Тренировочный день

— Так это все-таки Володя к нему первый пристал? — делает вывод Виктор и вздыхает: — ясно. А почему ты — Лимон?

— Я не Лимон. — хмурится Володя, засовывая руки в карманы и отворачиваясь: — и вообще, он меня при всех на уроке дундуком назвал! Вот я и…

— Это потому, что он Лермонтович. Некоторые «эр» в его фамилии не выговаривают. — встревает в разговор Наташа Гасленко, которая стоит тут же с портфелем на плече: — если быстро говорить: — «Лермонтович, Лермонтович, Лермонтович», то получается — «Лимонтович». То есть — «Лимон».

— Понятно. — хмыкает Виктор: — ну, что я могу сказать как учитель? Моя задача — воспитывать грядущее поколение, а ты гав ловишь и даешь себя в будку пробить. Не видел, что у него руки свободны? Если хватаешь человека и не хочешь чтобы тебе в будку пробили, то хватай вот так… — он берет Володю за плечи: — видишь? Так ты контролируешь его предплечья. Попробуй меня ударить.

— Ээ… в смысле? — застывает на месте Лермонтович.

— Считай это предметным уроком. Попробуй меня ударить. Ну? — Виктор чуть приседает, чтобы быть примерно на одном уровне со школьником.

— Вот так? — парень неуклюже изображает удар.

— Да. Видишь? Я управляю твоими предплечьями, просто отводя удар в сторону. Если ты вот так «прилип» к человеку, то ему будет трудно ударить тебя. А когда ты просто хватаешь человека за грудки, то ты занимаешь свои руки удержанием его корпуса на месте, предоставляя ему свободу действий. Это сработало бы если бы ты был в два раза больше и сильней, а во всех остальных случаях не сработает. — Виктор отводит руку паренька в сторону, показывая, как именно.

— А если я быстро ударю? — спрашивает парень, в его глазах загорается огонек любопытства.

— А ты попробуй. — легко соглашается с ним Виктор, зная, что парням во все времена была интересна тема противостояния и конфликта, умения постоять за себя.

— Видишь? — через некоторое время говорит Виктор, легко отводя все попытки Лермонтовича достать его: — когда моя ладонь находится у тебя на предплечье ты не можешь ударить быстро, не можешь быстро вернуть руку назад и не можешь разорвать этот контакт, в то время как я…

— Ух ты! Как классно! Это… каратэ?! Виктор Борисович, вы знаете каратэ?! — в глазах у паренька вспыхивает восторг, Виктор вздыхает, отводя его руку в сторону еще раз и обозначая прямой удар в голову, визитная карточка школы «Юной Весны» — прямой удар вертикальным кулаком, быстрый и сильный, останавливающий но не нокаутирующий. Таким ударом противника не вырубить, но легонько встряхнуть голову, чтобы сбить с толку, заставить потерять темп… и не давая опомнится нанести сразу пулеметную серию таких же ударов в стиле Ип Мана или его ученика, Брюса Ли. Насколько он помнит, звезда Брюса Ли взошла в семидесятые, так что на западе сейчас прямо бум боевых единоборств, всех этих кунг-фу, у-шу, каратэ и прочих. Однако же в Советском Союзе в восьмидесятые преподавать каратэ запретили, даже статью в уголовный кодекс внесли. Что интересно — запретили впрямую именно каратэ. В том числе как пропаганду чуждого советскому человеку образа жизни, ведь каратэ рассматривалось как японское боевое искусство. Так что признаться в том, что он, Виктор Борисович Полищук знает каратэ — это уже один шаг в сторону конфликта с Уголовным Кодексом РСФСР. Неправильный шаг. Такой шаг непременно осудил бы сам Остап Сулейман-бей Мария Бендер, турецкоподданный Великий Комбинатор. Нужно чтить Уголовный Кодекс РСФСР и читать газеты — вот что завещал Великий Комбинатор и потому Виктор решил выкрутиться от неудобного вопроса рыжего школьника.

— Нет. — сказал он: — каратэ — это чуждый советскому человеку вид спорта, культивирующий насилие и жестокость, продвигаемый японской военщиной, в попытках реванша империализма. А это — традиционный комплекс физической культуры от наших братьев по социалистическому лагерю — китайцев. В древние времена именно угнетаемые классы крестьян и рабочих изучали кунг-фу и ушу для того, чтобы бороться со своими угнетателями, классовыми врагами. Так что в идеологическом плане школа «Вин Чун» имеет превосходство над каратэ.

