Том 1. Стихотворения 1838-1855

(Ноябрь 1854, апрель 1855)

Извозчик *

1

Парень был Ванюха ражий, Рослый человек, — Не поддайся силе вражей, Жил бы долгий век. Полусонный по природе, Знай зевал в кулак И название в народе Получил: вахлак! Правда, с ним случилось диво, Как в Грязной стоял: Ел он мало и лениво, По ночам не спал… Всё глядит, бывало в оба В супротивный дом: Там жила его зазноба — Кралечка лицом! Под ворота словно птичка Вылетит с гнезда, Белоручка, белоличка… Жаль одно: горда! Прокатив ее, учтиво Он ей раз сказал: «Вишь, ты больно тороплива», — И за ручку взял… Рассердилась: «Не позволю! Полно — не замай! Прежде выкупись на волю, Да потом хватай!» Поглядел за нею Ваня, Головой тряхнул: «Не про нас ты, — молвил, — Таня», — И рукой махнул… Скоро лето наступило, С барыней своей Таня в Тулу укатила. Ванька стал умней: Он по прежнему порядку Полюбил чаек, Наблюдал свою лошадку, Добывал оброк, Пил умеренно горелку, Знал копейке вес, Да какую же проделку Сочинил с ним!..

2

Раз купец ему попался Из родимых мест; Ванька с ним с утра катался До вечерних звезд. А потом наелся плотно, Обрядил коня И улегся беззаботно До другого дня… Спит и слышит стук в ворота. Чу! шумят, встают… Не пожар ли? вот забота! Чу! к нему идут. Он вскочил, как заяц сгонный Видит: с фонарем Перед ним хозяин сонный С седоком-купцом. «Санки где твои, детина? Покажи ступай!» — Говорит ему купчина — И ведет в сарай… Помутился ум у Вани, Он как лист дрожал… Поглядел купчина в сани И, крестясь, сказал: «Слава богу! слава богу! Цел мешок-то мой! Не взыщите за тревогу — Капитал большой. Понимаете, с походом Будет тысяч пять…» И купец перед народом Деньги стал считать… И пока рубли звенели, Поднялся весь дом — Ваньки сонные глядели, Оступя кругом. «Цело всё!» — сказал купчина, Парня подозвал: «Вот на чай тебе полтина! Благо ты не знал: Серебро-то не бумажки, Нет приметы, брат; Мне ходить бы без рубашки, Ты бы стал богат — Да господь-то справедливый Попугал шутя…» И ушел купец счастливый, Под мешком кряхтя… Над разиней поглумились И опять легли, А как утром пробудились И в сарай пришли, Глядь — и обмерли с испугу… Ни гугу — молчат; Показали вверх друг другу И пошли назад… Прибежал хозяин бледный, Вся сошлась семья: «Что такое?..» Ванька бедный — Бог ему судья! — Совладать с лукавым бесом, Видно, не сумел: Над санями под навесом На вожжах висел! А ведь был детина ражий, Рослый человек, — Не поддайся силе вражей, Жил бы долгий век…

(Весна 1855)

