Три лилии Бурбонов

– Чтобы положить конец любым слухам!

Хотя этот аргумент не убедил Карла, тем не менее, он неохотно уступил, позволив Гарри Джермину уехать. Однако дело на том не закончилось и между сестрой и братом состоялся ещё не один спор по поводу того, что король называл «этим несчастливым делом». Однажды он даже воскликнул:

– Мне кажется, что лорду Джермину со всей его семьёй суждено стать моей погибелью!

Чувствуя, что стареет, Генриетта Мария решила посятить себя частной жизни, и, так как ни Шайо, ни Пале-Рояль не подходил для этого, королева-мать начала подыскивать себе другое уединённое жильё, благо в 1656 году Мазарини возобновил ей выплату пенсии. Она грезила собственным маленьким домом, где могла бы сидеть у камина или в саду, греясь на солнышке, в окружении своих собак и старых преданных друзей. Снова возобновив поездки по пригородам, она обнаружила то, что искала, в деревне Коломб. Она не хотела уезжать слишком далеко от столицы, так как ей нужно было заботиться о подрастающей дочери, а Коломб как раз находилась всего в семи милях к северо-западу от Парижа на изгибе Сены, где по вечерам солнце садилось за лес Сен-Жермен. Там была церковь ХVI века с башней ХII века. Старый замок тоже выглядел живописно и не был слишком большим. Кое-что Генриетта Мария надеялась привезла туда из новой мебели, например, шкафы из черепахового и чёрного дерева и зеркала с инкрустацией из позолоченной бронзы. Больше всего она сожалела о любимых картинах кисти Ван Дейка (портретах своих детей), украшавших стены её покоев в английских дворцах. Но королева высадилась во Франции без вещей, не считая ручной клади.

– Поскольку Вы теперь дружите с Кромвелем, Вам следует попросить своего нового союзника вернуть моё приданое, – предложила она Мазарини.

– Поскольку Ваше Величество никогда не были коронованной королевой, то не имеете право ни на какую компенсацию со стороны Англии, – передал ей карлинал резкую отповедь лорда-протектора.

– Это оскорбление касается не меня, а короля, моего племянника, – гордо возразила вдова, – который не должен позволять, чтобы с дочерью Франции обращались как с наложницей. Я была чрезвычайно довольна покойным королём, милорд, и всей Англией; эти оскорбления более позорны для Франции, чем для меня.

Этот эпизод не уменьшил ненависти Генриетты Марии к Кромвелю. Одна из её женщин, шпионившая в пользу лорда-протектора, даже уверяла, что подслушала, как её госпожа замышляла его убийство вместе с Джермином.

Когда Анна Австрийская добавила к её пенсии двести ливров из собственных доходов, Коломб был приобретён. Тем не менее, 1657 год был печальным для Генриетты Марии. Её старший сын заключил договор с испанским правительством и пообещал собрать всех своих подданных, находившихся во Франции, и отправить их воевать за Испанию. В июне на стороне этой страны герцоги Йоркский и Глостерский приняли участие в битве под Дюнкерком, завершившейся победой англо-французских войск над испанской армией и её союзниками. А в декабре до Парижа дошёл слух, что английский король был ранен во время покушения на него.

– Месье, сын мой, – написала ему Генриетта Мария, – я очень рада, что слух оказался ложным…Слухи всегда преувеличены, и мы верим в то, чего боимся. Однако нет ничего совершенно неразумного в том, что я должна просить Вас быть осторожнее, чем Вы есть на самом деле. Хотя я не сомневаюсь, что Бог хранит Вас до лучших времён, всё же Вам не нужно искушать Его и следует позаботиться о себе. В моих молитвах тоже не будет недостатка, если они чего-то стоят.

В течение лета и осени она снова испытала страдания, уже от болезни, и была вынуждена извиниться перед сестрой за своё молчание. В сентябре Генриетта Мария опправилась на курорт в Бурбонне, по словам придворного поэта, вместе «с юной принцессой, чья красота сияла рядом с ней, как ангел-хранитель». Однако воды не принесли ей облегчения, о чём она снова написала Кристине через месяц, когда вернулась в Париж.

В разгар той особенно суровой зимы в Шайо прибыла Луиза Пфальцская, племянница Генриетты Марии по мужу, сбежавшая из дома. Сначала она нашла убежище в моначтыре кармелиток в Антверпене, где её посетили Карл, принцесса Оранская и герцог Йоркский, которые умоляли её вернуться к матери, Елизавете Богемской. На что Луиза ответила:

– Мне очень жаль, что мой побег вызвал недовольство моей матушки, но я довольна переменой в своей жизни.

Когда же в бывшей комнате Луизы было обнаружено письмо её брата Эдварда, ранее перешедшего в католичество и проживающего в Париже, Елизавета Богемская сардонически заметила:

– Я была уверена, что это сделали дьявол и мой сын!

