Трансильвания: Воцарение Ночи
Шрифт:
— Извини, милый. Сходство и впрямь разительное… Я теряю голову рядом с его близнецом. Наконец-то, я начинаю понимать и меньше судить его влечение к Анне…
— Ничего страшного, мама. Ничего не случилось. Все в порядке. — Влад попытался обнять меня за плечи, но я вырвалась и пошла по направлению к уже начавшимся похоронам, громко ответив сыну.
— Ничего не в порядке, Влад. И не будет. Твои руки на мне — последнее, чего я сейчас желаю. Прости меня за это.
Говорили мало и скупо. Даже нашим собственным детям было нечего сказать. Единственными, кто мог произнести что-то хорошее, были мы с Анной, но обе давились и кашляли от слез, поэтому были просто не в силах.
Вуаль-сетка стала моим телохранителем, скрывавшим гримасу боли, слезы и глубоко запавшие красные глаза с синюшными ореолами вокруг них.
Все было более менее сносно, пока могильщики и слуги не решили опустить гроб в землю. Тогда все-таки
Прости меня, любовь моя, я не такая…
Пусть страдает, агонизируя всю жизнь, но живет. Я не дам ему покоя, не дам упокоиться в миру. Пусть терзает мою душу, хоть будучи мертвым призраком, но не покидает.
Расшвыряв могильщиков и слуг к вязам, а кого и в вырытую могилу, я сорвала крышку с гроба короля…
Я задохнулась, будто из меня по частице высосали весь воздух. Он, действительно, был мертвым, и теперь я это видела и чувствовала. Кровь от следов когтей запеклась, став черной, уродуя идеальные черты любимого лица. Тело было неестественно выгнуто. Да, мне говорили, что у него был сломан позвоночник и раздроблены практически все кости, но это не то же самое, что увидеть. Мой прекрасный изломанный ангел… Он был жестоким. Он не знал любви за столетия предательств, ненадежных людей рядом, потерь, им перенесенных. Он потерял Маргариту, свою единственную любовь, а впоследствии и дочь. Под властью жажды крови он стал другим человеком, нежели тот, кем он являлся при жизни. Но мой муж не заслужил такой участи. Не заслужил умереть так. Позорно. От рук шестнадцатилетней сучки. Даже парадный камзол, вышитый золотом, на нем был мокрым от крови. Я не была готова увидеть, во что превратилось это тело. Тело, на которое я молилась. Тело, ставшее моим Богом. Тело, которое я желала так сильно, что презрела и возненавидела все насущное земное. Трясущейся рукой в перчатке я коснулась его щеки, второй зажимая себе рот, чтобы не взвыть во всю глотку.
— Не-е-е-е-е-е-е-ет!!! — Подсознание вскричало раненой птицей, и упав на землю, больно ударившись коленями, лишившись зрения на доли секунды, а затем взяв себя под контроль, я вскочила и ринулась прочь, игнорируя сочувствующие крики желавших догнать и помочь. Что они могли? А ничего они не могли.
Ветер свистел в ушах и в голове, разбивался звеневшими осколками о каждый миллиметр омертвевшего от боли и горя тела. Я бежала, не разбирая дороги, куда судьба заведет. Главным для меня сейчас было не останавливаться. Ни при каких обстоятельствах. Я не желала, чтобы меня догнали. Затормозила я только спустя бесконечное количество минут, оказавшись в какой-то деревне. Ноги уже просто отказывались нести вперед, и я медленно двинулась человеческим шагом вперед по тропинке.
Люди выглядывали из окон. Никто не боялся меня. Все пытались приветливо улыбаться и кланяться. Я прибыла в страну непуганых идиотов. В Васерию. Здесь на любого вампира накладывалось вето охоты, но мне это не помешало, однако, покончить с Гейл, пусть это и было у нас дома. Господи. Лучше бы он водил домой и трахал этих девочек, чем-то, что произошло… Сейчас бы я смирилась с чем угодно, лишь бы чудо случилось, и он вернулся. В чем-то моя дочь все-таки была права. Надо любить любимых и быть с ними рядом при жизни, а не рыдать после смерти, что принципы мешали принимать тех, кого любишь, безусловно. Эта проклятая деревня причиняла мне боль постоянно. Она символизировала собой все беды моей жизни. Здесь мы с мужем гуляли вдвоем, разбрасывая золотые монеты. Я была в белых кружевах. Я была счастлива, как никогда до этого в жизни. А сейчас я иду по этой тропинке одна в черном траурном крепе с вуалью на лице, заполоненная скорбью, разлившейся по венам. Это невыносимо вспоминать счастливые моменты, и видеть, что место совсем не изменилось, а тебя жизнь изломала настолько, что ты даже вдохнуть без боли не можешь. Затем шлюха Гейл в моей постели родом из Васерии. И, наконец, финальный аккорд — крестьянский быт с Джорджем Ласлоу. Тоже здесь. Попытка обрести новую жизнь, ложное счастье. А потом я потеряла Его из-за беспечности, малодушия и желания сохранить рассудок здравым, сбежать от пороков и демонов Владислава… Его имя тупым ножом полоснуло по венам. Не вскрыло, но и покоя не оставило со мной, рисуя на легких и внутренних органах чувство дальнейшей жизни, в которой его не будет…
Васерия стала столь мощным напоминаем о всех моих бедах, что внезапно захотелось поднести зажженную спичку и с презрением кинуть ее в чей-нибудь дом. Чтобы огонь пошел от крыши к крыше… Слышать крики умирающих и радоваться. Безумно
радоваться, что не одна я в жизни потеряла центр мироздания, любимого, хозяина, наставника и отца, мужа, отца моих детей, а и горят семьи. Женщины, дети, чьи-то родственники… Горит весь мир, агонизируя.Он говорил не бояться его потерять. Внушал, что удержит меня над бездной и никогда не оставит. Но теперь он упокоен. Уже, наверняка, похороны окончились, и он в земле. Сукин сын. Зачем давал обещание, которое не смог сдержать?