Влас *

В армяке с открытым воротом, С обнаженной головой, Медленно проходит городом Дядя Влас — старик седой. На груди икона медная: Просит он на божий храм, — Весь в веригах, обувь бедная, На щеке глубокий шрам; Да с железным наконешником Палка длинная в руке… Говорят, великим грешником Был он прежде. В мужике Бога не было: побоями В гроб жену свою вогнал; Промышляющих разбоями, Конокрадов укрывал; У всего соседства бедного Скупит хлеб, а в черный год Не поверит гроша медного, Втрое с нищего сдерет! Брал с родного, брал с убогого, Слыл кащеем-мужиком; Нрава был крутого, строгого… Наконец и грянул гром! Власу худо; кличет знахаря — Да поможешь ли тому, Кто снимал рубашку с пахаря, Крал у нищего суму? Только пуще всё неможется. Год прошел — а Влас лежит, И построить церковь божится, Если смерти избежит. Говорят, ему видение Всё мерещилось в бреду: Видел света преставление, Видел грешников в аду, Мучат бесы их проворные, Жалит ведьма-егоза. Ефиопы — видом черные И как углие глаза, Крокодилы, змии, скорпии Припекают, режут, жгут.. Воют грешники в прискорбии, Цепи ржавые грызут. Гром глушит их вечным грохотом, Удушает лютый смрад, И кружит над ними с хохотом Черный тигр шестокрылат. Те на длинный шест нанизаны, Те горячий лижут пол… Там, на хартиях написаны, Влас грехи свои прочел… Влас увидел тьму кромешную И последний дал обет… Внял господь — и душу грешную Воротил на вольный свет. Роздал Влас свое имение, Сам остался бос и гол И сбирать на построение Храма божьего пошел. С той поры мужик скитается Вот уж скоро тридцать лет, Подаянием питается — Строго держит свой обет. Сила вся души великая В дело божие ушла, Словно сроду жадность дикая Непричастна ей была… Полон скорбью неутешною, Смуглолиц, высок и прям, Ходит он стопой неспешною По селеньям, городам. Нет ему пути далекого: Был у матушки Москвы, И у Каспия широкого, И у царственной Невы. Ходит с образом и с книгою, Сам с собой всё говорит И железною веригою Тихо на ходу звенит. Ходит в зимушку студеную, Ходит в летние жары, Вызывая Русь крещеную На посильные дары; — И дают, дают прохожие… Так из лепты трудовой Вырастают храмы божии По лицу земли родной…

Наследство *

Скончавшись, старый инвалид Оставил странное наследство: Кем, сколько раз, когда был бит До дней преклонных с малолетства, — Он всё под цифрами писал В тетрадку — с толком и раченьем И после странный свой журнал Читал с душевным умиленьем. Так я люблю воспоминать О днях и чувствах пережитых, Читая пыльную тетрадь Моих стихов — давно забытых…

«Чуть-чуть не говоря: ты сущая ничтожность…» *

Чуть-чуть не говоря: «Ты сущая ничтожность!», Стихов моих печатный судия Советует большую осторожность В употребленьи буквы «я». Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель И общих мест присяжный расточитель, — Против твоей я публики грешу, Но только я не для нее пишу. Увы! писать для публики, для света — Удел не русского поэта… Друзья мои по тяжкому труду, По Музе гордой и несчастной, Кипящей злобою безгласной! Мою тоску, мою беду Пою для вас… Не правда ли, отрадно Несчастному несчастие в другом? Кто болен сам, тот весело и жадно Внимает вести о больном…

«Зачем насмешливо ревнуешь…» *

Зачем насмешливо ревнуешь, Зачем, быть может, негодуешь, Что музу темную мою Я прославляю и пою? Не знаю я тесней союза, Сходней желаний и страстей — С тобой, моя вторая муза, У музы юности моей! Ты ей родная с колыбели… Не так же ль в юные лета И над тобою тяготели Забота, скорбь и нищета? Ты под своим родимым кровом Врагов озлобленных нашла И в отчуждении суровом Печально детство провела. Ты в жизнь невесело вступила… Ценой страданья и борьбы, Ценой кровавых слез купила Ты каждый шаг своей судьбы. Ты много вынесла гонений, Суровых бурь, враждебных встреч, Чтобы святыню убеждений, Свободу сердца уберечь. Но, устояв душою твердой, Несокрушимая в борьбе, Нашла ты в ненависти гордой Опору прочную себе. Ты так встречаешь испытанья, Так презираешь ты людей, Как будто люди и страданья Слабее гордости твоей. И говорят: ценою чувства, Ценой душевной теплоты Презренья страшное искусство И гордый смех купила ты. Нет, грудь твоя полна участья!.. Когда порой снимаешь ты Личину гордого бесстрастья, Неумолимой красоты, Когда скорбишь, когда рыдаешь В величьи слабости твоей — Я знаю, как ты проклинаешь, Как ненавидишь ты людей! В груди, трепещущей любовью, Вражда бесплодно говорит, И сердце, обливаясь кровью, Чужою скорбию болит. Не дикий гнев, не жажда мщенья В душе скорбящей разлита — Святое слово всепрощенья Лепечут слабые уста. Так, помню, истощив напрасно Всё буйство скорби и страстей, Смирялась кротко и прекрасно Вдруг Муза юности моей. Слезой увлажнены ланиты, Глаза поникнуты к земле, И свежим тернием увитый Венец страданья на челе…

