Трансильвания: Воцарение Ночи

— Вы серьезно думаете, что она — начало конца для нас всех? — Помедлив спросил некто, кого Владислав назвал странным именем Амбердо.

— Скорее муравей со своей кочки запустит апокалипсис, чем она. Ей движут чувства: любовь, сопереживание, нежность, а единственное, чего она хочет — быть любимой мной. Я больше не позволю ей идти по пути разрушения. Оставлять ее было ошибкой. Когда я вернулся, я увидел, что леса горят. Одна третья мира выгорела, Амбердо. Я не хочу ей говорить, но ее эмоции стали управлять землями, которыми она правит. Она психически неустойчива. До недавнего времени я даже не подозревал, насколько эта зараза разъедает ей мозг. Но произошло кое-что… Увидев, что ее саморазрушение уничтожает мир, в котором она живет, я решил, что лучше для нее самой будет вернуться домой и забыть обо всем, что здесь случилось. Несколько раз она еще меня взбесила… Короче говоря, я ей изменил и избил ее до полусмерти. А она не только не отвернулась от меня навсегда, чего я и хотел добиться, но установила свои правила. Она хладнокровно позволила девушке из Васерии — Гейл, умереть и не дала мне спасти ее. И делала она это с четким пониманием того, что на людей деревни Гейл мы не охотимся. Она перестала меня слушаться. Но несколько дней назад отстояла мою жизнь у девки-оборотня, из-за которой я уже полежал в коме. Она разрушительна в своей созидательности и созидательна в разрушительности. Ее любовь ко мне, такой невинной семнадцатилетней девочки, так мрачна и глубока, что если что-то и уничтожит этот мир, то это будет именно она. Другие в ее возрасте в ее мире получают подарки от парней и требуют еще бриллиантов, денег, машин. Целый день красят ногти и думают о чепухе. Она не такая. Она ни разу даже украшений от меня не попросила. Все, чего ей нужно, мое присутствие. Если этого нет, ее психика ползет, и мир разрушается. А я не знаю, что делать с этой связью. Это и приятно, но и одновременно отвратительно знать, что я ее буду бить, а она даже не попробует сопротивляться, вырываться. Она стиснет зубы и вытерпит. Потому что как бы плохо ни было, мысль о том, что я рядом - все, что держит ее на плаву. Я не знаю. Не знаю, Амбердо. Единственное, что я знаю, что если она хочет детей, она должна их получить. А я… Я буду ее за руку держать. Как умею, при том, что я тоже не идеал психического равновесия. Надо попробовать. Любовь делает ее умиротворенной и созидательной. Когда еще все было стабильно в нашей жизни, она ходила ухаживать за лошадьми на конюшню, обнимала детей в Васерии и кидала им золотые монеты. Но после отъезда я вернулся к какой-то другой Лоре. Надтреснутой и озлобленной на всех в мире. Убившей Гейл из той же самой Васерии. Вдобавок к этому, Селена рассказала, что она почти вырвала ей сердце. Она уважает свою наставницу. Прежняя она бы так не поступила. А еще пять детских жертв… Я был так удивлен, что она это сделала, что мы поссорились в тот же вечер, как я вышел из комы.

— Pazza per amore. (Обезумевшая от любви /итал./ — примечание автора). Знавал я таких женщин. Становясь несчастными, они стремятся уничтожить все вокруг себя, чтобы вообще нигде в мире не было радости, если они чувствуют боль. Если же все хорошо, они, наоборот, готовы расцеловать любого в обе щеки. Одна из Ваших невест, рыжая, кажется, была, как Лора. — Задумчиво проговорил мужчина в белом.

— Нет, не была. Она была психопаткой, любившей только себя, а меня, лишь когда начинала испытывать ревность и вспоминала о том, что я могу найти другую, а она перестанет мной обладать. А Лора… Лора Уилсон — особый случай… Таких больше нет. И вряд ли будут. Если весь мир против меня восстанет, и все будет безнадежно, она достанет автомат и встанет рядом со мной против всего мира, не боясь смерти. Кстати, ты упомянул мою невесту вовремя. Что с Лорой? В девятнадцатом веке все мои невесты давали жизнь моему потомству и хорошо себя чувствовали. Обмороков ни за кем не было замечено.

Амбердо покачал головой и кивнул в мою сторону. — Посмотрите на нее. Ваши невесты, я лично их знал, каждую наблюдал во время беременности, были здоровыми, жизнерадостными и брали от жизни все хорошее. Питались человеческой кровью из вены. А что она? Тень себя былой. Она жила в человеческом реальном мире, где через одного люди болеют страшными заболеваниями. Туберкулезом, раком и многими другими. Экология того мира — самая загаженная во всех существовавших когда-либо мирах. А еще Вы говорите, что она пьет только пакетированную кровь теперь. Апатия и депрессия после Вашего отъезда заставили ее поставить на себе крест. Она перестала охотиться на людей, потому что ей было все равно, выживет она или нет. Для девушек в таком юном возрасте не существует полутонов. Либо черное, либо белое. И если любимого нет рядом, им хочется и самим истлеть, и чтобы все вокруг истлели. А потом она убила пять младенцев, чтобы спасти Вам жизнь. И, как Вы говорите, одним из детей была сестра ее друга. Теперь комплекс вины из-за потери друзей мешает ей убивать людей, чтобы питаться. А на пакетированной крови она не выдержит эту беременность. Она слишком слаба. Слишком много стресса и боли. Обморок и невралгические боли — это только начало. За три месяца беременности она иссохнет, если не начнет нормально питаться.

