Традиции & авангард. Выпуск № 2
Шрифт:
Полина Жеребцова
Полина Жеребцова родилась в 1985 году в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневник, в котором фиксировала происходящее вокруг. Учёба, первая влюблённость, ссоры с родителями соседствовали на его страницах с бомбёжками, голодом, разрухой и нищетой.
В 2002 году семнадцатилетняя Полина Жеребцова начала работать в одной из грозненских газет в должности журналиста.
Автор книг «Дневник Жеребцовой Полины», «Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.», «Тонкая серебристая нить», «Ослиная порода». Проза переведена на французский, украинский, немецкий, болгарский, чешский, польский, словенский, португальский, финский, эстонский, литовский, латышский и другие языки.
Член Союза журналистов России, финского ПЕН-клуба. Лауреат международной премии им. Януша Корчака сразу в двух номинациях (за военный рассказ и дневниковые записи). Финалист премии Андрея Сахарова «За журналистику как поступок». С 2013 года живет в Финляндии.
45-я параллель
Часть вторая. «Алая роза»
Пылинки, приняв форму миниатюрных галактик, стремительно вращались в потоке солнечного света. Перелетая с места на место по книжному складу, где было назначено собеседование, «галактики» мгновенно попадали в нос, глаза и уши, отчего я начала чихать.
Ко мне навстречу вышел статный господин с остроконечной бородкой, в костюме-тройке. Он был подтянут, серьезен, а серебряные кудри на его голове прикрывала кипа – еврейская шапочка из белого атласа, расшитая золотой нитью. Он пригласил меня сесть напротив, поправил галстук и надел пенсне.
– Меня зовут Ян Рафаилович. Я задам вам несколько волнующих меня вопросов.
– Хорошо.
Отправляясь на поиски работы, я впервые сняла большой платок и сделала завивку. Вместо длинного просторного балахона надела юбку миди и блузку розового цвета – подарки Эльвиры.
– Паспорт в порядке. Ставропольская прописка есть. – Ян Рафаилович внимательно рассматривал мои документы. – Давно уехали из Чечни?
Я вспомнила совет девочки Кристины о том, что о месте рождения лучше молчать или объяснять очень скупо.
– В войну я была ребенком.
– В роду есть евреи?
– Есть. Бабушка по отцу.
– Ваша любимая книга?
– «Цветы для Элджернона». Дэниел Киз.
– А из советских?
– «У войны не женское лицо». Светлана Алексиевич.
– Хм, хм. – Пожилой господин задумался, а затем опять задал вопрос: – Вы умеете хранить тайны?
– Я человек честный, – ответила я, поражаясь тому, насколько Ян Рафаилович внешне похож на Дон Кихота.
– У нас тройная бухгалтерия. Одна – для нас, другая – для налоговых органов. Третья – по плану В.
– Третья? – удивилась я.
– Вы по молодости и наивности можете
решить, что в этой стране кто-то иначе живет. Я вам сразу говорю как есть, а другие потом скажут, когда поздно будет.– Я к вам продавцом прошусь в магазин. Как меня ваши аферы будут касаться?
– Эх, молодежь, молодежь… – зацокал языком Ян Рафаилович. – Никак не будут.
– Зачем тогда рассказываете?
– У меня за неделю на шесть мест в новом магазине сто пятьдесят человек побывали на собеседовании. И только с вами могут быть проблемы. Из-за честности вашей. Поэтому сознаюсь как на духу!
Он громко, по-молодому рассмеялся.
Вокруг нас лежали сотни книг в упаковках – будущее богатство книжных полок. Смогу ли я попасть в магазин «Алая роза»? Это наш единственный шанс на аттракционе выживания, где кругом смертельные виражи.
– Какая зарплата? – поинтересовалась я.
– Разная. – Ян Рафаилович прищурился. – В налоговую – одна, в нашей ведомости – другая, а вы будете расписываться за тысячу рублей.
– Но это же…
– Правильно! Микроскопическая сумма. Но обещаю: на самом деле будет четыре тысячи. Работать по двенадцать часов в день. Иногда больше. И не требуйте никаких записей в трудовой книжке для будущей пенсии. Их не будет!
– Но я…
– Это меня не касается. Знаю, зарплата крошечная, жилье снять нельзя. Но поищите в этом городе другую вакансию. Вы ничего не найдете. У нас сеть книжных магазинов, и люди бьются за места в них, чтобы не умереть с голоду.
Обговаривать было больше нечего. Я вежливо попрощалась и вышла, молясь, чтобы мне не пришел отказ.
Миновав крепостную стену, которая послужила Ставрополю основанием, я вышла в сквер, где когда-то прогуливался Лермонтов, и услышала настойчивое пиликанье мобильного телефона.
– Мы заставили чеченских жуликов прислать академическую справку из Грозного, – сообщил Понтий Пилат.
– Спасибо, Савелий Аркадьевич!
Сердце ликовало. Жизнь явно налаживалась: появилась прописка, выдали паспорт, я почти нашла работу, да еще прислали справку для продолжения учебы.
Все эти события придали мне храбрости. Набрав номер Жени, я замерла в ожидании гудков. Надо пригласить его на свидание. Нельзя упустить хорошего парня только потому, что он русский и христианин. Оковы прошлых учений ослабели от блистательного дня и чарующего запаха акаций.
Трубку взял Женин отец.
– Простите. Сын уехал в горы дней на десять…
Сев на скамью у плакучих ив, растущих рядом с драматическим театром, я вытащила из сумки тетрадку дневника и записала только что родившиеся стихи:
Я номер телефонный набрала.И сердце так преступно застучало,Когда твое я имя назвала.А голос мне ответил: «Опоздала!Уехал в горы. Нет его пока.Он там пробудет десять дней! Не меньше!Там ветер и хмельные облака,Там нет красивых и коварных женщин!»В сквере среди высоких серебристых елей, белоствольных тополей и ярких цветков олеандра носились птицы, щебеча и перелетая с ветки на ветку. В глубине аллей виднелись кустарники и трепетная береза, склонившая свои ветви к красно-фиолетовым петуньям.