Том 1. Стихотворения

Размолвка

Заплакала, замолкла, Утерла влажный след. Так началась размолвка Двух граждан средних лет. Она кусает губы И чертит по стеклу. Он запахнулся в шубу, Придвинулся к столу. Чай ложечкой мешает, А чай давно остыл. Ничто не воскрешает Их полюбовный пыл. Рассвет у окон синий, Что двух когда-то свел, Теперь уже не в силах Звать их за дружный стол. Спит сын в кроватке тесной, Ручонки на груди, Как ангелок небесный, Папаша, погляди! Сын взял румянец мамы, Ее овал лица. А нос такой упрямый, Совсем, как у отца. Опять сцепились оба, Муж в гневе весь дрожит: — Я требую развода, Я не хочу так жить! Молчите! Сын проснется От этого всего, По-детски ужаснется, Что предали его! 1955

* * *

Глаза у львов закрыты снегом Зима. Москва. Тверская. Лед. И мерзнет очередь за хлебом И Гитлеру проклятья шлет. День нынче сер, уныл и краток, Невеселы его шаги. С утра подглазья у солдаток, Как у апостолов, строги. Цепная очередь авосек Умолкла горестной вдовой. Москва, как высший дар, выносит Свой хлеб талонно-тыловой. Я не стою за ним, я стыну, На мне шинель, и я — боец. И мне сверлят глазами спину Одним вопросом: — Где конец? Победа будет, снег растает, Зальет вода траншеи, рвы. Ну а пока лишь зубы скалят Ослепшие от вьюги львы. А где-то там свинец метельный, Чертя немятый снег полей, Заводит хоровод смертельный Под смех и стон госпиталей. 1955

Июнь

Июнь, как скульптор, лепит груди, Что кутала зима в меха. И чувствуют острее люди, Как недалеко до греха. По узким ремешкам дорожек, Где в раструбы трубит вьюнок, Мельканье белых босоножек И загорелых женских ног. И руки тянутся к объятьям, К сплетеньям радостным — туда, Где льющиеся складки платьев Скользят по прелестям стыда. Такой июнь и был обещан, Где все в цвету и без морщин, Где милые улыбки женщин Встают причиной всех причин. 1955

* * *

Существует поэт. Где сегодня он? Это неведомо. Болен? Буен? Несдержанно дерзок? Хмелен? Он средь вас — Не топчите! Как все заповедное, И поэт, словно луч, Весь на всех поделен. Если он на охоте — Щедрей токование! Если он на рыбалке — На утоп поплавки! Если он на футболе, Его ликование Отливается В бронзовый мускул строки. Вот он! С виду, быть может, Простой и невзрачненький, Опереньем скромнее, Чем брат соловей. Если чудом каким-то И сделался дачником, То ютится на даче Пока не своей. Он могучий, И он же как травка Подснежная, Что лелеет мечту Покупаться в лучах. О, не очень тесните Вы сердце мятежное, Не срезайте его угловатость В плечах! 1955

* * *

Вышел месяц на небо Без всяких забот. Не спеша, словно Частная личность идет. Покоптился дымком, Посидел на трубе, Даже пятнышко стало На нижней губе. На влюбленных Своей светлотой посветил, Парню — что! А девчонку он чем-то смутил. Опустила ресницы, Стыдливо молчит. Только слышно, Как юное сердце стучит. 1955

* * *

Я жизнь теперь считаю не на годы — На месяцы, на дни и на часы. Все больше делаюсь жадней жадобы, Кладу свои минуты на весы. Я каждый день ушедший, как синицу, Хотел бы в западню свою поймать, Оставить от него хотя б страницу, Что не имеет права умирать! 1955

* * *

Не заплачет камень при дороге — От природы мужество при нем. Если даже камню при народе В грудь ударит молния копьем. Сердце стало камнем. Я не плачу. Непонятно, как душа живет. Сколько лет я жду свою удачу, С кем она там под руку идет?! 1955

Про синицу

В сумерках зимних, под тихими кровлями Тенькала крошка в зеленом пушке. Сестры ее тихо клювиком трогали Мерзлую ягоду в теплом снежке. Звали певунью они к себе ужинать, Вместе родную рябину клевать. Не соблазнялась сестра. Видно, нужно ей Было в тот вечер лишь песни певать. Каждая прорубь в пруде и отдушина, Каждая тающая полынья Проникновенно, молитвенно слушала Песню синицы про снег, про меня.