Трансильвания: Воцарение Ночи
Шрифт:
Юная волчица, заправив прядь волос за ухо, протянула мне выпитый пузырек. Да, теперь я это видела. Красная ‘V’, несомненно, выделялась, на белой этикетке, но более мелким почерком рядом с ней стояла литера ‘W’. Видимо, в состоянии горя мое сознание помутилось, и я взяла не то, что было нужно.
— И вообще. — Снова подала голос Кира. — Я вожусь с ней уже сорок минут и пока ни слова благодарности за спасение жизни не получила. У тебя уникальный талант из ’плохо’ делать ‘еще хуже’.
— Благодарность бы ты от меня получила, если дала бы издохнуть. — Тяжело дыша и прикрыв глаза, я скинула ее руку с себя, касаясь ладонью разгоряченного лба. Приступы тошноты постепенно сходили на ’нет’, и сознание прояснялось. Я выжила, совершив роковую ошибку и выбрав не тот яд с полки в пещере. Вдобавок, подруга постаралась меня спасти. А он - нет. Он не выжил. Я закрыла лицо руками. Снова истязать себя? Снова пытаться жить дальше? Чего ради?
— Куда бы деться! С ума сойти!
— Ты и сама развлеклась неплохо. Переломы, шрамы. Удовлетворила свое эго, сука, отыгрываясь на том, кто слабее? — Я выходила из-под контроля, почти рыча и выпустив клыки. Ярость захлестнула меня с головой, едва стоило закончиться рвотным позывам. Теперь мне нужен был кто-то, на кого можно сорваться. Меня лишили единственного, чего я хотела. Смерти. Теперь кто-то должен за это ответить.
— Господи. Ну конечно. Бедный твой сладкий мальчик, несчастное черное солнышко, слабенький, беззащитный. Сворачивать шею вдвойне беззащитному волку что-то рука не дрожала. А отвечать за свои поступки, так сразу я виновата. Вот так бы и дала тебе сейчас затрещину, да лежачих не бьют. Давай-ка я лучше покажу, ради чего ты бьешься до кровавой рвоты.
Кира изо всех сил схватила меня за голову, касаясь ладонями висков, и я погрузилась в видения…
Первым была ванная девятого этажа. Вжавшись в стену с изображением алых парусов спиной, я массировала тело мочалкой, когда дверь открылась. Приоткрыв шторку, я увидела, чтобы это был Владислав.
— Лора… — Он подошел ко мне и коснулся ладонями моего лица, а затем вдруг резко отпрянул, отдернув руки. — Анна, прости… Я думал…
— Все в порядке, папа. Можешь не извиняться. — «Я» рванула шторку в сторону и медленным движением убрала волосы с конусовидных маленьких грудей, перенеся вес тела на одну ногу и кокетливо согнув ее в колене. Я видела борьбу в его глазах. Вожделение боролось с чувством долга по отношению к семье. Но «я» не дала последнему победить. — Иди ко мне, папочка. Твоя дочка замерзла.
«Я» сначала коснулась ладонями его лица, затем обняла за спину, легонько потираясь грудью о черный камзол.
— Какого Дьявола, Анна? — Он яростно оттолкнул «меня», схватив за запястья. — Держи дистанцию. Я — твой отец. Неужели мало парней в нашем мире?.. Ты — принцесса. Только ткни пальцем и получишь кого пожелаешь. Я — муж твоей матери.
— Я уже желаю. И тот, кого я желаю, особенный. Это ты, папочка. На мать мне плевать. Пусть Лора Уилсон горит в аду. Я не выношу эту смиренную овцу. Она не нашего мира. Не здесь родилась. У нее нет прав на тебя.
«Я» снова потянулась к Владиславу, расстегивая пуговицы его рубашки и втаскивая в ванную. Сначала он отбивался. Но когда «я» обвила его ногой за талию, прижимаясь к нему взведенным до предела телом, уже просто устроил «меня» поудобнее. Искры сыпались между «мной» и им. В борьбе здравого смысла и инстинкта, в моем муже все же победил зверь.
— Папа… Папа…
«Я» тяжело дышала, постанывая, пока он разворачивал «меня» к себе спиной, заставив опереться руками на кафель, раздеваясь. Проведя тонкие линии тока руками по «моей» шее и спине, он развел «мои» ягодицы и взял «меня» сзади. Соитие было жестоким. Жестче, чем в любой из подобных разов со мной. С настоящей мной. А Анну он бил по шее и груди, между ног, помогая выпустить зверя, терзавшего и его самого, терзавшего их обоих. Каждое проявление боли для нее было точно шагом к спокойствию и удовлетворению. Потом кратко пробежали перед глазами картины того, как он бил ее в подвале серебряным хлыстом…
Я с шумом выдохнула и вынырнула из визуализации наружу. Кира временно убрала руки с моей головы.
