Три лилии Бурбонов

На следующий день вдова усадила невестку рядом с собой за ужином и согласилась быть крёстной матерью её ребёнка. Причём по её безмятежному виду никто бы не догадался, что совсем недавно она хотела развести своего сына. После ужина Генриетта Мария дала также аудинецию Хайду и цветисто заверила его в своём решении быть любящей матерью его дочери, и что она сама будет«и впредь ожидать от него всех услуг, которых заслуживает её доброта». Прежде, чем отпустить его, королева-мать дала понять Хайду, что ожидает от него выполнения его части сделки. Так, сверившись с бумагой, которую она держала в руке, Генриетта Мария «рекомендовала ему сделать кое-какие вещи, которые касались непосредственно её интересов, а затем – интересов нескольких лиц, у которых были либо какие-то иски к королю, либо какие-то затруднения, которые мог уладить канцлер».

Однако она потерпела поражение в своих главных целях: развести одного сына и женить другого. За год до Реставрации Карл II посватался к тринадцатилетней Гортензии Манчини, племяннице Мазарин. Однако кардинал отказал ему, посчитав незавидным женихом. Но едва Карл взошёл на английский престол, как ситуация в корне изменилась. Как пишет Попов Н. В. в своей статье «Династические браки и брачная дипломатия в Западной Европе ХVII – начала ХVIII в.в.», первый министр через Шарля д’Артаньяна, посланного в Лондон, сам предложил королю в жёны свою племянницу и 12 000 000 приданого. Выслушав лейтенанта Роты мушкетёров, посулившего сверх ещё 3-4 млн., Карл II ответил:

– Так как дурно приобретённое добро, смешанное с тем, что нажито справедливо, никогда не принесёт ничего, кроме проклятья, я не желаю подвергаться риску потерять свою корону, обогатившись за счёт того, что наворовал дядюшка.

Такой ответ делает честь сыну Генриетты Марии. Тем не менее, спустя шестнадцаь лет Карл, прозванный «Весёлым королём», не постеснялся сделать Гортензию своей официальной любовницей. А пока в этом плане его потребности удовлетворяла Барбара Вильерс, графиня Калсмейн (ещё одна родственница Бекингема).

Наверняка, Карл II отказал Мазарини ещё потому, что Хайд и герцог Ормонд советовали ему жениться на сестре португальского короля, переговоры о браке с которой шли ещё при жизни Карла I. Сын Генриетты Марии желал, чтобы его супруга отличалась не только красотой, но и имела богатое приданое. Поскольку Англия всегда поддерживала Португалию на почве взаимного интереса в ослаблении Испании, после Реставрации Стюартов старинный союз, наконец, было решено скрепить браком. Тем более, что двадцатитрёхлетняя Екатерина Брагансская соответствовала всем требованиям английского короля. Чтобы заинтересовать его, Афонсу VI сулил дать за сестрой в приданое баснословную сумму. Но Джермин, который также принимал участие в переговорах, заявил, что этого мало и потребовал, чтобы Португалия «поделилась» своими колониями. Вероятно, он так и не забыл о Мадагаскаре. Кроме того, Англия должна была получить торговые привилегии в Бразилии и Португальской Ост-Индии, и религиозную и коммерческую свободу для англичан, проживающих в Португалии. Взамен Афонсу требовал от зятя военной помощи против Испании и свободу вероисповедания для Екатерины.

Наконец, королева-мать отправилась в карете в сопровождении своего сына-короля и других придворных в Портсмут, чтобы отплыть во Францию. Что же касается Джеймса, то он ещё был недостаточно здоров, чтобы проводить мать до порта. В багаже Генриетты Марии были великолепные жемчуга и бриллианты, которые красовались на принцессе Оранской во время её встречи с Великой мадемуазель четыре года назад. Карл II отдал драгоценности матери для того, чтобы она, в свой черёд, переслала их сыну Мэри.

– Король говорит, что она скоро вернётся, - пишет леди Дерби, - но я сомневаюсь в этом.

В Портсмуте незадолго до того, как корабль «Лондон» снялся с якоря, к свите Генриетты Марии неожиданно присоединился герцог Бекингем. В последнюю минуту получив разрешение короля на посещение Франции, он поднялся на борт без всякого багажа, будучи страстно влюблённым в Минетту.

