Трансильвания: Воцарение Ночи

Взгляд девушки стал стеклянным. Она подчинилась моей воле и бесцветно ответила. — Он бросил меня, потому что застал в постели со своим лучшим другом. Но у нас с этим его другом все хорошо. Мы скоро поженимся.

— Нет, солнышко. Не поженитесь. Шлюха! — Я швырнула обмякшее в моих руках тело безвольной Арины под единственное, что было в этом доме, кроме лежанки. Под образа. — Вот о чем я и говорю. Мне с вами, раздвигающими ноги направо-налево, даже не о чем говорить. Умной такой себя считаешь, да? Жизнь познала? Несколько членов в себе ты познала, вселенская тупость. Когда-то муж мне сказал, что проблема людей нашего мира в том, что они потеряли веру и забыли кого нужно бояться. Но я вот смотрю на тебя и понимаю одно. Как бы тошно мне ни было от религии, как бы глубоко я ни презирала все с ней связанное, я вижу, что это люди здесь потеряли веру и забыли все святое, что есть изначально в человеке. Дружба, любовь, верность и преданность — непреложные чувства. Я лучше умру от скорби и боли десятки раз, чем предам его, чем забуду каждый взгляд его, каждую улыбку. Я лучше пройду смертные муки агонии, чем откажусь от избранного моим сердцем мужчины, каким бы порочным он ни был порой. Я лучше умру с ним вместе, чем буду счастлива с другим. Если любишь по-настоящему, не пройдет. Но откуда тебе знать это, если ты трахалась на глазах отца своего ребенка с его другом, тварь? Крестьянская шалава решила поучить меня, как справляться с болью. И смех, и грех. Я пыталась начать новую жизнь! И, знаешь, не вышло как-то. Я не могу даже чужое прикосновение выносить. Я ощущаю физическую боль и измену от одного тактильного контакта. Что уж о большем говорить?

Я заметила, что Арина попыталась пошевелиться и почти что истерически вскрикнула. — Не смей поднимать голову. Молись, тварь, своему треклятому Богу за отца своего ребенка, который вынес такое предательство! Молись за то, чтобы в загробном мире твой король обрел покой, иначе я тебе голову по полу раскатаю на кровь и мозги. Мразь.

В голове снова зазвучал его прекрасный проклятый голос. — Ты — реинкарнация моей погибшей шесть веков назад жены. И я вернулся из смерти, чтобы дождаться тебя. Ради тебя я проклял Бога и всех святых. Ради тебя я стал чудовищем, которого ты теперь боишься… — Память еще человеческого бытия сдавила виски, и, закричав, я осела на пол, сдавив в руках разгоревшуюся голову. Это была сила такой нечеловеческой пытки, что убить меня было бы сейчас самым милосердным поступком. — Стоило бежать столько времени, когда можно было принять меня и стать счастливой навечно?..

Ты отнял у меня мое ‘навечно’, Боже мой, заткнись, пожалуйста. Я люблю тебя, но не смей трепаться у меня в голове. Я и без этого на грани…

Выдохнув и утерев слезы, я встала с пола и подошла к до смерти напуганной, не смевшей даже приподнять головы крестьянке. Накрутив жидкие рыжие волосы на ладонь, я повернула ее голову к себе. Я отражалась в ее глазах. Белая, как полотно. Черные, спутанные от бега, а до этого бывшие идеальными локоны. Черные круги под глазами, и сами глаза с лопнувшей сетью сосудов, окрасивших белки в красный цвет. Чудовищное зрелище. Но я и сама была чудовищем. Мне уже было плевать, как я выгляжу. Боль на вдохе, боль на выдохе. И ничего кроме.