— Я вытащила эти видения из головы твоего суженого и твоей милой дочки, пока одного пытала, а другой зад надирала. Несправедливо как-то погибать за мужа, пряча голову в песок и игнорируя все, что он сделал. Ну что, уже ненавидишь меня? Куда как проще простить любимого за все, когда не видишь, какая он — тварь на самом деле. Этот момент ты ведь не хотела видеть, признайся. Ты намеренно предпочла забыть подобное… Ну что? Все еще не тошно после увиденного? Все еще хочешь, чтобы он вернулся? Я сниму с тебя розовые очки, идиотка, обещаю. Выбью эту порочную дурь из твоей головы…
Вижу осоловелый взгляд. Ты ничего так и не вывела из видений. Не вывела того, что это был отец со своей дочерью. С ТВОЕЙ ДОЧЕРЬЮ! Нимфоманка ненормальная. Любую бы уже стошнило. А она уже взмокла от мыслей о муже в ванной. Это все, что ты увидела. Прискорбно. Что ж. Сейчас я успокою бурю в твоем растекшемся на желе теле. Покажу, что я с ним сделала перед тем, как он сдох. — Кира снова вцепилась в мои виски, и комната шестнадцатого этажа замка медленно, но верно расплылась перед глазами…Теперь я наблюдала со стороны. Руки моего мужа были прикованы к стене магическими наручниками. Кажется, Кира натренировалась в магии, пока проводила время в изгнании. Я узнала одну из небольших комнат седьмого этажа. Для меня всегда оставалось загадкой, как волчица проходила мимо поста охраны и оказывалась у меня дома. Она была не так проста, как казалась на первый взгляд. У нее были свои секреты и тайные фишечки. Опустив серебряный кинжал в широкую колбу, заполненную святой водой, и смахнув набежавшие слезы, высокая кареглазая шатенка подошла к своей жертве, одним рывком содрав с него камзол и рубашку.
— Хорошо, что Лоры здесь нет, и мы один на один, Ваше Величество. — Холодно, сквозь зубы процедила она. — Я люблю свою подругу, но эту ее часть, суку под твоей пятой, на нее даже смотреть невозможно. Я ненавижу твою жену в своей подруге, ненавижу в ней твою любовницу. Мне хочется связать и бить ее до тех пор, пока яд, которым ты протравил ее насквозь, не выйдет из ее больной башки. Сейчас бы она здесь верещала, стоя на коленях, пополам исходя на пену изо рта от желания. Как. Скажи мне? Как ты ее получил в свое безоговорочное владение? — Лезвие кинжала коснулось щеки моего мужа. Кожа зашипела, начиная растворяться, разлагаться и превращаться в кровавое месиво. Он приглушенно зарычал, тогда она саданула лезвием его по груди, нанося несколько ударов подряд. Из свежих вскрытых шрамов-полос на теле сочилась кровь. Каждая рана становилась язвой прямо на моих глазах.
Он склонил голову вниз, тяжело дыша, и темные пряди волос упали на его лицо. Владислав не кричал, но искаженные муками боли черты его лица говорили сами за себя. — Пытай меня, сколько вздумается. Я не изменю своего мнения. Одним волком больше, одним меньше. Плевать. Он ударил ее. Он причинил ей боль. И он страдал в ответ за это. Я люблю ее. Можешь сколько угодно доказывать ей, что я — худший выбор в ее жизни. Да, я — ужасный человек, кошмарный муж, от таких, как я, бежать надо без оглядки. Я причинил любимой много боли. Я убил твою корову, подружку Лизбет, и если бы вновь встал выбор: убить или пощадить, иначе я бы не поступил, но, что бы ты ни говорила ей, верит она мне и только мне. Она всегда будет защищать меня. А я ее. Лора получает странное удовольствие от боли, мной причиняемой, так что не могу на все сто заверять, что избиение — это домашнее насилие. Она на все согласна со мной рядом. Так что аномалии с нами происходят по ее доброй воле. Пытай меня и посмотрим, как быстро твоя подруга восстанет против тебя и вырвет тебе сердце. Если со мной что-то случится, она сотрет тебя с лица земли, не вспоминая, кем ты была до этого.
— Такой уверенный в себе, да? — Кира изо всех сил ударила его головой о стену и нанесла еще несколько глубоких порезов. На этот раз на его обнаженных спине и шее. С виска моего мужа заструилась кровь. — Не смей своим поганым языком произносить имена Дерана и Бет, тварь. Сегодня ты сдохнешь. Можешь не пугать меня Лорой. Что-то я ее здесь не наблюдаю, а ведь ты отбываешь последние минуты своего гнилого существования. Чувствуешь, как серебро, святая вода и яд оборотня зудят в ранах, приближая тебя к концу? Даже любовь всей твоей жизни бросила тебя, потому что увидела, что ты — неисправимое чудовище. Как знать? Может, она и влюблена в того крестьянина и забыла о тебе, как об уродливом страшном сне?.. Вырваться из этого гадюшника было ее самым верным за всю ее жизнь решением. Потому что у тебя, гнили, нет совести. Говоришь о любви к ней? Да ты же спишь с ее дочерью. Со своей дочерью! Как только язык поворачивается продвигать бесценную идею о вечной любви, переспав с тремя поколениями ее рода? О, да, милый, я знаю гораздо больше того, что ты ей рассказал. Неловко, наверное, признаваться в том, что, ожидая любовь всей своей жизни, имел отношения с ее матерью, хотя она уже родилась и оставалось ждать совсем недолго?.. Но верностью ты никогда не болел, ведь так? Это она умрет лишь бы ее не коснулись ничьи руки, кроме твоих. А ты-то у нас, скот, хочешь все и сразу. Пытать тебя — это полный катарсис и очищение. А не видеть здесь своей подруги — высшая фаза экстаза. Потому что можно пнуть тебя и не чувствовать перед ней неловкости, потому что можно выплюнуть тебе в морду, что ты жил так, что никто тебя никогда не любил и уже не полюбит, ибо ты — грязь и ничтожество. Многие бабы тебя хотят, но ни одна не полюбит, потому что разлюбила даже та, для которой ты всем был. Глазами вожделеть и желать красивую картинку можно, но любая, коснувшись твоей так называемой души, побежит прочь, руки помыть и забыть тебя, как кошмар. Ты — полная никчемность. И сегодня ты ей станешь. Пылью для гроба.