Три года счастья

Жалкий.

Клаус Майклсон — Дьявол.

Но ведь даже Дьяволу положен Ангел.

Девушка упорно пыталась вывести с пола кровавое пятно, но Клаусу видимо наплевать, если он не отрывается от мольберта, кисть испачкана в красный. Не просто красной акварелью, а настоящей кровью.

У этого Дьявол был Ангел — бледный, с чертиками в глазах, явно от него.

Теперь этот Ангел вдали от него и Клаус не знает, когда вновь сможет прижать свою дочь к своей груди.

Пока нужно обманывать всех, скорбеть, проливать кровь и отвоевать город. Тогда-то ее малышка сможет вернуться домой.

Пока же нужно решить, кого из родителей они убьют первыми.

Растирает по полотну кровь, наслаждается процессом рисования.

Мгла его уже давно затянула.

Навести бы порядок, не в мастерской, а в своих мыслях.

Он спит тревожно.

Ему бы обнять дочь, о которой он не перестает думать.

Ему бы покончить с восставшими из мертвых родителями.

Ему бы вернуть мир в квартал.

Ему душно и, едва проваливаясь в глубокие сны тьму, чувствует странное неприятное давление в своей голове.

Он живёт тысячу лет, всякого повидал, у него были множество ран, он падал и поднимался.

Он должен что-то сделать для его маленькой принцессы, Ангела.

Он психопат-убийца, для которого нет ничего святого в этом мире. Кровь — не разум, от алой крови можно отмыться, приняв ванну трижды.

Не отпускает.

Не отпустит пока Дьявол не напитается новой кровью и не отнимет еще одну душу.

Чернота затягивает, как болото.

Он не спит.

Рисует при свете луны.

Жалкий.

Он просыпался беззвучно, но сердце колотится, словно безумное. Он тяжело дышит и ощущает, что воздух в комнате стал нестерпимо тяжелым.

Отрывается от мольберта, опускает кисточку в стакан и подходит к окну, чтобы открыть его и впустить прохладного воздуха. Судя по темно-синему небу и грузным, тяжёлым тучам, сейчас поздний вечер, Элайджа ушел, Хейли удалось сбежать на болота. Сегодня поохотится там и вернется с наступлением рассвета, испачкает паркет кровавыми волчьими следами.

Он делает вдох, пропуская воздух глубоко в лёгкие. Его все ещё знобит, но пара вдохов и выдохов помогают ослабить дрожь в коленях.

Он думает о том, что нужно оставить картину вернуться в постель и попробовать вновь заснуть, не думать о своём маленьком Ангеле, а если не выйдет — взять разорвать кому-нибудь глотку.

Тогда-то успокоится.

Этот особняк, скорее похож на черный замок, в котором поселились монстры.

Уборка здесь не нужна.

Здесь льется кровь.

Он отходит от окна, оказывается с девушкой, осторожно убирает локон ее волос, прислушивается как бьется ее сердце.

Она не сможет покинуть этот дом.

Он может обнажить острые клыки, сверкнуть ярко-желтыми зрачками, ухмыльнуться, охватить руками ее талию, прокусить сонную артерию, насладиться криком и предсмертным всхлипом жертвы.

Отбросит труп, перешагнуть, улыбнуться, слизнуть капельки крови с губ.

Главное, что стало легче и мысли больше не давят на голову.

Вся тревога улетучивается, сменяясь тёплой улыбкой, потому что монстр получил желаемое и может задремать глубоко внутри души Никлауса Майклсона.

— Был уверен, что ты поможешь мне, любовь моя.

Майклсон едва заметно вздрагивает, разворачиваясь к трупу молодой девушки.

Любуется беспорядком на голове, мягкими губами, длинными ресницами, струйкой темной крови на шеи и застывшими, теперь уже в вечности глазами.

Теперь он можно и уснуть. Попытаться.

В этом черном замке не нужна была уборка.

Монстрам нужна только кровь: алая, горячая с металлическом привкусом.

***

Наслаждаться игрой скрипачки, которая каждый вечер играла в квартале.

Он заметил ее такую живую, свободную и волевую. Она вольна делать то, что пожелает.

Может играть, когда пожелает, зарабатывать деньги своим талантом и Элайджа Майклсон вправду восхищается ее стойкостью. У нее смуглая кожа, темные локоны и карие глаза. Копия его Катерины, только вот у Пирс другие таланты и вряд ли она так чтит музыку, как он.

Этот монстр утоляет свой голод музыкой.

Смычок вздрагивает в пальцах рук. Взмах смычком, опускает голову.

Она упрямо тряхнет головой.

Музыка — в ее крови. Музыка — единственный смысл в жизни Джиа.

Особенно, после того, как она умрет и станет монстром. Эмоции захлестывают с головой, мешая сосредоточиться, ведь она обратится, обречет себя на вечную жажду крови. Они изменится. В голове все спутано, как и листки с нотами, но Джиа всегда предпочитала импровизировать.

Люди, которые вечерами приходили мимо слушают ее — уличную, свободную скрипачку.

Они шепчут обсуждаю ее игру или вовсе не обращают внимание, как она не обращает внимание на мужчину, который разговаривает с Марселем. Они обсуждают что-то, возможно спорят, а она нагибается, чтобы положить скрипку в футляр. Мпрсяля она знает, а об этом первородном, что всегда носит костюмы она услышала от Марселя и теперь лично может познакомиться с ним. Майклсон одернув полы пиджака, шагает вперед, но Марсель уже знает, что нужно сделать.

— Но, как ни крути вампиры существуют из-за тебя и им нужна будет помощь.

Руки ложатся на плечи скрипачки, одобрительный кивок со стороны Джиа и хруст шеи.

Она ведь сама желала этого. Желала стать монстром ночи, умереть.

Умереть, чтобы возродиться.

Умереть, чтобы на вечно остаться молодой, свободной.

Она и умерла. Дьявол затуманил рассудок Ангела, если она выпила кровь Марселя и обрекла себя на такую судьбу.

Тело в руках Марселя, которое он кладет на асфальт, а Элайджа только пошатывается, смотрит на девушку.

— Ее зовут Джиа. Я дал ей своей крови несколько часов назад, когда она проснется, то ей нужен будет наставник. Надеюсь ее ты обучишь лучше, чем меня.

Лучше?

Хуже?

Кем она станет для него? Ученицей? Отвлечением? Случайной?

Марсель уходит, оставляя Элайджу в одиночестве, по среди улицы и у его ног труп Джиа. Бедная Джиа, которой столько всего предстоит пережить. Пережить начиная с обращения и контроля внутреннего демона.

Но, возможно, для Элайджи Майклсона она станет Ангелом. Тем самым, который положен каждому Дьяволу.