Том 1. Стихотворения

<1903–1904>

Косогор *

Косогор над разлужьем и пашни кругом, Потускневший закат, полумрак… Далеко за извалами крест над холмом — Неподвижный ветряк. Как печальна заря! И как долго она Тлеет в сонном просторе равнин! Вот чуть внятная девичья песня слышна… Вот заплакала лунь… И опять тишина… Ночь, безмолвная ночь. Я один. Я один, а вокруг темнота и поля, И ни звука в просторе их нет… Точно проклят тот край, тот народ, где земля Так пустынна уж тысячу лет!

<1903–1904>

Разлив *

Паром, скрипя, ушел. В разлив, по тусклой зыби, Сквозь муть лиловых туч румянится заря. На темном кряже гор, в их сумрачном изгибе, Померкнули в лесу кресты монастыря. Оттуда по Оке пахучим дымом тянет… Но и костер потух, пылавший за Окой, И монастырь уснул. Темней уже не станет, Но все же ночь давно — ночь, сумрак и покой. Лишь брезжится закат на взгорьях сквозь верхушки, Блестит, как ртуть, вода по лужам на песке, Дрожит в разливе рябь, да сонные лягушки Звенят чуть слышно в тростнике.

<1903–1904>

Сказка *

…И снилось мне, что мы, как в сказке, Шли вдоль пустынных берегов Над диким синим лукоморьем, В глухом бору, среди песков. Был летний светозарный полдень, Был жаркий день, и озарен Весь лес был солнцем, и от солнца Веселым блеском напоен. Узорами ложились тени На теплый розовый песок, И синий небосклон над бором Был чист и радостно-высок. Играл зеркальный отблеск моря В вершинах сосен, и текла Вдоль по коре, сухой и жесткой, Смола, прозрачнее стекла… Мне снилось северное море, Лесов пустынные края… Мне снилась даль, мне снилась сказка — Мне снилась молодость моя.

<1903–1904>

Розы *

Блистая, облака лепились В лазури пламенного дня. Две розы под окном раскрылись — Две чаши, полные огня. В окно, в прохладный сумрак дома, Глядел зеленый знойный сад, И сена душная истома Струила сладкий аромат. Порою, звучный и тяжелый, Высоко в небе грохотал Громовый гул… Но пели пчелы, Звенели мухи — день сиял. Порою шумно пробегали Потоки ливней голубых… Но солнце и лазурь мигали В зеркально-зыбком блеске их — И день сиял, и млели розы, Головки томные клоня, И улыбалися сквозь слезы Очами, полными огня.

<1903–1904>

На маяке *

В пустой маяк, в лазурь оконных впадин, Осенний ветер дует — и, звеня, Гудит вверху. Он влажен и прохладен, Он опьяняет свежестью меня. Остановясь на лестнице отвесной, Гляжу в окно. Внизу шумит прибой И зыбь бежит. А выше — свод небесный И океан туманно-голубой. Внизу — шум волн, а наверху, как струны, Звенит-поет решетка маяка. И все плывет: маяк, залив, буруны, И я, и небеса, и облака.

<1903–1904>

В горах («Катится диском золотым…») *

Катится диском золотым Луна в провалы черной тучи, И тает в ней, и льет сквозь дым Свой блеск на каменные кручи. Но погляди на небосклон: Луна стоит, а дым мелькает… Не Время в вечность убегает, А нашей жизни бледный сон!

<1903–1904>

Штиль *

На плоском взморье — мертвый зной и штиль. Слепит горячий свет, струится воздух чистый, Расплавленной смолой сверкает черный киль Рыбацкого челна на мели золотистой. С нестройным криком голых татарчат Сливается порой пронзительный и жалкий, Зловещий визг серебряной рыбалки. Но небо ясно, отмели молчат. Разлит залив зеркальностью безбрежной, И глубоко на золоте песка, Под хрусталем воды, сияет белоснежный Недвижный отблеск маяка.