— Ух ты! — еще раз повторил рыжий Лермонтович: — Виктор Борисович! А научите меня, пожалуйста!

— Ишь чего удумал! — повышает голос Нарышкина: — Виктор Борисович занят! И вообще, рабочий день у него закончился, а ты к нему пристаешь!

— Лиза! Не мешайся! Виктор Борисович, пожалуйста! — умоляюще взглянул на него рыжий.

— И… нас тоже! — потянулись руки вверх у стоящих рядом школьников: — мы тоже хотим научиться!

— Лиза права. Сейчас уже поздно об этом говорить, поговорим завтра. — взял тайм-аут Виктор: — вас уже дома ждут. Все, собирайтесь, завтра у нас экскурсия на завод к шефам.

Раздались разочарованные возгласы, но ребята понемногу стали расходится. Виктор же сложил руки на груди и задумался. Ситуация складывалась интересная, само по себе то же каратэ было почему-то на пике популярности в семидесятые — и не только в Советском Союзе. Просто до нашей страны эта лихорадка боевых искусств дошла чуть позже и в то время, как на западе все уже давно переболели этими кунг-фу и каратэ, начали снимать фильмы, где старое доброе огнестрельное оружие вернуло себе былые позиции, то в СССР запрет на преподавание каратэ, наоборот, подстегнул его популярность. Появились подпольные секции, нашлось куча шарлатанов, которые выдавали себя за мастеров, по рукам стали ходить фотокопии с самоучителей по каратэ, мутные, зачастую очень плохого качества, но востребованные. И все это — продавалось и покупалось из-под полы. Тренера зарабатывали немаленькие деньги, чуть позже, ближе к девяностым истории про то как кто-то купил себе автомобиль вне очереди или кооперативную квартиру всего за год преподавания каратэ — не были редкостью.

С точки накопления ресурсов — интересная идея. Хотя есть и минусы, например неминуемое противоречие с Уголовным Кодексом РСФСР, однако если позиционировать это не как каратэ, а именно как традиционную древнюю гимнастику ушу, по которой в дружественном социалистическом Китае соревнования проводятся… а с другой стороны, когда там конфликт с Китаем на острове Даманском был? Недавно вроде же? Хм, ну и ладно, пусть не китайское искусство, а скажем — вьетнамское. Вьет Во Дао, так кажется оно называется? По механике и технике не так уж и отличается от всего остального, да и как тут отличаться, если у всех людей тело устроено одинаково? Две руки, две ноги, одна голова. Да в конце концов можно оседлать тему традиционной славянской борьбы или там задвинуть про «забытое боевое искусство малых народов СССР». В конце концов тот же Харлампиев и Ощепков свое самбо тоже позиционировали как синтез и переосмысление древних приемов традиционных единоборств в том числе и народов Советского Союза. Потому что вслед за повальным увлечением всем зарубежным — пойдет неминуемый откат и востребовано станет все свое, исконное, домотканое и сермяжное. Или наоборот — вывести что-то свое на стыке. Как там у одного фантаста было? БТО — бестравматическая оборона. Как самбо на основе дзю-до, так же создать свое, истинно социалистическое искусство бестравматической обороны — на основе айкидо. Бред? На этапе мозгового штурма принимаем все идеи не критикуя, а записываем в блокнот.

Если он сможет сделать вид, что является таким же гением как тот же Харлампиев или Ощепков, если разработает свой вид боевого искусства для СССР — у него появятся столь нужные ему ресурсы. Попасть в идеологическое пространство, быть продвинутым в нужном русле… так сказать, «Советский Союз — родина слонов!» и все. Закрытые семинары в силовых органах, полезные знакомства, индивидуальные тренировки с разными «большими людьми», а впоследствии — монетизация. Книги, методики тренировок, интервью, всесоюзный сенсей… его лицо на обложках журналов и на экранах телевизоров.

Он задумался и покачал головой. Заниматься такой профанацией крайне не хотелось. Это как будто ты кого-то обманываешь. Присваиваешь себе все, что мир боевых искусств изобрел и усвоил за эти годы. Кравмага, например, или ММА. В случае с айкидо так и вовсе стырить все, придуманное гением Морихея Уэсибы… стырить, переработать под современные реалии, правила ввести свои и — вперед. С другой стороны учителя боевых единоборств говорят, что в конце концов каждый человек вырабатывает свой личный стиль. И это — уже его личное изобретение.