Том 2. Сумерки духа

1897

Мгновение

Сквозь окна светится небо высокое, Вечернее небо, тихое, ясное. Плачет от счастия сердце мое одинокое, Радо оно, что небо такое прекрасное. Горит тихий, предночный свет, От снега исходит радость моя. И в мире теперь никого нет. В мире только Бог, небо и я.

1898

Круги

Я помню: мы вдвоем сидели на скамейке. Пред нами был покинутый источник и тихая зелень. Я говорил о Боге, о созерцании и жизни… И, чтоб понятней было моему ребенку, я легкие круги чертил на песке. И год минул. И нежная, как мать, печаль меня на ту скамейку привела. Вот покинутый источник, та же тихая зелень, те же мысли о Боге, о жизни. Только нет безвинно-умерших, невоскресших слов, и нет дождем смытых, землей скрытых, моих ясных, легких кругов.

1899

Последнее

Порой всему, как дети, люди рады И в легкости своей живут веселой. О, пусть они смеются! Нет отрады Смотреть во тьму души моей тяжелой. Я не нарушу радости мгновенной, Я не открою им дверей сознанья, И ныне, в гордости моей смиренной, Даю обет великого молчанья. В безмолвьи прохожу я мимо, мимо, Закрыв лицо, – в неузнанные дали, Куда ведут меня неумолимо Жестокие и смелые печали.

1900

Прогулка вдвоем

Дорога всё выше да выше, Всё гуще зеленые сени, Внизу – чуть виднеются крыши, В долине – лиловые тени, Дорога всё выше да выше… Мы с нею давно уж в пути, И знаю – нам надо идти. Мы слабы и очень устали, Но вверх все идем мы послушно. Под кленами мы отдыхали. Но было под кленами душно… Мы слабы и очень устали. Я ведал, что трудны пути, Но верил, что надо идти. Она – всё слабее и тише… Ее поддержать я пытался, Но путь становился всё выше, Всё круче наверх подымался, И шла она тише да тише… И стала она на пути. Не знала, что надо идти. И было на сердце тревожно… Я больше помочь не умею. Остаться в пути невозможно, Спускаться назад я не смею, И было на сердце тревожна Она испугалась пути, Она не посмела дойти. И вот я бреду одинокий, А полдень тяжелый и жаркий… Тропой каменистой, широкой Иду я в бестенности яркой, Иду всё наверх, одинокий… Я бросил ее на пути. Я знаю: я должен идти.

1900

Соблазн

П. П. Перцову

Великие мне были искушенья. Я головы пред ними не склонил. Но есть соблазн… соблазн уединенья… Его доныне я не победил. Зовет меня лампада в тесной келье, Многообразие последней тишины, Блаженного молчания веселье – И нежное вниманье сатаны. Он служит: то светильник зажигает, То рясу мне поправит на груди, То спавшие мне четки подымает И шепчет: «С Нами будь, не уходи! Ужель ты одиночества не любишь? Уединение – великий храм. С людьми… их не спасешь, себя погубишь, А здесь, один, ты равен будешь Нам. Ты будешь и не слышать, и не видеть, С тобою – только Мы да тишина. Ведь тот, кто любит, должен ненавидеть, А ненависть от Нас запрещена. Давно тебе моя любезна нежность… Мы вместе, вместе… и всегда одни; Как сладостна спасенья безмятежность! Как радостны лампадные огни!»’ . . . . . . . . . . . . . . . О, мука! О, любовь! О, искушенья! Я головы пред вами не склонил. Но есть соблазн, – соблазн уединенья, Его никто еще не победил.

1900

Стук

Полночная тень. Тишина. Стук сердца и стук часов. Как ночь непонятно черна! Как тяжек ее покров! Но знаю: бессильных сердец Еще неподвижней мрак. Тебе я молюсь, о Отец! Подай мне голос, иль знак! Сильней, чем себя и людей, Я душу свою люблю. И надвое волей моей Я душу переломлю. И стала живой тишина. В ней, темной, слышу ответ: Пусть ночь бесконечно длинна, – Из тьмы да родится свет!

1900

Там

Я в лодке Харона, с гребцом безучастным. Как олово, густы тяжелые воды. Туманная сырость над Стиксом безгласным. Из темного камня небесные своды. Вот Лета. Не слышу я лепета Леты. Беззвучны удары раскидистых весел. На камень небесный багровые светы Фонарь наш неяркий и трепетный бросил. Вода непрозрачна и скована ленью… Разбужены светом, испуганы тенью, Преследуют лодку в бесшумной тревоге Тупая сова, две летучие мыши, Упырь тонкокрылый, седой и безногий… Но лодка скользит не быстрей и не тише. Упырь меня тронул крылом своим влажным… Бездумно слежу я за стаей послушной, И всё мне здесь кажется странно-неважным, И сердце, как там, на земле, – равнодушно. Я помню, конца мы искали порою, И ждали, и верили смертной надежде… Но смерть оказалась такой же пустою, И так же мне скучно, как было и прежде. Ни боли, ни счастья, ни страха, ни мира, Нет даже забвения в ропоте Леты… Над Стиксом безгласным туманно и сыро, И алые бродят по камням отсветы.

1900

Любовь

В моей душе нет места для страданья: Моя душа – любовь. Она разрушила свои желанья, Чтоб воскресить их вновь. В начале было Слово. Ждите Слова. Откроется оно Что совершалось – да свершится снова, И вы, и Он – одно. Последний свет равно на всех прольется, По знаку одному. Идите все, кто плачет и смеется, Идите все – к Нему. К Нему придем в земном освобожденья, И будут чудеса. И будет всё в одном соединены! – Земля и небеса.

1900

Конец

Огонь под золою дышал незаметней, Последняя искра, дрожа, угасала, На небе весеннем заря догорала, И был пред тобою я всё безответней, Я слушал без слов, как любовь умирала. Я ведал душой, навсегда покоренной, Что слов я твоих не постигну случайных, Как ты не поймешь моих радостей тайных, И, чуждая вечно всему, что бездонно, Зари в небесах не увидишь бескрайных. Мне было не грустно, мне было не больно, Я думал о том, как ты много хотела, И мало свершила, и мало посмела; Я думал о том, как в душе моей вольно, О том, что заря в небесах – догорела…

1901

Дар

Ни о чем я Тебя просить не смею, всё надобное мне – Ты знаешь сам; но жизнь мою, – то, что имею, – несу ныне к Твоим ногам. Тебе Мария умыла ноги, и Ты ее с миром отпустил; верю, примешь и мой дар убогий, и меня простишь, как ее простил.

1901

Нескорбному учителю

Иисус, в одежде белой, Прости печаль мою! Тебе я дух несмелый И тяжесть отдаю. Иисус, детей надежда! Прости, что я скорблю! Темна моя одежда, Но я Тебя люблю

1901

Предел

Д. В. Философову

Сердце исполнено счастьем желанья, Счастьем возможности и ожиданья, – Но и трепещет оно и боится, Что ожидание – может свершиться… Полностью жизни принять мы не смеем, Тяжести счастья поднять не умеем, Звуков хотим, – но созвучий боимся, Праздным желаньем пределов томимся, Вечно их любим, вечно страдая, – И умираем, не достигая…