— Лора, Лорели, прекрати себя терзать. Это не ты, это скорбь.
Вот, пожалуйста, идет рядом, будто ничего и не случилось. Протягивает руку в мою сторону, по которой я бью изо всех сил. — Оставь меня! Оставь! Гребаная кучка бестелесного призрака. Я ненавижу тебя! Хватит прикидываться им! И ненавижу его. Обещал быть рядом вечно, а ушел, будто бы слово сказано не для того, чтобы его держать. Предатели…
Я нервно толкнула первую попавшуюся дверь и вошла. Жилище было довольно скромным. Даже более, чем родной дом Ласлоу. По-хорошему, так в нем не было ничего, кроме одной грубо сколоченной лежанки. На ней сидела девушка лет семнадцати с ребенком. Младенец сладко спал, а рыжая веснушчатая мать уставилась тем временем на меня во все глаза. Я видела эту девочку. Я знала ее. Но откуда?..
— Как тебя зовут? — Глухо и безжизненно обратилась я к ней.
— Арина, Ваше Величество. — Опешила она. — Вы очень помогли нашей семье, когда принесли те золотые монеты. Помните, я танцевала, ловя их из Ваших рук?
— Верно. Прости. Плохо с памятью на лица в последнее время. — Я оперлась спиной на дверь, тяжело выдыхая и снимая рукой в черной перчатке черную вуаль с почерневшего от боли лица. Глаза, действительно, выделялись издалека черными ореолами, словно я глотала яд неделями подряд. Я отбросила шляпу с сеткой в угол дома, и черные локоны рассыпались по плечам, по черному крепу моего платья. Все было монохромным и черным. Никакой капельки света. И это, еще называется, умер самый черный человек этого мира. Я его даже сравнивала с поэтическим образом портившего жизнь и ломавшего судьбу Черного человека, но дело было лишь в том, что он портил все на своем пути не потому что имел дурную карму образа, с которым я его сравнивала. Просто он был бесконечно фатальным. А живя рядом с фатальными людьми и не успеваешь уследить, как быстро тебя зашвыривает на дно и размазывает. У сильных людей всегда жестокая судьба и плохой характер. Как и наклонности; — весьма дурные…
— Что-то случилось, Ваше Величество? — Тревожно спросила Арина, окидывая взглядом мой траурный наряд, и, не будучи дурой, складывая дважды два и понимая, что к чему.
— Мой муж умер. Нет у тебя больше короля, Арина.
— Мне жаль. — Помолчав, прокомментировала мою реплику девушка, качая младенца на руках. Искренности в ее глазах я не увидела. Конечно, как и все люди. Радуются только, когда подаешь, а когда просто так — как и все остальные, желают той же самой смерти созданиям ночи.
— Приходи ко мне. Я жду тебя. Я ждал тебя несколько веков… — Голова начинала медленно и верно раскалываться. Его голос прорезался в сознание, прокладывая себе путь острыми колюще-режущими по моей голове предметами. Каждая фраза, адресованная мне… Я была абсолютно бесконтрольна… Войдя в мое сознание единожды, он меня уничтожил навсегда…
— Я не знаю, как жить дальше. Я не умею… Когда мы были вместе, и все еще было зыбко, но идеально, я не просила у него ничего. Ни сокровищ, ни украшений, ни богатств, ни роскоши, ни иных благ. Я лишь хотела, чтобы это длилось вечно, чтобы мы никогда не расставались. Я даже не просила его любить меня, хотя была благодарна за любовь. Мне было достаточно того, чтобы он позволял себя любить и быть рядом… — Слезы стекали по моим щекам, и мне было плевать на то, что скажет или подумает Арина по этому поводу. Было плевать, честно говоря, уже на все.
— Это пройдет, Ваше Величество. Поверьте моему опыту. Может, я и мало пожила, но у меня есть ребенок от любимого человека, а сейчас в мою жизнь входит другой любимый человек. Возможно любить двоих и даже больше, Ваше Величество. Вы еще найдете свое счастье. И почувствуете свободу в груди. Как вся боль уходит, отпускает во имя будущего.
Я рассмеялась, держась за голову.
— Серьезно? Двоих? Издеваешься? Или это такой способ прикрыть приключенческие похождения своей вагины, называя любовью каждое свое желание поиметь нового мужика? Ну-ка, скажи мне, милая. — Оказавшись рядом с девушкой так быстро, что она даже вздрогнуть не успела, я сдавила в руке ее горло, подняв над собой, и установила глазной контакт, проводя линии связи с ее подсознанием. Одновременно с этим непроизвольно увеличились мои клыки и стали видны из-под верхней губы, а мир от накатывавшего на меня бешенства начал алеть, лиловеть, багроветь и заплывать всеми мне известными оттенками красного. — И не смей врать. Почему тебя бросил отец ребенка?