Три лилии Бурбонов
Шрифт:
В марте 1640 года на помощь французам прибыло ещё 8 000 солдат. Несмотря на подкрепление, французская армия уступала испанской по численности в полтора-два раза. Но даже с такими силами можно было воевать на равных, что блестяще продемонстрировал д’Аркур, когда Леганес осадил Казале с 20 000 испанцами и 8 000 пьмонтцами во главе с кардиналом Маурицио. Мантуанский гарнизон насчитывал 1 000 человек и был усилен 300 кавалеристами и 200 французскими пехотинцами во главе с маршалом Ла Туром, а у д’Аркура было 2 300 кавалеристов и 7 000 пехотинцев. Вместе с французами сражались пьемонтские генералы Вилья и Пьянецца. Они штурмовали врага тремя колоннами, заняли окопы и вытеснили неаполитанскую пехоту, одновременно отбив контратаку испанской кавалерии. В результате 29 апреля испанцы отступили, оставив на поле боя 3000 убитых и раненых, 1800 пленных, 18 орудий, 24 флага, все
Затем д’Аркур с десятитысячной армией двинулся к Турину. Но его опередил Томас со своими солдатами (1000 всадников и 5000 пехотинцев) и блокировал цитадель. 12 мая в Турине произошёл всплеск религиозного фанатизма: на горе Капуцинов отряд французских солдат-гугенотов застал врасплох нескольких беженцев, ищущих убежище в монастыре. Протестанты осквернили священное место и убили всех, кого могли захватить. Это преступление, типичное для Тридцатилетней войны, шокировало пьемонтцев. 13 мая французы полностью окружили столицу. Но в конце месяца, в свою очередь, были окружены новой армией Леганеса численностью 18 000 человек. На требование сдаться д’Аркур ответил:
– Я сдамся только после того, как лошади съедят всю траву вокруг Турина, а люди съедят всех лошадей.
– Образовался своего рода слоёный пирог из войск французов, итальянцев, опять французов и, наконец, испанцев, - иронизирует Беллок Хиллэр в книге «Ришельё».
Но это было ещё не всё: французский военачальник Тюренн возглавил молниеносные кавалерийские рейды против испанцев. Несчастные жители Турина теперь подвергались пушечному обстрелу со всех сторон, включая священную гору Капуцинов и их собственную цитадель.
После поражения при Казале испанцы не рискнули атаковать французов. Томас Савойский и маркиз Леганес обменивались сообщениями, стреляя пушечными ядрами, методом, называемым «пушечным курьером», и таким же способом осаждающие получали соль и лекарства. Первым не выдержали нервы у Томаса. Турин стал могилой амбиций принца: он не мог позволить себе содержать столицу, не мог управлять из неё и не мог покинуть её. Потому был вынужден умолять о прекращении огня. Убеждённый, что Леганес намеренно стремится подорвать его авторитет, Томас вступил в переговоры с д’Аркуром и 24 сентября удалился на свою базу в Иврее. Леганесу же ничего не оставалось, как отступить
В Государственном архиве Турина сохранился список жителей города, враждебно настроенных к Кристине, который составил её анонимный сторонник, чтобы регентша могла отправить их в изгнание. На протяжении четырёх месяцев осады он терпел голод и пушечные обстрелы вместе со своими политическими противниками, чтобы потом выплеснуть свою ненависть к ним на бумаге.
Кристина назначила генерал-лейтенантом Пьемонта маркиза Пьянеццу, а командовать войсками Савойи должен был генерал Вилья. Вместе они приняли участие в освобождении столицы от испанцев, после чего Пьянецца стал её губернатором.
18 ноября 1640 года королевская мадам со старшей дочерью и Филиппо д’Алье въехали в Турин под приветственные крики горожан. 2 декабря с подачи Ришельё было подписано соглашение: Томас вернётся с семьёй в Пьемонт, а Людовик ХIII отдаст завоёванные территории герцогу Карлу Эммануилу II и выведёт войска.
Глава 6 УЗНИК ВЕНСЕНСКОГО ЗАМКА
Ещё в сентябре 1640 года Ришельё приказал Мазарини, который перешёл на службу Франции, отбыть в Турин, чтобы урегулировать дела в Савойе,
– Это дело было чрезвычайно деликатным и в то же время требовало от слуги первого министра и короля достаточно много энергии, - утверждает писатель Джеффри Трежер в своей книге «Мазарини: кризис абсолютизма во Франции».
Таким образом, его послали, чтобы привести в исполнение наказание, которое, как решил Ришельё, граф Филиппо заслужил «своим неумелым руководством». Предыдущим летом д’Алье отказался передать альпийские форты французской армии, что кардинал посчитал «наглостью».
За несколько дней до того, как Джулио прибыл в Турин, проделав путь от Парижа до Савойи всего за четыре дня, маршал д’Аркур возвратил столицу регентше. Мазарини сразу принял все меры для того, чтобы Кристина смогла вернуться туда.
