Трень - брень

В голубом платье, в синей шерстяной кофте, она напоминала волну с седым гребнем. В руках бабушка держала сумку и пластмассовый обруч.

– А бабушка плачет, - повторила она сквозь слезы, вытерла глаза уголком косынки и присела на краешек стула.
– Бабушка руки ломала. Даже по радио розыск объявляли.

– А я здесь, - сказала Ольга.
– Можно я тебя поцелую?

Бабушка принялась обнимать Ольгу:

– Внученька, красное солнышко. Как ты там без бабушки жила? Ласочка моя. Девочка...
– Потом бабушка сказала совсем другим голосом: Наказывала я своей дочке, предупреждала: не выходи замуж за этого... Бабушка потрогала Ольгины волосы, вздохнула.

– И волосики у тебя вроде потемнее были. Надо же, девчонку крохотную, сосунка невидящего утащить куда Макар телят не гонял, где не то что люди - дерево стоящее не приживается. Говорила я своей дочке, предупреждала... Я ж тебя, внученька, больше десяти лет не видела.
– Бабушка снова пустилась обнимать Ольгу, целовать и разглядывать.
– Выросла-то! А изменилась! Мимо бы прошла, не узнала. А твои родители без мозгов, мазурики. Девчонку одну в самолете направили. А кабы самолет-то разбился?

Ольга не удержалась, прыснула в кулак.

– Смеешься? Вся в своего батьку. Нахалка. Смейся, смейся над бабушкой!

Ольга посерьезнела, задумалась.

– За что ты так не любишь отца?

– А за то, что он... курам на смех. И что в нем моя дочка нашла? Ни кожи, ни рожи. Ведь с ним по улице пройти совестно. Тьфу, какой рыжий.

– Бабушка...

– Я ж ведь не про тебя говорю. Ты девочка, не виноватая. А он мужик. Тьфу. И надо же, уродился.

Ольга отщипнула виноградину. Бабушка спохватилась - принялась хлопотать вокруг внучки:

– Ты голодная, Оленька. Ты ешь, кушай. Попробуй-ка... Или этого. Ветчина свежая. С жиром-то не бери. С жиром пускай гости едят. Ты постненького, повкуснее.

– Я подожду, - сказала ей Ольга.
– Я в Архангельске завтракала.

– Я тебе конфеток дам. Виноградцу поешь... На вот, я тебе подарок купила - хупалку. Сейчас все ее крутят. Как мартышки, виляют задом. Смотреть тошно.

Ольга взяла обруч. Сказала спасибо и медленно пустила его вокруг талии.

Бабушка разложила на столе конфеты, которые вытащила из сумки, печенье и села к столу, примеряясь, как будет беседовать с гостями.

– Убери вазу на телевизор.

– Зачем? Красиво же.

– Убери, она мне будет гостей заслонять.

Ольга взяла вазу, понесла ее к окну. Поставила на телевизор.

За окном кто-то заиграл на рояле, громко, с наскоком, словно рояль враг и чем яростнее по нему лупить, тем скорее он испустит дух. За этим последовала пауза, раздался Аркашкин истошный вопль: "А что ты меня за ухо?!" - и снова загудел рояль, но уже ровнее, хотя по-прежнему в звуках его слышались недовольство и жалоба.

– Аркадия усадили, - сказала бабушка. Быстро все поправила на столе: тарелки, вилки, рюмки. Смахнула несуществующую пыль с вещей. Довольно оглядела комнату.
– Сейчас Маша придет. Ты с ней о чем-нибудь научном поговори.

В коридоре звякнул звонок и залился долгим рассыпчатым звоном. Бабушка бросилась открывать. Из коридора послышался ее голос:

– Заходи, подруга.

– Захожу, подруга, захожу. Расстроилась я, - ответил ей другой голос, напористый и горячий.
– Каждый день приступ. У меня от расстройства печень распухла.

Ольга вертанула обруч вокруг талии. Опустила его, вертящийся, на колени и опять подняла на талию.

В комнату вошли бабушка и высокая седая старуха.

– Аркадий не по годам развивается. Я чуть в обморок не упала. Приходит и заявляет: "Бабушка, я чувствую, мне влюбиться пора".

Ольга перестала крутить обруч, поймала его рукой.

– Рано ему, - подтвердила бабушка.
– А ты ему что?

– Я его за ухо - и за рояль. Я ему строго. Про любовь пусть спрашивает, когда делу выучится.
– Старуха Маша, даже не глянув на Ольгу, прошла к окну, высунула голову и закричала: - Нюансы! Где нюансы? Нюансы давай!

За окном снова заиграли. Старуха вернулась к столу. Уставилась на Ольгу.

– Ребятишки сейчас в развитие пошли. До чего головастые, до чего рослые!
– сказала Ольгина бабушка.

– Особенно мой Аркадий.
– Старуха Маша подошла к Ольге, пошлепала ее по щеке: - Подосиновичек. Морковочка. Ну какая славная. Первый раз вижу, чтобы рыженькая - и такая славная. Даже веснушек нету.

Ольга сердито пустила обруч, подняла его, крутящийся, на грудь.

– В отца?
– спросила старуха Маша.

Ольгина бабушка тяжело вздохнула:

– А то в кого же. Я дочке своей говорила, предупреждала...

– И вовсе я не в отца, - сказала Ольга.
– У него цвет совсем другой. У него желтый оттенок, а у меня красный. Я сама в себя.

– В себя не бывает, - резонно заметила старуха Маша.
– Все на кого-нибудь похожие. Значит, у вас в роду кто-то красный был. Цвет до седьмого колена передается.

– В моем роду красных не было, - заявила бабушка.

Старуха Маша принялась бесцеремонно разглядывать Ольгу.

– Перестань крутить хупалку, когда на тебя взрослые смотрят. Несерьезная вещь. Я своему Аркадию не разрешаю.

– Это почему же несерьезная?
– спросила Ольгина бабушка уязвленно. Я ее в магазине купила. От нее талия развивается. Она гибкость дает.

– Ни к чему с таких лет талию развивать. Она у тебя еще не влюбляется? Ну вот, разовьет талию и влюбится. Прямо хватай за рыжие космы и сажай дело делать, без разговоров.
– Старуха Маша бросилась к окну и закричала на весь двор.
– Пьяно! Там пьяно написано! Пьяно играй! Послушала и добавила грозно: - Я из тебя дурацкие интересы повытрясу.

За окном заиграли тише.

– Ты, Маша, садись, - предложила Ольгина бабушка.

Маша села к столу, осмотрела закуски и, вдруг повернувшись к Ольге, сказала:

– В кого же она такая? Она мне кого-то напоминает.

Ольгина бабушка подвинула подруге тарелку с пирогами.

– Ты, Маша, успокойся. Пироги кушай.

Старуха взяла кусок пирога и положила его обратно.

– Перестань кружить свою хупалку... Слушай, Клаша, а почему она у тебя в волосатом свитере ходит?

– В свитере удобно, - ответила Ольга.
– И красиво.

Старуху Машу этот ответ не устроил. Она проворчала:

– Красота хороша с хлебом, хлеб - с маслом, а девочка должна ходить в платье, как мы ходили. А то обтянутся, как неприкрытые обезьяны. Ну, насчет брюк я сейчас не возражаю.
– Старуха Маша наклонилась к Ольгиной бабушке и что-то долго шептала ей на ухо. Обе согласно и скорбно кивали головами, вздыхали и бормотали: "Да, да. Боже мой. Это ужас..." Потом, когда они нашептались, Маша откинула голову и сказала задумчиво: - Так что, подруга, против брюк я не возражаю. А вот всякие свитера...