особой радостью Ульяновы встретили Грача и долго расспрашивали: его рассказы о москвичах, оказывавших содействие подпольщикам, могли пригодиться для Кожевниковой, которую они именовали Наташей, и для Глаши Окуловой.

Бауман любил искусство, восторгался Художественным театром и, рассказывая о новых спектаклях, о которых, правда, знал больше понаслышке, упомянул, что и там, среди актеров, у них есть надежные люди, которые в случае крайней нужды помогут укрыться от шпиков.

– У меня записан адрес артиста Василия Ивановича Качалова, - сказала Надежда Константиновна.
– Мы уже кое-что посылали для передачи.

– Можно положиться, - сказал Бауман.
– Надежный человек. И есть там одна актриса, связанная с подпольщиками, я передавал для нее "Искру".

– "Искру" в Художественный театр?!
– живо, с огоньком в глазах, переспросил Владимир Ильич.
– Это любопытно! Это очень важно, когда наше слово проникает даже в среду людей искусства! Расскажите, батенька, поподробнее.

– Передавал не столько для нее самой, сколько через нее для Горького.

– Вот это вдвойне, втройне интересно! Мне, между прочим, так и думалось: "Искра" должна найти отклик в сердце Горького. Так кто же эта актриса?

– Андреева. Мария Федоровна. Может, доводилось в печати встречать фамилию?

– Конечно, доводилось. И многократно. Из всех русских театров нам, Владимир Ильич перекинул взгляд на жену, - более всего хотелось бы побывать в Художественном.

– Увы!
– вздохнула Надежда.
– Это будет возможно только после революции.

– Ничего, подождем, - улыбнулся Владимир Ильич и снова повернулся к Бауману: - Мы читали о большом успехе пьесы Горького "Мещане" - впервые вышел на сцену машинист паровоза!

– Коснулся руки собеседника.
– Мы немножко уклонились. Расскажите подробнее об Андреевой и ее окружении. Она вне подозрений? Шпики за ней не таскаются?

– Думаю, что не посмеют. Мария Федоровна вхожа, - Бауман, рассмеявшись, поправил усы, - во дворец великого князя, московского наместника, и его жена, сестра царицы, написала ее портрет!

– И такая актриса с нами! Феноменально! Главное - путь к Горькому. Вот о чем мы давно мечтали.

Владимир Ильич потер руки, встал, сделал несколько шагов в сторону открытой двери в соседнюю комнату и с неугасающей улыбкой на лице попросил:

– Елизавета Васильевна, нельзя ли нам ради такого случая еще по чашке горячего чая?

– Будет, будет чаек, - отозвалась Крупская, появляясь на пороге комнаты, и теплая улыбка разлилась по ее лицу.
– Ради такого дела - с превеликим удовольствием! Я как раз свеженького заварила.

– Вот спасибо! А для этой чудесной женщины, - Владимир Ильич повернулся к Надежде, - и псевдоним готов: Фе-но-мен! Согласны? Так и запомним. А вы, Николай Эрнестович, при первой возможности скажите об этом Марии Федоровне. Такими людьми нужно дорожить. И беречь их.

Бабушкин принес свою довольно объемистую рукопись.

– Вот, - сказал, передавая Владимиру Ильичу из рук в руки, - до отъезда из Екатеринослава все описано.

– Отлично! А на продолжение бумаги не хватило?

– Бумага-то осталась. Но, - Бабушкин прижал правую руку к груди, невмоготу мне здесь. Домой пора, сердце зовет.

– Понятно. Я бы тоже с большой радостью.

– Вам пока нельзя. А когда настанет последняя схватка, позовем. Власть брать для всего рабочего класса.

– Спасибо, Иван Васильевич!
– Ленин рубанул воздух взмахом кулака. Всем чертям назло, доживем до этого часа!

– Я тоже думаю, поборем царскую нечисть.

– Ну, а как будете зваться?

– Для вас в письмах по-женски, - Бабушкин прикрыл рукой усы, Новицкой. Если нет другой такой?

– Нет, - подтвердила Надежда.
– А что это вам припомнилась вдруг фамилия жандармского генерала Новицкого?

– Так уж вышло... Вроде сестры старого дьявола! А паспорток какой уж изладите.

– Есть один добрый. На имя страхового агента Шубенко. Из крестьян Полтавской губернии. Годится?

– Из крестьян - подойдет. Я и по-украински немного могу говорить.

– Только с уговором, господин Шубенко, - Ленин шутливо хлопнул его по плечу, - писать нам елико возможно чаще. А биографию себе на всякий случай за дорогу придумайте подробную.

Вечером, прочитав рукопись Бабушкина, Владимир Ильич сказал жене:

– Береги! Золотой он человек! Действует упорно и целеустремленно. Из таких рабочих-передовиков выкуются крупные партийные работники. Ты знаешь, либералы болтают, что наша партия будто бы "интеллигентская". Вот яркое доказательство - воссоздаем подлинно р а б о ч у ю марксистскую партию. Я очень рад, что он пожил здесь, у нас.