Торжество долгой ночи

Уверенность Кая в собственном доводе была прочна ровно настолько же, как и уверенность Джеймса в том, что по кухне вот-вот разлетятся мозги очередной марионетки Лоркана. Кай не дрогнул перед оружием ни единым мускулом и лишь насмешливо улыбнулся.

– Если я буду мертв, кто же организует тебе свидание с Ниной?

Джеймс мгновенно изменился в лице. Плясавшее в глазах бешенство угасло, а сердито сомкнутые губы разжались. Он медленно опустил руку и ухмыльнулся Грею:

– Гляди-ка, справился. Я весь внимание.

* * *

Неподалеку от кабинета Лоркана в глубине эркерного окна стояли близнецы и сурово глядели по сторонам. Что-то изменилось в их отношении друг к другу, будто тесная братская связь внезапно треснула и дремлющие разногласия вот-вот рисковали явить себя наружу. Данте держался обособленно от брата. Несомненно, новое знание о прошлой жизни клокотало в нем обидой на людей, Горана, отчасти на самого себя, отягощая память мерзкими воспоминаниями, а сердце горечью.

Завидев приближение Нины, Данте злобно ощетинился.

– Что тебе нужно?

Напрасно рассчитывая выяснить истинные мотивы, он услышал тот ответ, который был заготовлен на подобный случай:

– Ничего, о чем тебе следовало бы беспокоиться, – тон Нины звучал необычайно ласково. – Я предлагаю зарыть топор войны.

Она не торопилась простить его ярость в «Эль Диабло» и пошла на этот разговор только ради того, чтобы отвадить близнецов от вопросов об отсутствии Кая. Нина неспешно обогнула Данте, ведя плавную линию по его широкой спине едва ощутимым, можно даже сказать, интимным касанием, и прислонилась к Горану. Ее дразнящий флирт заставил Данте заметно напрячься.

– Известно ли тебе, милый Горан, с чего все началось? – Нина кокетливо перебирала воротник его безупречно белой рубашки, распаляя воображение и ревность Данте.

– Нет, расскажи, – сдержанно промолвил Горан, не отвечая на любезности.

Грудь Данте медленно вздымалась и опускалась от возбужденного дыхания. На скулах гневно заиграли желваки, а глаза цепко хватались за каждое движение Нины, предвосхищая жесты, которые стали бы для него нетерпимыми.

– С моего дара. Ведь он позволяет пережить то, что нам недоступно, – рука Нины скользнула к запястью Горана. – Позволь, я покажу, что ты упускаешь.

– Нет!

Нина радостно вздрогнула, окрыленная собственной проницательностью. Ярость Данте ожидаемо грянула громом, стоило предложить Горану попробовать на вкус страдания человеческого сердца. Страдания, ставшие единственной чертой, которая делала Данте уникальным, и потому он должен был пойти наперекор чудодейственному рукопожатию.

– В чем дело? – немало удивился Горан.

– Она моя, – голос Данте срывался в бешеный рык. – Это мой дар.

– Кто дал тебе право распоряжаться ей?

– Мне не нужно на это особых прав.

– Данте, не могу же я принадлежать одному тебе, – вклинилась Нина. В ее горящих вызовом глазах и усмешке недвусмысленно проглядывало коварство.

– Отойди от него, – ответил Данте, с трудом сдерживая свирепость.

– Да что на тебя нашло? – теперь они оба вели себя запальчиво.

Провокация Нины успешно стравила братьев друг с другом.

– Вы так похожи. Особенно когда злитесь, – Нина взяла Горана за подбородок и повернула лицом к себе. – Вас легко перепутать.

Она приподнялась на цыпочки и прильнула к его губам в мимолетном поцелуе, но целовать Горана все равно что гипсовую статую, изображающую циничное безразличие – чуждо и неинтересно.

– Одинаковые во всем, – подначивала Нина словами, которые не просились на язык. В ее видении близнецы не сходились ни в чем, кроме облика, но обиженный Данте не смог бы поверить в различия. Его руки сжались в кулаки, черные глаза налились ненавистью, а ноздри раздувались от бьющего в голову гнева.

– Все можно поделить. Наверняка и жизнь у вас была одна на двоих…

Это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Придя в бешенство, Данте набросился на брата и, схватив того за грудки, прижал к стене.

– Я всегда тебя ненавидел! – отрывисто процедил он Горану сквозь зубы, вкладывая отвращение в каждый изданный звук.

Удар последовал незамедлительно. Данте всадил кулак в голову Горана, а после не смог остановиться. Тяжело и ожесточенно он бил ошеломленного брата по лицу, не прощая ни минуты его существования. Отчаянье и пробудившаяся в сердце многолетняя боль вынуждали его излить ярость и выместить все, с чем Данте отныне мириться не мог.

Оставив побежденного Горана истекать кровью, он грубо стиснул запястье Нины и потащил ее за собой, будто лишенную собственной воли. Заведя в свою спальню, Данте пылко накинулся на девушку с поцелуями, присваивая себе неоспоримую власть над ней. Под его напором страсти и желания Нине потребовались усилия, чтобы упереться руками в грудь Данте и оттолкнуть. Однако это не погасило возбужденного пламени в глазах демона. Нина отвесила отрезвляющую пощечину, и Данте отпрянул.

– Снова попытаешься заморочить мне голову своими уловками? Давай! – он призывно закатал рукав рубашки и дернулся навстречу. – Что еще ты сможешь мне показать? Что еще я о себе не знаю?

Приглашенная к действию, Нина разожгла внутри себя все глубокое презрение, что питала к Данте, и крепко сжала его ладонь.

Ему было лет пятнадцать – нескладный к своему возрасту, худой от нищеты и недоедания, бледный, скорее, по природе, нежели от затворничества. Данте напоминал призрака, правда, бестелесностью не обладал. Он ощущал на себе каждый безжалостный по силе удар, наносимый сверстниками, – боль пронзала ребра, спину, ноги, солнечное сплетение. Данте лежал на земле, закрыв голову руками, пока врезающиеся со всех сторон ботинки яростно втаптывали его в грязь. Он спасался как мог, весь состоя из отчаянного желания убивать. Он был унижен и бессилен против своего унижения. Неспособность в одиночку противостоять натиску толпы, чудовищная несправедливость заставляли душу Данте досадно закипать слезами. Но проявления слабости он допустить никак не мог.

Страдания усугублялись тем, что он стал объектом возмездия совершенно незаслуженно.

Им нужен был Горан. Толпа требовала Горана, не Данте. Кто-то уличил парня с кипенно-белыми волосами в излишнем интересе к сумке одноклассника и заставил вора спасаться бегством. А когда в поле зрения возник кто-то похожий на Горана, разбираться в путанице никто не стал. Жажда наказать карманника ослепила рассудок. Данте терпел избиение, пока настоящий виновник трусливо прятался в кустах, не способный заступиться за брата и признаться в проступке. Данте мельком перехватил испуганный взгляд Горана, наблюдавший за актом расправы со стороны, и раздосадовано стиснул зубы.