Я уже не пыталась притворяться, что сплю и ничего не слышу, поэтому повернула голову в сторону Амбердо и Владислава и уставилась на них во все глаза.

— Здравствуйте, Ваше Величество. — Пожилой мужчина взял меня за руку и улыбнулся. — Я — доктор. Теперь с Вами все будет в порядке. Я прослежу за этим. Меня зовут Амбердо Андерсен. И мы с Вашим мужем знаем друг друга уже триста восемь лет.

Доктор широко улыбнулся, и из-под его верхней губы показались заостренные клыки. Как я и говорила, куда ни плюнь, попадешь в вампира…

— А Вы — сказочник. — Вымученно улыбнулась я, прикрывая глаза. — Так что, злодеям полагается счастливый конец и отъезд в закат?

— Вы о чем? — Он недоуменно посмотрел на меня.

— В моем мире жил писатель с такой фамилией. Он писал детские волшебные сказки, которые любой родитель читал своим детям на ночь. — Как-то хрипло и едва слышно прошелестела я.

Андерсен ничего не ответил, только улыбнулся. — Нет смысла повторять то, что я сказал Вашему мужу. Вы все слышали. Расскажу лишь вкратце, что необходимо. Вы будете находиться в состоянии беременности три месяца. Затем сформируется плацента, и я извлеку ее вместе с плодом в более подходящее для развития Ваших детей место. В Вашем организме недостаточно крови, чтобы прокормить их.

— Детей, не ребенка?.. У нас, что, будет двойня? И как Вы определяете без УЗИ? Вы, наверное, даже понятия не имеете, что я имела в виду.

— Двойня? — Амбердо как-то чистосердечно расхохотался во все горло. Отсмеявшись, он снова посмотрел на меня. — Вы умерли, Лора. И Вы — вампир. Само зачатие происходило иначе. Намекну лишь, что Ваш организм теперь размножается, как организм мухи. Или рыбы, но не как человека. Меньше трехсот особей в потомстве не приносит ни одна вампирша.

— Чего? — Я чуть не поперхнулась, совершенно забыв о боли и подскочив на кровати, как ужаленная. — Доктор Андерсен, дайте мне сюда виновника этого мракобесия, хотя бы просто пинком подтолкните поближе, чтобы я могла его задушить.

Говоря ‘Милый, я хочу ребенка’, я не подразумевала вешать на свою шею триста спиногрызов. Это значило ‘Я хочу одного розовощекого’ — ну ладно, так и быть у вампиров таких не бывает, — ‘бледнолицего карапуза, которого в случае чумы, войны, желания поспать или чем-нибудь другим заняться можно скинуть на прислугу. ОДНОГО!’ Я вообще с детьми не лажу, в принципе. Один раз помогала своей приболевшей тете, которая работала воспитательницей, присмотреть за группой. Мы вышли на прогулку. На улице была зима. Один гиперактивный придурок прыгнул на девочку сверху и, упав лицом вниз на лед, она сломала себе нос. Тетя еле уговорила родителей не подавать в суд. В группе в тот день было девять человек, и я не смогла уследить, но триста… Иуда. Он все знал, поэтому сам до последнего пытался заставить меня передумать.

Я раздраженно с рычанием в легких выдохнула. Потом, театрально схватившись за голову руками, осознав, что запахло жареным, и я попала в ловушку без шансов выбраться, я прошептала, зажмурившись. — Боги, я — чертова дрозофила!

— Когда мы достанем яйца из Вашего организма, мы поместим их в специальный резервуар, заполненный кровью. — Невозмутимо продолжил Амбердо, правда, подавив смешок, кашлянув в кулак. — Там они будут расти, увеличиваться в размерах, пока не образуются коконы, которые в грозовую ночь можно будет вернуть к жизни посредством поглощения человеческой энергии и энергии природного заряда тока, который сработает, как дефибриллятор. Если человеческое сердце он запускает и заставляет биться, у Ваших детей потребности в бьющемся сердце нет. Они просто оживут. Кстати, мозг у них уже формируется с первых дней. Даже сейчас они чувствуют Вас и Ваше настроение. А про питание из теплой вены я советовал потому, что им надо питаться. Также с первых дней. И они хотят настоящей крови. Будете баловаться кровью из пакетиков, они съедят Вас настолько, что живыми только глаза останутся. Ни в чем себе не отказывайте. Живите как жили до произошедшего. Постоянно находиться в горизонтальном положении, порой, даже губительно. Сегодня отдохните, а завтра выходите из дома. Прогулки на свежем воздухе хорошо сказываются на организме матери и прием природных витаминов. Запаситесь фруктами. По реакции своего организма Вы поймете, какая пища нравится Вашим детям и какая не нравится. Сообщайте мне о своем состоянии регулярно. До встречи, Ваше Величество. Теперь я буду часто Вас навещать.