<1903–1904>

На белых песках *

На белых песках от прилива Немало осталось к заре Сверкающих луж и затонов — Зеркальных полос в серебре. Немало камней самоцветных Осталось на дюнах нагих, И смотрит, как ангел лазурный, Весеннее утро на них. А к западу сумрак теснится, И с сумраком, в сизый туман, Свивается сонный, угрюмый, Тяжелый удав — Океан.

<1903–1904>

Самсон *

Был ослеплен Самсон, был господом обижен, Был чадами греха поруган и унижен И приведен на пир. Там, опустив к земле Незрячие глаза, он слушал смех и клики, Но мгла текла пред ним — и в этой жуткой мгле Пылали грозные архангельские лики. Они росли, как смерч, — и вдруг разверзлась твердь, Прорезал тьму глагол: «Восстань, мой раб любимый!» И просиял слепец красой непостижимой, Затрепетал, как кедр, и побледнел, как смерть. О, не пленит его теперь Ваала хохот, Не обольстит очей ни пурпур, ни виссон! — И целый мир потряс громовый гул и грохот: Зане был слеп Самсон.

(1903–1904)

Склон гор *

Склон гор, сады и минарет. К звездам стремятся кипарисы, Спит море. Теплый лунный свет Позолотил холмы и мысы. И кроток этот свет: настал Час мертвой тишины — уж клонит Луна свой лик, уж между скал Протяжно полуночник стонет. И замер аромат садов. Узорный блеск под их ветвями Стал угасать среди цветов, Сплетаясь с длинными тенями. И неподвижно Ночь сидит Над тихим морем: на колено Облокотилася, — глядит На валуны, где тает пена. Передрассветный лунный свет Чуть золотит холмы и мысы. Свечой желтеет минарет, Чернеют маги-кипарисы, Блестя, ушел в морской простор Залив зеркальными луками, Таинственно вершины гор Мерцают вечными снегами.

<1903–1904>

Сапсан *

В полях, далеко от усадьбы, Зимует нросяной омет. Там табунятся волчьи свадьбы, Там клочья шерсти и помет. Воловьи ребра у дороги Торчат в снегу — и спал на них Сапсан, стервятник космоногий, Готовый взвиться каждый миг. Я застрелил его. А это Грозит бедой. И вот ко мне Стал гость ходить. Он до рассвета Вкруг дома бродит при луне. Я не видал его. Я слышал Лишь хруст шагов. Но спать невмочь. На третью ночь я в поле вышел… О, как была печальна ночь! Когтистый след в снегу глубоком В глухие степи вел с гумна. На небе мглистом и высоком Плыла холодная луна. За валом, над привадой в яме, Серо маячила ветла. Даль над пустынными полями Была таинственно светла. Облитый этим странным светом, Подавлен мертвой тишиной, Я стал — и бледным силуэтом Упала тень моя за мной. По небесам, в туманной мути, Сияя, лунный лик нырял И серебристым блеском ртути Слюду по насту озарял. Кто был он, этот полуночный Незримый гость? Откуда он Ко мне приходит в час урочный Через сугробы под балкон? Иль он узнал, что я тоскую, Что я один? что в дом ко мне Лишь снег да небо в ночь немую Глядят из сада при луне? Быть может, он сегодня слышал, Как я, покинув кабинет, По темной спальне в залу вышел, Где в сумраке мерцал паркет, Где в окнах небеса синели, А в этой сини четко встал Черно-зеленый конус ели И острый Сириус блистал? Теперь луна была в зените, На небе плыл густой туман… Я ждал его, — я шел к раките По насту снеговых полян, И если б враг мой от привады Внезапно прянул на сугроб, Я б из винтовки без пощады Пробил его широкий лоб. Но он не шел. Луна скрывалась, Луна сияла сквозь туман, Бежала мгла… И мне казалось, Что на снегу сидит Сапсан. Морозный иней, как алмазы, Сверкал на нем, а он дремал, Седой, зобастый, круглоглазый, И в крылья голову вжимал. И был он страшен, непонятен, Таинственен, как этот бег Туманной мглы и светлых пятен, Порою озарявших снег, — Как воплотившаяся сила Той Воли, что в полночный час Нас страхом всех соединила — И сделала врагами нас.