Том 38. Полное собрание сочинений.

– А что такое было Толстого въ «Р. В.»?

– «Безконечная перемна»¹³⁸ или что-то въ этомъ род.

– Нтъ, это «Неизбжный переворотъ». Онъ тамъ опять все свою старую псенку. Но ты прочти въ «Р. М.». Струве прямо носомъ ткнулъ его въ кричащее противорчіе.

– Вотъ какъ. А Дубровина то, кажется, заберутъ таки».

И молодой человкъ, который можетъ быть прочелъ, подумалъ бы, теперь спокоенъ и можетъ заняться политическими вопросами, соцiализмомъ, вообще наукой и не зачмъ читать всякія глупости, которыя пишетъ очевидно выжившій изъ ума старикъ, такъ какъ самъ Струве ясно и прямо показалъ ему, что то, о чемъ онъ думалъ полвка, явное, только ему одному по его умственной слабости невидимое противорчіе. Это огорчило меня. То же, что Г. Струве видитъ противорчіе тамъ, гд никакъ невозможно найти его, и въ доказательство того, что противорчіе лзетъ въ глаза, говоритъ что-то такое, чего никакъ понять нельзя, и что журналъ печатаетъ эти слова, это удивило меня.

Г. Струве выписываетъ изъ моей статьи заключительныя слова, въ которыхъ говорится, что «истинное благо дается только тому, кто исполняетъ законъ своей жизни. Законъ же этотъ ты знаешь и по разуму, и по ученіямъ всхъ мудрецовъ міра, и по влеченію своего сердца», - пишу я. «Законъ этотъ - любовь, любовь къ высшему совершенству, къ Богу и ко всему живому, и въ особенности къ подобнымъ теб существамъ - людямъ. Только пойми это каждый изъ насъ, и онъ тотчасъ же пойметъ и то, что причина страданій и его, и всего міра не въ какихъ либо злыхъ людяхъ, виновныхъ въ томъ зл, которое совершается, а только въ одномъ: въ томъ, что живутъ люди въ условіяхъ жизни, сложившихся на насиліи, условіяхъ противныхъ любви, несовмстимыхъ съ ней, и что потому причина того зла, отъ котораго мы вс страдаемъ, не въ людяхъ, а въ томъ ложномъ устройств жизни на насиліи, которое люди считаютъ необходимымъ.

Выдливъ курсивомъ послднія строчки, Г-нъ Струве пишетъ слдующее: «Въ этомъ противорчіи, которое въ нелитераторскомъ изложеніи Толстого само лзетъ въ глаза, не прикрытое никакими фразами, заключается основной и роковой вопросъ совершенствованія человческой жизни.

«Возражая противъ идеи, что совершенствованіе жизни можетъ быть произведено «вншнимъ» ея устроеніемъ, Толстой незамтно для самого себя подчиняетъ свою мысль именно этой соблазнительной иде. Я говорю «соблазнительной» не въ смысл «производящей соблазнъ». Идея возможности совершенствованія жизни путемъ ея «вншняго» устроенiя соблазнительна въ иномъ смысл: эта идея, если предположить, что она врна, означаетъ, что великій переворотъ замны жизни насильнической жизнью мирной, любовной не только возможенъ, но и очень легокъ. Созданіе такого убжденія въ легкости коренного преобразованія человческой жизни могло бы быть даже признано полезнымъ, если бы оно не было - и на это указывалъ неутомимо самъ Толстой, въ чемъ его великая заслуга - неразрывно связано съ выборомъ совершенно негодныхъ «вншнихъ» средствъ для осуществленія такого преобразованія».

Прочелъ я это разсужденіе и перечелъ и, несмотря на вс усилія, не могъ даже понять, въ чемъ Г-нъ Струве видитъ противорчіе. Я говорю, что я говорилъ много и много разъ, что повторялъ нсколько разъ и въ этой стать, что причина дурной жизни людей въ нихъ самихъ, и что для того, чтобы людямъ избавиться отъ жизни, основанной на насиліи, и установить жизнь, основанную на любви, имъ надо освободиться отъ всего того, что препятствуетъ руководствоваться свойственнымъ всмъ людямъ чувствомъ любви. Препятствуютъ же этому во 1-хъ суеврія, во-вторыхъ соблазны, въ З-хъ грхи. И потому первое, отъ чего нужно людямъ стараться освободиться, это отъ суеврій, какъ религіозныхъ, такъ и научныхъ и государственныхъ, сущность которыхъ состоитъ въ вр въ необходимость насилiя.

Почему Г-нъ Струве находитъ, что я считаю этотъ переворотъ очень легкимъ, и почему необходимо - какъ вроятно предполагаеть Г. Струве - нужно непремнно считать этотъ переворотъ не легкимъ, а труднымъ? Я ничего не говорю ни о легкости, ни о трудности, а говорю только, что переворотъ этотъ долженъ начаться въ сознаніи людей и долженъ состоять въ освобожденіи себя, людей, отъ суеврія необходимости насилiя.