— Не повезло тебе сегодня, Арина. В такой день я не выношу шлюх и неверность особенно сильно. Когда я была счастлива, мне было плевать и на тебя, и на моральные аспекты, и на предательство. Я тебе монетки кидала. А сегодня жизнь у тебя заберу. Хотела бы я тебе показать, что есть ‘Вы еще найдете свое счастье’, ‘Почувствуете свободу в груди’ и ’Можно любить двоих и даже больше’, пройдя по твоей деревне со спичками, от дома к дому, и, спалив дотла весь ваш гнилой мирок, вывесить на каждом сгоревшем и обугленном доме флаг с именем моего мужа, а потом пойти дальше, спалить дотла все миры, а когда все вокруг уже будет гореть, сжигая благодатным огнем всех мужей, любое мое потенциальное «счастье», оборвать и свою жизнь, чтобы вы, низшие существа, хотя бы в загробном мире поняли, что нужно дружить до последней крошки соли, съеденной вместе, а любить до последнего вздоха, но Владислав с особой любовью относился к вашей деревне и этому миру, поэтому я их не трону. Мне дорога память о нем и его воля.

— Ты тут. Просто в это трудно поверить. Ты бы поняла, если бы ждала кого-то больше пяти столетий. Может, я — зверь и чудовище, садист, каковым ты имеешь право меня считать, но сейчас у монстра болит где-то слева. Там, где половину тысячелетия уже ничего не бьется. Сегодня я чуть не потерял тебя, едва получив. Снова. Не знаю, был ли я готов. И привыкну ли когда-нибудь к тому, что Судьба всегда тебя забирает. Потому что чудовища не заслуживают свое ‘долго и счастливо’… — Новый приступ мигрени накрыл меня с головой. Я вжалась в стену избы. Слезы катились по щекам, не переставая, а голос не прекращал поднимать все хорошее, что было между нами. Стиралось все ужасное, и от этого было еще хуже… Добрая память с отсутствием плохих воспоминаний — бомба, взрывающая каждый нерв в твоем теле… — Навсегда и дольше… Не отпущу, родная. Ничего не бойся. Я с тобой навсегда. Я удержу тебя над пропастью… Девочка моя… Я люблю тебя, мой хрупкий мотылек… Спасибо за них. Я у тебя в неоплатном долгу…

— ПРОВАЛИВАЙ! ПРОВАЛИВАЙ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ И ДЬЯВОЛУ! ЗАТКНИСЬ, АДСКАЯ ТВАРЬ! — Издав нечеловеческий утробный крик, я сползла по стене вниз и грохнулась на пол изо всех сил. Голова моя склонилась набок. Кровавая пена из прикушенных в кровь губ стекала по уголку рта. Безжизненный и помутневший взгляд разглядел в полутьме окровавленную голову Арины с рыжими, также испачканными кровью волосами, отделенную от тела острыми вампирскими когтями и безвольно откатившуюся в угол… — Нет. Не уходи… Прости меня… Вернись ко мне… Избей меня. Удави на своем ремне насмерть. Спусти с меня шкуру еще десять раз, и пусть шрамы, оставленные твоими руками, никогда не заживают. Я так малодушно злилась из-за них, а сейчас понимаю, какие это все мелочи, по сравнению с тем, что тебя нет нигде в этом мире. Убей меня, но вернись…

Не сдерживая слез, поминутно переходивших в крик, я закрыла побагровевшими черными перчатками лицо, уже чувствуя на плече, как крест, как приговор призрачную руку с перстнем, украшенным символом Ордена Дракона. Сжав эту руку своей, я коснулась губами, а затем лбом кольца, замерев в глухом молчании… — Вернись ко мне, моя любовь. Я больше не могу…

Во время внушения я вызвала в памяти рыжей образ отца ее ребенка. В его дом я вошла, молча, передав руками в залитых кровью черных перчатках младенца в пеленке ему прямо в руки. Молодой темноволосый и голубоглазый парень ошалело смотрел на меня. Видимо, ему еще не доводилось видеть вампира настолько близко от себя. А уж вампир, при том, что весь в крови, но, тем не менее, сохранивший жизнь младенцу — это вообще был нонсенс.