«Лондон» шёл на всех парусах при попутном ветре, когда через двадцать четыре часа разразился шторм. От испуга принцессе Генриетте Анне стало плохо и её мать была вынуждена отдать приказ о возвращении в Портсмут. На протяжении всего это времени герцог Бекингем вёл себя как сумасшедший из-за опасности, грозившей Минетте. Когда, вернувшись в порт, незадачливые путешественники переждали шторм, принцесса, несмотря на то, что чувствовала себя ещё очень плохо, настояла на том, чтобы снова отправиться в путь. Дело в том, что Месье писал ей каждый день, убеждая свою невесту как можно скорее вернуться во Францию.

Корабль вышел в море во второй раз, но Генриетта Мария, увидев, что на коже её метавшейся в лихорадке дочери появились нарывы, снова попросила адмирала, лорда Сэндвича, вернуться назад. В Портсмуте все, кроме нескольких приближённых королевы-матери, сошли на берег, в то время как она сама осталась в каюте со своей дочерью, жизнь которой висела на волоске. Болезнь принцессы оказалась корью и, как только ей стало лучше, её перевезли в город, но там у неё снова случился рецидив. Два врача, присланных её братом-королём, жаждали пустить ей кровь, но Генриетта Анна решительно заявила:

– Я не желаю подвергаться лечению, которое убило мою сестру!

Французский двор, не получая никаких известий о невесте Месье в течение пятнадцати дней, отправил гонца узнать, что случилось с ней.

– Её королевское Высочество была больна, но сейчас ей легче! – таков был ответ из Англии.

Выздоровление Минетты шло медленно и осложнялось скукой провинциального Портсмута. Наконец, «Лондон» в третий раз отплыл во Францию и путешественники без всяких происшествий добрались до Гавра. Правда, герцог Бекингем доставлял королеве-матери столько хлопот во время путешествия, что, едва высадившись на берег, она приказала воздыхателю Минетты добираться до Парижа самому. Так как в Руане свирепствовал оспа, губернатор Нормандии предложил путешественникам остановиться в соседнем замке. После чего они отправились в Понтуаз, где духовник Генриетты Марии принял свою госпожу в собственном аббатстве. Пока гости любовались картинами, драгоценностями и фарфором аббата Монтегю, неожиданно за окном раздался звук барабанов, труб и литавр. Оказалось, что это король со своей супругой и братом прибыл из Парижа, чтобы лично выразить радость по поводу возвращения английских родственников. Месье же едва мог вымолвить слово от радости при виде своей цветущей невесты.

Вскоре после помолвки Генриетты Анны, 9 марта 1661 года, неожиданно умер Мазарини, много лет страдавший от подагры. За несколько дней до смерти кардинал просил убитую горем королеву ни в коем случае не откладывать церемонию. Впрочем, вряд ли это было возможно. О предстоящем браке Филиппа и Генриетты Анны знала уже вся Европа. А Мазарини… Ну кто такой Мазарини? Он умер, и о нём тотчас же все забыли. Все внезапно вспомнили, что у Франции есть король. 30 марта состоялось венчание Минетты в часовне Пале-Рояля. Поскольку был Великий пост, а принцесса ещё носила траур по сестре и брату, церемония была частной. За несколько дней до свадьбы заметив, что жених ревнует её к Бекингему, который не оставил свои безумные выходки, принцесса попросила мать:

– Объясните Месье, что я равнодушна к герцогу!

Генриетте Марии удалось свести всё в шутку и Филипп, казалось, успокоился. Король подарил брату Пале-Рояль, дворец, где прошло их детство и титул герцога Орлеанского. Теперь Филиппа уже именовали «Монсеньор».

После венчания дочери Генриетта Мария ещё в течении нескольких дней оставалась в Пале-Рояле, так как её дочь от чрезмерного волнения чувствовал себя не слишком хорошо. Наконец, пришла пора им расстаться.

– Это было просто, и по Богу, – свидетельствовал отец Сигриен, который присутствовал при этой сцене.

Герцог Орлеанский же, обожавший душераздирающие сцены, с удовольствие наблюдал, как его жена и тёща вздыхали, рыдали и причитали, сжимая друг друга в объятиях. После чего новобрачные отправились в Тюильри, а Генриетта Мария – в свой замок Коломб, в то время как король и королева находились в Фонтенбло. Вскоре до королевы-матери дошли приятные вести из Парижа: столица была очарована юной герцогиней Орлеанской.

– Вся Франция была у её дверей, – свидетельствовал современник, – мужчины не думали ни о чём другом, кроме ухаживаний за ней, а все женщины старались угодить ей.