Вс эти разсужденія Г. Струве, усматривающаго противорчія тамъ, гд нтъ никакого подобія ихъ, очень удивили меня. Огорчила же меня эта очевидная непроницаемость для истины людей подобныхъ Г-ну Струве. Это желаніе видть во всемъ какой-то таинственный, неразршимый, роковой вопросъ, и, главное, недоброе чувство къ людямъ, недопускающимъ никакихъ роковыхъ вопросовъ, а мыслящимъ просто и прямо о томъ, о чемъ свойственно мыслить существамъ, одареннымъ разумомъ: о томъ, какъ наилучшимъ образомъ прожить свою жизнь, а для этого какъ освободиться отъ связывающихъ насъ суеврій.

Недоразумніе и недоброе чувство Г-на Струве объясняется для меня только тмъ, что Г-нъ Струве и подобные ему ученые люди воображаютъ себ, что они очень хорошо по наук знаютъ, въ чемъ состоитъ роковой, основной вопросъ жизни, и даже съ разныхъ сторонъ обсуждали и обсуждаютъ этотъ вопросъ и спорятъ о немъ и потому никакъ не могутъ безъ чувства нкоторой досады смотрть на людей, которые, минуя вс эти научныя разсужденія, говорятъ, какъ умютъ, о томъ, какъ желательно бы было, чтобы жили люди и что бы длали и чего бы не длали.

Il n'y a pas de pires sourds que ceux, qui ne veulent pas entendre.¹³⁹

————

ВАРИАНТ «ПО ПОВОДУ СТАТЬИ СТРУВЕ».

Отъ того ли, что, не читая журналовъ, я отвыкъ отъ умныхъ разсужденій или вообще отъ умственной слабости, но я несмотря на вс усилія ничего не могъ понять въ этомъ разсужденіи.

И потому неизбжно былъ приведенъ къ признанію одного изъ двухъ или того, что говоря просто глупъ я, не понимая того, что можно понять, или глупъ тотъ, кто пишетъ то, чего никакъ нельзя понять. Въ данномъ случа ршеніе дилеммы легко, не говоря уже о томъ, что Г-нъ Струве кажется профессоръ во всякомъ случа очень ученый человкъ, я же отставной офицеръ, не кончившій курса въ высшемъ учебномъ заведеніи, ршеніе дилеммы было легко уже по одному тому, что не понимаю я того, что говоритъ Г. Струве. Онъ же нетолько понимаетъ, но и исправляетъ погршности моего разсужденія, видя явное противорчіе тамъ, гд я несмотря на усилія никакъ не могъ усмотрть его.

Оказывается, что въ своемъ нелитераторскомъ (тоже не понимаю и этого слова) изложеніи противорчіе само лзетъ въ глаза. Я же имлъ неосновательность думать [что] нтъ никакого противорчія въ мысли о томъ, что для того чтобы избавиться отъ жизни, основанной на насиліи, и установить жизнь, основанную на любви, людямъ (естественное свойство которыхъ состоитъ въ любви,) нужно избавиться отъ скрывающихъ отъ нихъ радостную жизнь любви грховъ, соблазновъ и суеврій (мысль эту я неоднократно выражалъ въ моихъ писаніяхъ), прежде отъ суеврій, что легче всего, потомъ отъ соблазновъ, потомъ отъ грховъ.

Такъ что въ томъ, въ чемъ Г. Струве усматриваетъ противорчіе, я по неучености своей видлъ только просто указаніе на то, въ чемъ должны состоять усилія людей для освобожденія себя отъ закона насилія.

<Но Г-нъ Струве не хочетъ знать этого. Не хочетъ же онъ знать этого очевидно потому, что не хочетъ впасть въ то самое, въ чемъ онъ (такъ побдоносно) уличаетъ меня, въ противорчiе. Противорчіе же, въ которое боится впасть Г. Струве, есть противорчіе здраваго смысла съ суевріемъ науки, съ тмъ самымъ суевріемъ, отъ котораго я считаю прежде всего необходимымъ избавиться людямъ, но которое Г. Струве и признаетъ чмъ то неизмннымъ, не могущимъ быть измненнымъ усиліями людей.

И потому очевидно глупъ только я, не понимающій того, что говоритъ Г-нъ Струве.>

Дло очевидно въ томъ, что Г. Струве по учености своей очень хорошо знаетъ, въ чемъ по наук состоитъ основной роковой вопросъ совершенствованія человческой жизни и что существующее устройство тоже по наук неизмнно и не можетъ быть разрушено освобожденіемъ людей отъ суеврія государства, поддерживаемаго суевріемъ науки, я же по невжеству своему не знаю этого и по невжеству своему воображаю, что если люди перестанутъ врить въ Казанскую Царицу Небесную, то и перестанутъ ставить ей свчи, а если перестанутъ врить въ неизбжность предопредленія государства, то и перестанутъ служить ему.

Такъ что вопросъ о томъ, кто изъ насъ двухъ говоря учтиво не очень уменъ, ясенъ для всякаго.

*[ПИСЬМО В «РУСЬ» С РУГАТЕЛЬНЫМИ ПИСЬМАМИ.]

Въ числ получаемыхъ мною ругательныхъ писемъ, я получилъ, сегодня, безъ подписи, дамскимъ почеркомъ написанное, слдующее характерное письмо изъ Петербурга.

Для меня письмо это было очень важно, потому что открыло мн то, чего я не понималъ или скоре не хотлъ понимать, чему не хотлъ врить, открыло существованiе въ такъ называемомъ высшемъ обществ той совершенно дикой среды, требованія которой поддерживаютъ правительство въ его ужасной дятельности послднихъ годовъ.