Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман

– Но как… - гневно встрепенулась Женя.

Анна Николаевна приложила палец к губам.

– Мы поверенные одной тайны, милый друг, - с грустной и ласковой улыбкой произнесла она. – Нас с вами свел рок. И поверьте: я устрою вашу судьбу сама, не ставя в известность мужа.

– Как – устроите мою судьбу? – спросила Женя.

Это было так похоже на благотворительность, на милость нищенке, что она едва усидела на месте. Краска прилила к ее щекам.

– У меня есть немалое состояние, - проговорила Анна Николаевна. – Мое имение приносит мне большой собственный доход, независимый от доходов Пьера. И помимо того, что я графиня Шувалова, я урожденная баронесса фон Барангоф.

“Наполовину… или на четверть немка?” - подумала Женя, не очень, вообще-то, удивившись.

– Мое родовое имя и имя моего мужа откроет вам многие двери: поверьте, я знаю, как это делается, - с улыбкой закончила Анна Николаевна.

Женя ничуть в этом не сомневалась. Интересно, вдруг подумала она, у графини были любовники – настоящие, а не мнимые?

Почти наверняка да! И даже не один!

А ведь для этого нужна большая житейская смелость – помимо опасности попасться мужу, для женщины… любовь вообще гораздо опасней. Тут Анна Николаевна улыбнулась Жене с таким лукавым видом, точно прочитала ее мысли.

– Вы просто прелесть что такое, - сказала она своей новой приятельнице; вполне возможно, что думала она сейчас о себе и просто перенесла восхищение собою на Женю. – Хотите, я сейчас покажу вам дом? – предложила Анна Николаевна.
– Вы любите старину? У нас есть такой редкий антиквариат…

– Если вам угодно, - сказала Женя.

Она уже запуталась в себе и в том, как ей должно воспринимать графиню. Пусть все идет своим чередом.

Анна Николаевна поднялась с кресла и поправила завитые, как всегда, волосы.

– Что ж, тогда следуйте за мной, - проговорила она с улыбкой. И пошла впереди с видом госпожи средневекового замка: Жене даже чудился недостающий шлейф. Интересно, где сейчас граф? Видит ли он, чем занята его жена, и по вкусу ли это ему?

Граф Шувалов грозен, он страшен, но Анна Николаевна умеет управляться с ним, подумала Женя. В руках иных женщин – огромная власть.

– Вот здесь начинается картинная галерея, - тем временем заговорила графиня, показывая на длинный ряд портретов вельмож в напудренных париках, с одутловатыми нездоровыми лицами, как и следовало восемнадцатому веку. – Первые полотна значительно старше этого дома и были перевезены сюда из родового имения Шуваловых при императоре Александре Первом…

Лекция графини об искусстве длилась не меньше, чем Женин рассказ о спиритических явлениях. Женя с удивлением поймала себя на том, что узнала немало неизвестных ей исторических фактов. Анна Николаевна была, возможно, несколько однобоко, но прекрасно образована - хотя культура с легкостью может сочетаться с неглубоким умом и бесчувственным сердцем.

Когда экскурсия закончилась, Женя обнаружила, что устала и проголодалась. Вернее, она иногда вспоминала об этом, пока ее водили по огромному дому, но тут же забывала, увлекаясь рассказом хозяйки или заставляя себя ее слушать. А теперь у нее круги поплыли перед глазами, ноги заныли от долгого хождения на каблуках. Сколько же времени она уже у Шуваловых?

– Да вы едва на ногах стоите, милая, - спохватилась графиня, опять тоном помещицы, разговаривающей с отпущенной на волю крепостной. – И проголодались, конечно? Как раз время обедать!

“Но…” - подумала Женя - но промолчала.

– Снимите перчатки, вам нужно вымыть руки, - продолжала Анна Николаевна. – Вас проводят. Стефан!

Степан, подумала Женя, скрывая усмешку при виде подходившего к ней безмолвного торжественного лакея. А может, и Стефан. Черт его знает.

Ее проводили в огромную ванную комнату, совершенно пустую. А как же сама Анна Николаевна? Впрочем, конечно же, в этом доме не одна ванная комната.

“Время обедать?
– вдруг с ужасом подумала Женя. – Да это значит, что уже часа три пополудни!”

Потом ее проводили в столовую – размером с бальный зал, которым это помещение, возможно, и служило; высокий сводчатый потолок, который в гостиной скрадывали портьеры и нагромождение тяжелой массивной мебели, здесь производил угнетающее впечатление. Казалось, что сидишь под открытым небом, нет… под небом чуждого и холодного мира.

Графиня восседала во главе огромного стола в полном одиночестве. Женя вздохнула с глубоким облегчением – хотя бы не пришлось снова сталкиваться с “Пьером”; впрочем, неизвестно, кто из этих двоих страшней.

– Садитесь сюда, по правую руку от меня, - милостиво произнесла Анна Николаевна. – Для вас уже поставили прибор.

Женя кивнула, не зная, как отвечать еще. Она подошла к высокому тяжелому стулу и лакей отодвинул его раньше, чем гостья подняла руку, чтобы это сделать; Женя села, и почти сразу на коленях у нее очутилась белая салфетка. Она ощущала себя марионеткой – или даже просто беспомощной куклой, которую вертят чужие руки.

Но чьи это руки? Шуваловых? Или они тоже – чьи-то фигуры?

Графиня деликатно звякнула ножом и вилкой о тарелку, разрезая мясо.

– Я не привыкла обедать одна, - поведала она Жене. – Но сегодня я решила не устраивать приема, чтобы увидеться с вами с глазу на глаз.

Она улыбнулась Жене.

– Но в скором времени я введу вас в общество, Евгения Романовна. Обещаю: я соберу для вас под этой крышей таких единомышленников, о которых вы и не мечтали. Вы знаете, сколько владетельных особ разделяют наши с вами воззрения?

Казалось, что та истеричная кающаяся Магдалина и эта светская львица с прекрасными манерами - два разных существа. И, однако, это была все та же Анна Николаевна. Она или страдала редким душевным расстройством, или была гениальная актриса. Хотя, возможно, являлась и тем, и другим сразу.

И тут Женя начала понимать, что ей говорят.

– Введете в общество? – шепотом с ужасом спросила она. – Помилуйте, графиня, гожусь ли я?

Анна Николаевна дружески положила руку ей на локоть.

– Ни слова больше.

И тут Женя поймала графиню на противоречии. Совсем недавно Анна Николаевна говорила, что “ни с кем не разделяет своих предпочтений”.

– Вы говорили, что ни с кем не разделяете своих предпочтений, - произнесла Женя.

Анна Николаевна невинно моргнула.

– Неужели? Не может быть.

Женя почувствовала, что начинает терять терпение. Играют с ней, лгут ей, искренни с ней – или Анна Николаевна просто больна?

Она опустила глаза, занявшись своим жарким. Надо как-нибудь перетерпеть этот прием.

Анна Николаевна тоже замолчала, задумавшись о чем-то своем.

После обеда Женя стала подыскивать предлог, чтобы уйти. Но стоило ей заикнуться о том, что ей пора, как Анна Николаевна тут же согласилась отпустить ее, даже с большою охотой. Может быть, Женя утомила ее? Или эта странная и преступная женщина так переменчива?