Тем временем Эдвард стал готовить почву для переезда сестры во Францию. Принц встретил Луизу в Руане и привёз в Шайо, где по приказу Генриетты Марии ей выделили комнату. Все ожидали, что она примет постриг в монастыре, основанном её тётей, но дальновидная настоятельница, сестра Анжелика, противилась этому. Впрочем, у самой принцессы тоже не было призвания к монашеству. Она просто осознала, что в тридцать шесть лет уже вряд ли выйдет замуж, к тому же, ей надоела нищета. В конце концов, она перебралась к цистерианкам в Мобюиссон близ Понтуаза, которые позже сделали её настоятельницей. Здесь у неё было достаточно времени, чтобы отдаться своей страсти к живописи. Она выполнила овальную картину «Успение Богоматери» и подарила её своей доброй тётушке. Причём Генриетта Мария так высоко оценила труды новообращённой, что отвела этому произведению почётное место над камином в своей спальне в Коломбе по соседству с «Успением Пресвятой Богородицы» Тициана. Принцесса-художница же, вовсю наслаждавшаяся существованием богатой сельской аристократки и никогда не разговаривавшая со своими монахинями, кроме как для отдачи приказов, дожила до восьмидесяти восьми лет.

Это отнюдь не улучшило отношения Генриетты Марии с Елизаветой Богемской, которой и без того не нравилось то, что из-за невестки она потеряла своё положение «вдовы Европы». Тем не менее, в следующем году более ценимая ею дружба тоже оказалась под угрозой. После достижения Людовиком ХIV совершеннолетия при французском дворе стало гораздо веселее и, к великой её радости, в течение суровой зимы Генриетта Анна три раза была приглашена на празднества. Тётка, принцесса Оранская, взяла её с собой на банкет к канцлеру, где Мазарини неожиданно пригласил Минетту на званый ужин. Другими гостями там были король, Анна Австрийская, герцог Анжуйский и Анна Мария Луиза Орлеанская. Однако перед своим ужином кардинал отвёл Великую мадемуазель в сторону и спросил:

– Правда ли, что Вы, мадам, вышли из комнаты после банкета у канцлера раньше дочери короля Англии?

Крутившийся рядом герцог Анжуйский бросился на её защиту:

– А если она и сделала это, то разве не была права? Почему люди, которые принимают от нас свой хлеб, должны иметь преимущество перед нами? Если они недовольны таким обращением, пусть идут ещё куда-нибудь.

Об этой истории со слезами на глазах рассказала матери Генриетта Анна.

Тем не менее, Анна Австрийская отругала своего младшего сына за отсутствие у него рыцарских чувств, а Великая мадемуазель, которая не хотела пропустить праздник у Мазарини, поспешила объяснить ему, что, поскольку канцлер её родственник, то она и вела себя у него по-домашнему, без церемоний.

Праздник у Мазарини был действительно великолепный. Поскольку он припал на воскресенье Великого поста, на нём подали ошеломляющее количество рыбных блюд. После трапезы состоялись танцы, а вечером хозяин повёл членов королевской семьи наверх в галерею, где было выставлено «всё красивое родом из Китая».

– Эти сокровища оказались призами для лотереи, – с восторгом писала Анна Мария Луиза Орлеанская, – пустых билетов не было, поэтому каждый гость получил подарок. Одному удачливому лейтенанту королевской гвардии достался первый приз – бриллиант стоимостью четыре тысячи экю.

В масленичный понедельник Анна Австрийская давала бал-маскарад и Кристина Шведская, в последний раз посетившая Париж, прислала записку, что если ей не дадут преимущество перед королевой Англии, то она не придёт. Однако регентша снова проявила твёрдость:

– Королева Англии и так несчастна в этом мире, а это её единственная возможность раз в год вывезти свою дочь на бал.

Так что Кристине было предложено было или придти в маске, или вообще не появляться. Шведская королева явилась, одетая «по-богемски» и выглядела «невообразимо нелепо», устроив такое зрелище на балу, что присутствующим приходилось отворачиваться, чтобы скрыть улыбки. (Из-за того, что 10 сентября 1657 года, Кристина, заподозрив в измене своего обер-шталмейстера маркиза Мональдески, приказала убить его прямо в Оленьей галерее Фонтенбло, её попросили убраться из Франции).

Герцог Ангулемский переоделся светловолосой девушкой и его родственники нашли, что в этом наряде он поразительно походил на Великую мадемуазель. Вообще, у восемнадцатилетнего Филиппа были вьющиеся чёрные волосы и тёмно-голубые глаза. Если бы не узкий рот, он был бы очень красив. Кроме того, брат короля отличался чрезвычайным тщеславием. Мазарини, считая, что Мария Анна Луиза должна оказать на своего кузена влияние, как-то сказал ей:

– Королева и я в отаянии, видя, что он не заботится ни о чём, кроме нарядов, и одевается как девушка. Он не занимается физическими упражнениями и слишком изнежен, что совершенно не подабает молодому человеку в его возрасте. Мы с королевой страстно желаем, чтобы он попросил разрешения вступить в армию.