Секрет * (Опыт современной баллады)

1

В счастливой Москве, на Неглинной, Со львами, с решеткой кругом, Стоит одиноко старинный, Гербами украшенный дом. Он с роскошью барской построен, Как будто векам напоказ; А ныне в нем несколько боен И с юфтью просторный лабаз. Картофель да кочни капусты Растут перед ним на грядах; В нем лучшие комнаты пусты, И мебель, и бронза — в чехлах. Не ведает мудрый владелец Тщеславья и роскоши нег; Он в собственном доме пришелец Занявший в конуре ночлег. В его деревянной пристройке Свеча одиноко горит; Скупец умирает на койке И детям своим говорит:

2

«Огни зажигались вечерние, Выл ветер и дождик мочил, Когда из Полтавской губернии Я в город столичный входил. В руках была палка предлинная, Котомка пустая на ней, На плечах шубенка овчинная, В кармане пятнадцать грошей. Ни денег, ни званья, ни племени, Мал ростом и с виду смешон, Да сорок лет минуло времени — В кармане моем миллион! И сам я теперь благоденствую, И счастье вокруг себя лью: Я нравы людей совершенствую, Полезный пример подаю. Я сделался важной персоною, Пожертвовав тысячу в год: Имею и Анну с короною, И звание друга сирот. Но дни наступили унылые, Смерть близко — спасения нет! И время вам, детушки милые, Узнать мой великий секрет. Квартиру я нанял у дворника, Дрова к постояльцам таскал; Подбился к дочери шорника И с нею отца обокрал; Потом и ее, бестолковую, За нужное счел обокрасть И в практику бросился новую — Запрегся в питейную часть. Потом…»

3

Вдруг лицо потемнело, Раздался мучительный крик — Лежит, словно мертвое тело, И больше ни слова старик! Но, видно секрет был угадан, Сынки угодили в отца: Старик еще дышит на ладан И ждет боязливо конца, А дети гуляют с ключами. Вот старший в шкатулку проник! Старик осадил бы словами — Нет слов: непокорен язык! В меньшом родилось подозренье, И ссора кипит о ключах — Не слух бы тут нужен, не зренье, А сила в руках и ногах: Воспрянул бы, словно из гроба, И словом и делом могуч — Смирились бы дерзкие оба И отдали б старому ключ. Но брат поднимает на брата Преступную руку свою… И вот тебе, коршун, награда За жизнь воровскую твою!

<1851>, весна 1855

«Праздник жизни — молодости годы…» *

Праздник жизни — молодости годы — Я убил под тяжестью труда И поэтом, баловнем свободы, Другом лени — не был никогда. Если долго сдержанные муки, Накипев, под сердце подойдут, Я пишу: рифмованные звуки Нарушают мой обычный труд. Всё ж они не хуже плоской прозы И волнуют мягкие сердца, Как внезапно хлынувшие слезы С огорченного лица. Но не льстясь, чтоб в памяти народной Уцелело что-нибудь из них… Нет в тебе поэзии свободной, Мой суровый, неуклюжий стих! Нет в тебе творящего искусства… Но кипит в тебе живая кровь, Торжествует мстительное чувство, Догорая, теплится любовь, — Та любовь, что добрых прославляет, Что клеймит злодея и глупца И венком терновым наделяет Беззащитного певца…

(Весна 1855)

«Безвестен я. Я вами не стяжал…» *

Безвестен я. Я вами не стяжал Ни почестей, ни денег, ни похвал, Стихи мои — плод жизни несчастливой, У отдыха похищенных часов, Сокрытых слез и думы боязливой; Но вами я не восхвалял глупцов, Но с подлостью не заключал союза, Нет! свой венец терновый приняла, Не дрогнув, обесславленная Муза И под кнутом без звука умерла.