— Спасибо, доктор. До свидания.

Владислав взял меня за руку, когда доктор Андерсен покинул нашу спальню, и я напомнила себе обстоятельнее побеседовать с ним по поводу скрытого от меня факта разрушения мира, когда буду в силах. Сейчас же я хотела только спать.

— Отдыхай, бабочка. Твое желание привязать меня к себе фатально сказалось на твоем организме. Я бы и без всяких детей остался с тобой. — Владислав поцеловал меня в лоб. — Я пока пойду разбираться с прибывшим бароном де Обером. Ублюдок клянет королеву всеми матерными, которые ему только известны из-за бесплатной сделки с Дизарой. Слухи быстро расползаются. А по факту ее смерти он снова считает себя в праве претендовать на Соверен.

Я закрыла глаза, на лету погружаясь в сон, пока дверь еще закрывалась за его спиной.

Медленно тянулись нескончаемой чередой дни и ночи в постоянной, но приятной рутине. Муж вернулся, и теперь он брал на себя ответственность за все государственные дела, иногда отправляя телеграммы на границу, чтобы проверить, как обстоит там ситуация. Я же практически ничем не занималась. Иногда меня посещал Амбердо Андерсен, чтобы справиться о состоянии моего здоровья. Силой воли я заставила себя охотиться на людей ради будущих детей, но больше не убивала. Чтобы после моего укуса никто не умер и не нарушил запрет старейшин, обратившись в вампира, я лечила жертв своей кровью, а потом внушала обо всем забыть. Амбердо был прав. Чувство вины и ответственность за гибель сестренки Дерана терзали меня днем и ночью, и я больше не могла вести себя, как первые месяцы после обращения, вырезая народ целыми деревнями. Тогда я вела себя, как капризный ребенок, с непривычки к обостренным вампиризмом эмоциям. И жертвами моей непривычки стали двадцать шесть человек в церкви. А все они были чьими-то сыновьями, дочерьми, сестрами, братьями… Я бы так никогда не задумалась о моральном аспекте, если бы одной из жертв не стала девочка, имевшая отношение к моим друзьям. На следующий день после нанесенного визита, гуляя у опушки леса, я встретилась с Андреа, которая опровергла мои мысли о том, что мы больше не можем быть друзьями, пригласив меня к себе. Так я и провела эти три месяца, практически каждый день посещая пещеру Андреа и Дерана. За это время все обиды как-то постирались, мы начали жить дальше, а юные волк с волчицей стали такой неотъемлемой частью моей жизни, что я не могла даже вообразить, что когда-нибудь обрету столь верных друзей. В те редкие минуты, когда у нас со своенравной волчицей возникал конфликт, одной шуткой Деран мог заставить нас обеих рассмеяться, забыв о ссоре и обиде. Состояние мое, при всем том, что я соблюдала все предписания своего врача: много гуляла, не испытывала стрессов, питалась из вены и поглощала фрукты, которые мне приносил Роберт практически на блюдечке с голубой каемочкой, тем не менее все равно оставляло желать лучшего. За три месяца и два дня я пережила порядка семи болевых приступов, и таких сильных, что лицо мое становилось бледнее даже самого бледного вампирского лица, а конвульсии сдавливали все тело. Доктором Андерсеном мне был подарен магический амулет. Как только случался приступ, нажав в самый центр круглого металлического шарика, я могла незамедлительно позвать врача. Это мне напоминало кнопку вызова медсестры в больницах над койкой. В детстве я боролась с запущенной стадией язвы желудка, поэтому имела неудовольствие оказаться госпитализированной и узнать работу больницы изнутри. Но Андерсен не мог меня контролировать в то время, как я находилась в волчьей пещере. В эти часы и минуты я оставалась абсолютно беззащитной перед лицом приступов, когда плод (или яйца, Господи, упаси) начинал поворачиваться с боку на бок…

Вырвавшись из размышлений о житие-бытие, я присела на стул возле окна, в котором виднелись неприветливые и мрачные хвойные деревья. Андреа сидела, скрестив ноги по-турецки, на своей кровати, а Деран занимал свое привычное место на раскладушке. Я положила ногу на ногу, оправив легкий подол сиреневого платья в пол. Серебристые босоножки на высоких каблуках удачно дополнили образ, хоть и не были в тон.

— Я хотела сказать… Я была сама не своя. Извини меня что ли. Не следовало врываться, не выяснив всей картины. — Помолчав, сказала Андреа.