Три дня Илль

– И давно вы знаете?

– Имя? Только что узнала.

– Откуда?

– Духи рассказали, - хмыкнула старушка.
– Доедать будешь?

– Нет, спасибо... А что ещё сказали духи?

Ведьма - только они дружат с миром мёртвых - убрала со стола тарелки, унесла суп. Илль следила за каждым её шагом, раздумывая, о многом ли та знает, и не пора ли ей бежать дальше, бросив всё.

– Сказали, что...
– по столу рассыпались карты, - ждёт тебя любовь большая.

Илль не узнала свой смех. Вот это карканье, заметавшееся под потолком, издает она?

– ...и скоро.
– Ведьма строго глянула на Илль.
– Сними карты... К себе.

– Любовь ждёт... Гаданием вам не прокормиться, потому и лечите?

– Ну почему же? На свежее мясо хватает, - парировала старушка. Веер цветных картинок лег между ними, как тонкий мост.
– Гадаю я редко, только когда... клиент подходящий.

Иллия опустила руку в карман, нащупала тощий кошелёк. Хоть бы хватило, а то запросит за ворожбу - вовек не расплатишься.

– И что тут у нас?..
– Пальцы нежно погладили нарисованный скелет.
– Смерть была, большая смерть... Обрушилась башня, и род погиб. Но не весь. Не весь...

– А что ещё?
– Илль не справилась с любопытством - вдруг ведьма и впрямь может прочесть будущее?

– Дорога. Длинная, дальняя, снегом запорошенная... Вижу псов - мчатся по следу...

А ведь были псы. Под Альбургом её загоняли, как лисицу, травили собаками, улюлюкали весело. Она спаслась в воде - просидела под заброшенной мельницей весь вечер и ночь, пока охотники не решили, что она вырвалась из тисков и сбежала.

– Выбор. Ты выбираешь дорогу, - говорила старуха, водя над картами рукой, говорила и смотрела прямо в глаза. Сейчас в ней проступила настоящая суть - хищная и опасная.
– Но любовь уже с тобой. Пусть ты этого и не хочешь, но избежать ее нельзя.

– Можно.

– Нельзя!
– рассердилась ведьма.
– Судьбе не нравится, когда её метку пытаются подделать.

– Я не верю в судьбу, - возразила из чистого упрямства Илль. Она не знала, кто толкает её в спину, заставляя врать, но спорила, надеясь услышать - правду? ложь?
– утешение.

– Неважно... Вижу детей... Они уже приходили к тебе и ушли, но вернуться вновь.

Илль сжала зубы, глотая слёзы. Вот и утешение, только нужно ли оно ей?

– Я не хочу больше... Хватит!

– Ну, как скажешь, - согласилась ведьма, сгребая карты.
– Может, оно и к лучшему... Не будешь с выбором колебаться.

– Сколько за гадание?

Хозяйка встала из-за стола, убрав в карман карты, и принялась что-то отмерять и смешивать у буфета.

– Пять серебрушек за травы, а гадание - дар.

Илль выложила стопочку разогревшихся в ладони монет.

– Зальешь кипятком, отвар пусть он сразу выпьет, а гущу - теплую - к груди приложишь.

– Спасибо.

Ведьма провела гостью до двери и шепнула той в спину:

– Попутного ветра...

****

Ингвар спал, когда она вернулась. Илль потрогала лоб: горит. На щеках румянец, грудь поднимается редко и тяжело. Вовремя она сходила к лекарке.

Всю дорогу домой она вспоминала прошлое, позволив скорби наброситься на нее. Под ногами шелестели палые листья, а она слышала смех; рядом щебетала пичуга, а перед её глазами вставал зимний сад с клетками, в которых пели скворцы; косые лучи перемежались с тенью, а она переносилась в пустой зал, где за тяжелыми портьерами пряталось солнце, а по полу скользили туфли.

Илль тряхнула головой - не время. Огонь погас, так что пришлось разжигать его снова. На этот раз дело пошло быстрее, так что вскорости на плите кипела вода.

Она залила травы кипятком, поколебавшись, не оставить ли половину на вечер, но решила, что сходит к ведьме еще раз, если понадобится.

– Ингвар... Ингвар, проснись.

Длинные ресницы медленно поднялись, открывая мутные, с красными прожилками глаза.

– Выпей, пока горячее.

Он послушно отхлебнул. Поморщился и принялся глотать парящий отвар. Пустой ковш отдал Илль и откинулся на подушки, тяжело дыша.

– Легче?
– О чем она спрашивает, не может ведь отвар подействовать сразу.

– Вроде да... Кх-кх, - кашлянул Ингвар и прислушался к себе.
– Да, теплее стало.

– Тогда раздевайся, гущу ещё надо на грудь приложить.

Он безропотно стянул с себя мантию и рубаху. Илль отвернулась, не столько отыскивая бинт, сколько скрывая смущение. Что это с ней? Голых мужчин давно не видела? Или просто гадание из головы выбросить не может?

Бинт нашёлся в свертке с грязной одеждой - измятый, с бурыми разводами от плохо выведенной крови. Она старалась его отстирать, но не получилось. Как и со шрамами - они тоже остались с ней.

Ингвар увидел, с каким лицом повернулась к нему хозяйка, и спросил:

– Что-то не так?

– Нет, нет, все хорошо... Придержи тут... Ага, спасибо.

Илль зачерпнула горсть тёплой жижи и размазала её по груди. Под пальцами заскользила гладкая бледная кожа, туго натянутая на скелет. Она вытряхнула на ладонь остатки, не обратив внимание на капли, испачкавшие простыни, и пришлепнула их сверху. Лёгким движением отерла руку о грудь. Ингвар вздрогнул.

– Больно?

– Щекотно.

Она улыбнулась краем рта - на щеке проступила ямочка. Бинт лег тугой повязкой поверх ребер. Ингвар завозился, устраиваясь поудобнее. Если бы не слабость, он ушел бы еще утром, не желая обременять собой Илль.

Он посмотрел на нее вблизи, пользуясь моментом. Чистая кожа без единой оспины. Правильные, даже точеные черты лица. Черные волосы с густой сединой - поначалу он принял ее за старуху, но сейчас видел, что она лишь немногим старше него. Красавицей Илль назвать нельзя, но взгляд она была способна удержать, а, возможно, и не один. Держится прямо, сама не замечая, как всегда ровна ее спина. Живёт в глуши, забравшись в середину демонских земель... Прячется? Но от кого? От жестокого мужа, готового забить жену до смерти? Нет, она не боится его. От алчных родичей, готовых отобрать последнее у сироты? Возможно. Или хочет побыть наедине с собой, переживая старую трагедию? Скорее всего. Оттого и складка между бровей никогда не разглаживается.

– Ну вот и все. Теперь осталось только выздороветь.

– Спасибо, - сказал он. Подумал и решился попросить: - Посидишь со мной?

Илль оглянулась, словно спрашивали кого-то другого, не её.

– Хорошо. Посижу.

Так как в тесной спальне не было места для лишней мебели, она присела на кровать, скрестила руки на груди и уставилась в окно.

Илль не хотела с ним говорить. Зачем? Чтоб впустить в душу постороннего, что натопчет грязными сапогами, нанесет грязи, а потом исчезнет, оставив лишь отпечаток сапога. Не надо ей такого. Потому она и отвернулась от Ингвара, чувствуя, как от его взгляда у нее горит ухо.