Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман
Шрифт:
“И кто ездит сейчас в каретах?
– подумала Женя. – Вот барчуки!”
Она не знала, как долго ехать, а спрашивать, из робости и напускной надменности, тоже не стала. Женя принялась смотреть в окно, хотя за ним не было ничего интересного – обычная ленивая летняя городская жизнь. Только кричали иногда играющие дети или уличные разносчики.
Женя откинулась на спинку кожаного сиденья и прикрыла глаза. Карету покачивало на рессорах*, но несло ее удивительно плавно; и Женя, утомленная жарой и треволнениями, чуть не задремала. Остановка неприятно ее взбодрила, даже испугала.
– Выходите, мадам.
Женя не глядя оперлась на жесткую руку
“Так, наверное, и положено?”
Впрочем, не ее дело было разбирать, что и как Шуваловым положено. В лице Жени выразилось легкое презрение, когда она направилась по дорожке к дому. Она почувствовала, как за ее спиною закрылись ворота, впустившие карету; и сразу же ощутила себя отрезанной от внешней жизни и внешних, господствующих над всеми законов. Теперь она была в царстве Шуваловых.
В воздухе был разлит тонкий аромат роз, казавшийся Жене необычайно сильным; фонтан бил, казалось, по ее оголенным нервам. Она шла, вздрагивая, сжимая руки в пожалованных графиней черных кружевных перчатках, и чувствовала себя, против воли, маленькой и бессильной.
“А где же сама госпожа?”
В доме, разумеется. Негоже ей идти навстречу каждому плебею. Женя надвинула шляпу почти на глаза; лицо ее, миловидное только тогда, когда на нем выражалась радость, сейчас было ожесточенным и некрасивым. Она была “новая женщина” в доме у столбовых дворян. Что ж, посмотрим, кто кого, Анна Николаевна.
У дверей ее встретил дворецкий, который ей поклонился; Женя улыбнулась, вернее, просто нервно-презрительная гримаска пробежала по ее лицу. Принимать у нее было нечего – она была не мужчина и шляпу и трость не сдавала. Женя почти не обращала внимания на окружающее великолепие – бронзу, красное дерево, персидские ковры. Это все было “как положено”. Она равнодушно вдыхала запах одеколона и дорогого табака и только раз лениво удивилась про себя тому, что находится в таком месте. Графский особняк! Кто бы мог подумать, что ее когда-нибудь… удостоят?
“А Игорь меня не зря с Базаровым сравнил, - подумала Женя. – У нас, точно, немало общего, хотя мы и полярны”.
И тут к ней вышла сама хозяйка.
Анна Николаевна была в утреннем пеньюаре, как будто встречала старую знакомую… или не сочла нужным одеваться, встречая Женю.
– Bonjour, - проворковала графиня, протягивая Жене обе руки и сияя улыбкой так искренне, точно они были сестры, не видевшиеся целый год. – Как я счастлива наконец видеть вас в моем доме!
Пеньюар ее стоил никак не меньше вечернего платья, и благоухала Анна Николаевна не меньше, чем тремя разными ароматами, исходившими от ее рук, волос и, кажется, даже из декольте. Женя покраснела.
– Вы меня не предварили, мадам, - сказала она. – Я, к счастью, оказалась сегодня свободна…
Она прямо, с вызовом посмотрела графине в глаза. Анна Николаевна несколько мгновений, удивленно улыбаясь, отвечала на этот взгляд, а потом рассмеялась, пожав Жене плечо. Дескать, что бы ты ни сказала, это мне все равно.
– Проходите в гостиную, - сказала Анна Николаевна. Женя с неприязнью подумала, что ей не предлагают вымыть руки. Вполне возможно, что Шуваловы и в отношении правил гигиены были старомодны – ведь этикет, разработанный несколько
сотен лет назад, их не включал!– Вы привезли с собою свой роман? – спросила графиня, как о чем-то само собой разумеющемся. Женя приостановилась и пожала плечами.
– Нет, конечно! Меня никто не предупредил!
– Нет?
Анна Николаевна с выражением детской обиды широко раскрыла глаза. Женя внутренне содрогнулась с мыслью: сейчас начнется.
– Вам следовало бы догадаться, чего я хочу, - проговорила графиня. – Я так заботилась о вас! А вы проявили такую нечуткость!
Женя чуть не расхохоталась. Нечуткость! Эта Анна Николаевна поразительный экземпляр!
Она укрепилась, готовясь к графининой истерике. Если гроза разразится, она удерет из-под ливня и молний, и ничего не случится. Не так страшна Анна Николаевна, как ее малюют.
Однако обошлось. Анна Николаевна судорожно вздохнула, больно сжала Жене плечо, но удовольствовалась этим.
– В другой раз непременно привезите ваш роман, - потребовала она. – Я желаю его прочесть! А сейчас пойдемте, выпьем кофе. У меня сегодня превосходные пирожные, я нарочно для вас заказала.
“А где же все остальные?
– подумала Женя, недоуменно озираясь кругом. – На все эти хоромы как будто ни одной живой души! Где же сам-то, его сиятельство?”
Человек, застреливший Василия! Убийца!
Тут Женя осознала, что находится в доме самого настоящего хладнокровного убийцы, убийцы с большими деньгами и властью. Ей стало нехорошо. И Анна Николаевна в своем роде не уступает мужу – она кажется слабой, нервной, но это такой же зверь, как и ее граф.
– А где же ваш муж? – спросила Женя, проходя в гостиную следом за хозяйкой. Анна Николаевна обернулась.
– Пьер? Его сейчас нет, я не знаю, когда он вернется.
Она обезоруживающе улыбнулась. Женя быстро осмотрела гостиную – комната блестела чистотой, все старинные предметы, из тех, которые имеют свойство быстрее всего накапливать пыль, сверкали, очевидно, протираемые каждый день. Пахло сандаловым деревом и каким-то гигиеническим средством. Нет, Шуваловы не отстали от действительности, они пользовались всеми благами современности, насколько позволял этикет. Жене опять стало страшно.
– Прошу, садитесь, - графиня изящно показала на бархатное кресло.
Бархат выглядел свежим, точно недавно выстиранное платье, хотя никаких уборщиков Женя не видела и не слышала. Должно быть, им велено как можно меньше мозолить сиятельные глаза. В самых благородных домах слуги так вышколены, что становятся почти невидимками…
Графиня позвонила – Женя вздрогнула от этого звука; через несколько минут явилась безмолвная горничная. Она бесшумно поставила на столик поднос с кофейными чашками, кофейником и блюдом пирожных. Сделала реверанс госпоже и удалилась, как самый искусный обслуживающий автомат.
Анна Николаевна улыбалась.
– Я велела нас не беспокоить, - проговорила она. – Я сама налью вам кофе, дорогая. Вы позволите?
Женя вздрогнула, вспомнив, с кем имеет дело. И ведь Игорь даже не знает, к кому она уехала! Вот ужас-то!
Но Анна Николаевна, в конце концов, не Екатерина Медичи. Хотя откуда ей знать?
Женя сделала глоток густого горячего кофе, сдобренного какой-то пряностью. Она поморщилась.
– Не нравится? Это корица и гвоздика, - сказала Анна Николаевна, не отрывавшая взгляда от Жениного лица. – Я всегда так пью. Но Пьер предпочитает кофе без пряностей. Мне уже так надоело ни с кем не разделять моих предпочтений!