— Воспитай малыша, как он того заслуживает, Герик. Это девочка. Ее не должна воспитывать шлюха. — Тихо и сломленно прошептала я. — Знаю, после обращения я убила немало детей, и мне нет оправдания, но это было до того, как я сама стала матерью и научилась питать чувства к маленьким. Раньше я не понимала этого, теперь понимаю. Дети заслуживают лучшего. Обещай мне, Герик, что с девочкой будет все в порядке…

Герик осел на стул, все еще пребывая в состоянии шока, но уже крепко прижимая дочь к груди. — Обещаю, Ваше Величество. У моей дочери будет только самое лучшее.

И он не лгал.

— Хорошо. — Я опустила руки и отступила назад, понимая, что пугаю его. — Ты — хороший парень. Желаю тебе найти ту, что оценит тебя по достоинству. И будет любить и тебя, и твою дочь, как свою собственную. Прощайте.

Не оборачиваясь, я покинула избу Герика и направилась к пещере на опушке леса. Не за горами наступление рассвета, и мне осталось последнее дело в жизни. Больше я ничего никому не должна. Пришло время уйти. Чума, Чахотка и Смерть итак заждались. Негоже заставлять ждать персон, которые существуют на Земле раз в несколько тысяч дольше меня самой…

Теперь пещера оборотней пустовала. Деран был убит моим бывшим мужем, а убийца любви всей моей жизни бежала одному Богу только известно от кого. Это место было заброшено уже давно. Автоматическая система сканирования, по-прежнему, была отключена и не работала, как в тот роковой день, когда Деран ударил меня когтями по лицу в ответ на мои попытки помочь, что запустило коллапс последовавших за этим событий. Смерть волка, а затем и смерть моего мужа в качестве мести. Я коснулась щеки. Видимо, в когтях полукровок содержится меньше серебра. Шрамы на моей спине от посеребреного хлыста все еще не побледнели, а три следа от когтей Дерана уже даже не были заметны. Рука лишь при прикосновении ощущала небольшой рельеф от некогда кровавых борозд. Визуально же ничего не было заметно… Не стоила эта ерунда смерти Дерана. И ничего не стоило смерти моего мужа… В пещере воздух оказался сперт, было удушливо жарко и пыльно. Жара каждым вдохом полоскала легкие. Я окинула взглядом одинокую сиротливую раскладушку и кровать под белым шерстяным покрывалом. Коснувшись пальцами излюбленного места Дерана, я грустно улыбнулась и присела. Как бы я ни старалась возненавидеть Киру за содеянное, я не чувствовала, что имею на это право. Совсем недавно на этой раскладушке лежал мой друг, которому было слишком больно узнать правду. Он, как и я, после всего случившегося просто разучился верить в хорошее. Но Деран был не только моим другом. Он был любовью всей жизни Андреа и Киры, и как там ее еще звали… Не имеет значения. Я сама хотела жечь деревни и миры, чтобы мстить ни в чем не повинным людям. А убийца ее любимого был практически в шаговой доступности. И она отомстила. Я бы тоже отомстила на ее месте… Поэтому я ее понимала. Потеряв любимого человека, становится плевать на моральные аспекты. Хочется размазывать кровь и кишки по стенам. Так я поступила с посмевшей намекнуть мне на то, что я имею право жить дальше без мужа, Ариной. Так и Кира поступила с Владиславом. Я не была гуманнее. Мне было не в чем ее винить. Просто ее жертва оказалась всем в моей жизни. Но, как бы больно ни было признать, он сам был виноват, совершив эту опрометчивую выходку с убийством Дерана. Видимо, все, что я сказала Арине, действительно, было для меня не пустым звуком.

Я любила до последнего вздоха, но и дружила до последней крошки соли, съеденной вместе, поэтому даже в смерти смысла жизни не могла винить подругу. Он символизировал всю боль ее жизни. Нападал, пытался изнасиловать, убил ее лучшую подругу - Бет, по его вине погибла Мия, сестренка Дерана, а теперь и сам Деран. По его вине ей пришлось вынести несколько десятков ударов плетью, потому что она была связана со мной. И она держалась, отпустив его, потому что я умоляла ее, после смерти Мии, Венири и Кронина. Но не сдержалась, обезумев от потери Дерана…