Вечером 30 декабря 1640 года она решила устроить великолепный бал. Ему предшествовал банкет, устроенный французским полковником де Монпезе, на который были приглашены некоторые пьемонтские вельможи, в том числе, Филиппо д’Алье. Как только обед в чисто мужской компании закончился, французские солдаты окружили дом, в котором
он проходил, и губернатор Кераско, войдя в зал, где всё ещё находились собравшиеся, подошёл к любовнику Кристины и объявил его арестованным от имени короля. Граф выразил было протест против такого произвола, но так как никто из присутсвующих гостей, в том числе, пьемонтцев, не вступился за него, он был вынужден уступить и позволить отвести себя в гарнизонную тюрьму.Тем временем королевская мадам, уже готовая к балу, присутствовал на одевании своей дочери Луизы, когда ей сообщили об аресте Филиппо д’Алье.
Вот как описывала это событие Кристина в письме к Феличе Савойскому:
– Мой брат, Вы уже, наверно, знаете…, что позавчера предпоследнего числа прошлого года граф Филиппо, отправившийся на ужин к сьеру де Монпезе, командиру французского полка, был арестован там по приказу короля, моего брата, и оттуда доставлен в цитадель, а затем ночью отвезён в тюрьму в Пинероло. После этого внезапного ареста, произведённого большим отрядом вооружённых людей, господин граф д'Аркур, месье Мазарини, посол при нашем дворе, и сьер дю Плесси-Прален прибыли в замок, сопровождаемые таким же отрядом вооружённых солдат, которые захватили проходы от дверей до самого парадного зала и галереи, расположенной рядом с нашей спальней, с помощью этой меры предосторожности продемонстрировав желание… не допустить восстания, которое они могут возбудить своим действием... Они представили нам письмо от Его Величества и сказали нам: что он счёл необходимым для блага этого государства увезти на некоторое время персону графа Филиппо, с которым во все времена не было плохого обращения. Можете представить, насколько это горестное событие было для меня обидным, и у меня тогда не было слов, чтобы выразить вред, нанесённый моей репутации и моему авторитету насильственным похищением невинного и достойного человека, которого я должна была бы наказать сама, если бы он оказался виновным… как нашего подданного, но они решили убедить меня, что Его Величество должен был сделать это подобным образом, поскольку мы никогда бы не дали согласия на изгнание указанного графа, несмотря на то, что он несколько раз просил у нас разрешения уйти в отставку… и мы хорошо знали, что мы были правы, не соглашаясь…, когда упомянутый граф просил нас об этом… Они хотели смягчить строгость этого действия заверением, которое они дали нам, что Его Величество желает этого ареста только на короткое время… Теперь они добавляют ко всей этой красивой лжи… что графу Филиппо будет поручено какое-то дело за пределами страны… и что это спасёт наш авторитет и нашу репутацию… мы поручили аббату де ла Монти работать со всевозможной тщательностью (над освобождением графа), и, тем не менее, считаем необходимым, чтобы Вы вдобавок посоветовались с высшими должностными лицами, как Сената, так и Палаты представителей, дав им понять, что если какой-нибудь враг мог оклеветать первого министра страны, то Вы должны быть в курсе этого… мы надеемся, исходя из его невиновности и доброты Его Величества, что, закрыв рот злобе и завистникам, он даст понять, что граф всегда был верен своему суверенному принцу, и этот позор скорее превратится в честь, чем в вину перед Его Величеством
По свидетельсту д’Эмери, Кристина часто говорила:
– Не следует забывать своих лрузей и возлагать слишком большие надежды на врагов.
В то же время, Габриэль де Мун утверждает:
– Она сама обожала интриги и бросалась в них с головой, не заботясь об опасности, что не мешало ей, дабы избежать расплаты, жертвовать своими сообщниками или отказываться от своих планов.
Вероятно, автор книги «Ришельё и Савойский дом» намекает на судьбу отца Моно, хотя, как известно, королевская мадам боролась за своего духовника до последнего. Тем не менее, Филиппо д’Альё был не только любовником Кристины, но и её советником и защитником, не говоря уже о том, что он развлекал её. То есть, граф был для неё всем. Поэтому, узнав об его аресте, регентша упала в обморок, после чего отменила все празднества.
Ночью французы решили отправить своего пленника в занятую ими крепость Пинероло, а Кристина из опасения, что её тоже могут арестовать, решила срочно уехать в Шамбери.
– И величайший страх сковал грудь упомянутого графа Филиппо в тот момент, - пишет монах Витторио Сири в своих «Тайных воспоминаниях», - когда Мадам села в карету, чтобы вернуться в Савойю; и её рыцари вскочили на коней, чтобы последовать за ней, а кардинал (Мазарини), проводив её карету, пришёл к нему (Филиппо) в комнату, крепко сжал его руку и другой толкнул ему в живот, глядя на него мрачным взглядом, и не сказав ничего больше, ушёл…