Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Правда, рост и бледность их новой королевы разочаровали горожан, которые выразили надежду:
– Она достаточно молода, чтобы ещё подрасти.
Из уст в уста также передавалась история о том, что когда накануне Генриетту Марию спросили, сможет ли она выносить гугенотов, королева с апломбом ответила:
– Почему бы и нет? Разве мой отец не был одним из них?
В пять часов вечера 25 июня 1625 года, когда тёплый дождик начал барабанить по тентам барж, королева высадилась на ступенях Сомерсет-хауса или Датского дома, который супруг предоставил в её распоряжение. Этот дворец был построен лордом-протектором Сомерсетом, а после его казни конфискован Яковом I и преименован в честь покойной королевы Анны Датской. Можно предположить, что въезд Генриетты
По свидетельству современника, «принцесса приехала… со всем двором и обстановкой, вплоть от щипцов для завивки волос до ночных горшков», с «ошеломляющим количеством лошадей и экипажей». Короче говоря, копия описи её приданого насчитывала до тридцати томов. Во время осмотра своих покоев в восточной части главного королевского дворца Уайтхолл (Сомерсет-хаус был отдан под временную резиденцию герцога и герцогини де Шеврёз) с потайной лестницей, ведущей к реке, часовней и Большим залом, Генриетта Мария с удивлением обнаружила там парадное ложе елизаветинской эпохи и воскликнула:
– Это самая старая кровать, которую я когда-либо видела!
Неудивительно, что юная королева была разочарована: ведь она привезла с собой роскошную спальную обстановку, в том числе, малиновые бархатные драпироки для кровати, помост (прикроватные ступени?), ковры, туалетный столик, стулья и табуреты. Сам же Уайтхолл, беспорядочный комплекс огромных зданий, мало изменившихся со времён короля Генриха VIII, не шёл ни в какое сравнение с дворцом Фонтенбло и даже с Сен-Жерменом.
Первое пребывание королевы в Лондоне было недолгим – «три недели суеты, споров и постоянных развлечений в накалённой атмосфере», как пишет в своей книге «Генриетта Мария» английская писательница Карола Оман. На следующий день брак был подтверждён в соответствии с условиями, согласованными в брачном контракте, после чего последовала англиканская служба и королева должна была ждать за пределами церкви. За церемонией последовали празднования. Сначала в честь французов устроил банкет король, а затем – Бекингем, который настолько поразил всех, что Генриетта Мария и её свита предпочли бы, чтобы часть «расточительного изобилия» была перенесена на следующий раз.
Исследователь Элоди Конти в своём труде «Европейская принцесса от объекта дипломатического обмена до обладательницы власти: политические пути трёх дочерей Генриха IV и Марии Медичи» утверждает:
– Из трёх принцесс, безусловно, в наиболее опасном положении оказалась Генриетта Мария.
Если Елизавета и Кристина и получали перед отъездом в чужую страну какие-то инструкции, то, вероятно, только в устном виде. Генриетте Марии же мать вручила длинное письмо, датированное 15 июня 1625 годом и, на самом деле, написанное её духовником отцом Берюлем. В нём Мария Медичи давала своей дочери указания относительно её «поведения по отношению к Богу, королю, Вашему мужу, его подданным, (её) слугам и самой себе». Основное внимание там, конечно, уделялось религии. Принцесса рассматривается как посланница Бога. Если она будет вести себя хорошо, то отправится «в рай с Богом», и, напротив, если она причинит Ему боль, то отправится «в ад со злыми духами».
Следующая часть письма более конкретно касается обязанностей Генриетты Марии как католической принцессы в протестантской стране:
– Помните, что Вы дочь Церкви, и это первое и главное качество, которое у Вас есть и которое у Вас когда-либо будет.
Чтобы усилить свою мысль, автор ссылается на нескольких королевских и религиозных деятелей, которые должны служить образцами для подражания молодой принцессе. Он подчёркивает её происхождение, напоминая ей, что она «маленькая девочка из рода святого Людовика». Подобно своему предку, принцесса отправляется в крестовый поход, она должна быть «твёрдой в религии», которую призвана защищать. Как и он, Генриетта Мария должна быть готова «(подвергнуть) свою жизнь опасности»
и «умереть верной среди неверных». Вероятно, чтобы не слишком напугать свою духовную дочь, автор тут же напоминает, что свобода её совести была гарантирована Яковом I и Карлом I, но, несмотря на это, она должна защищать свою веру с «рвением» и «мужеством».К этой миссии добавляется оказание помощи даже англичанам-протестантам:
– …чтобы Вы не забывали в своих милостях тех, кто исповедует другую религию, потому что достаточно того, что они находятся в бедственном положении, чтобы заставить Вас спасти их. И поскольку Бог сделал Вас их королевой, Он, следовательно, требует, чтобы Вы помогали им, и Вы должны это делать…возможно, Ваша помощь заставит их обратиться к истинному Богу.
Далее перечисляются обязанности, которые принцесса должна выполнять перед своим новым супругом. Она должна демонстрировать не своё желание править, а желание любить и уважать своего мужа. Всё её поведении должно быть направлено на то, чтобы доставить ему удовольствие. Но, опять же, в инструкции подчёркивается, что, хотя Генриетта Мария обязана повиноваться своему мужу, это не относится к религии:
– …в этом случае Вы должны проявить с самого начала стойкость и твёрдость, и не бояться смело и откровенно сказать ему, что лучше бы Вы умерли, чем позволили себе хоть что-то в мире, что противоречило Вашей религии.
А чтобы она, не дай Бог, не отступилась от истинной веры, королева-мать (или отец Берюль) ещё раз пригрозила:
– Мне страшно подумать, что я буду вынуждена наложить своё проклятие на человека, который мне так дорог, поскольку я могу считать Вас своей дочерью только до тех пор, пока Вы остаётесь дочерью Иисуса Христа.
Хотя ещё два года назад придворному архитектору Иниго Джонсу было поручено возвести в Сент-Джеймском соборе в Лондоне католическую капеллу для инфанты, она до сих пор ещё не была готова. Только в своих собственных апартаментах Генриетта Мария могла слушать мессу. В ответ на настойчивые просьбы её многочисленных священников во главе с Даниелем дю Плесси, епископом Мандским, главным капелланом королевы, король отвечал:
– Если комната у королевы, где, как говорят, сейчас устраивается месса, недостаточно велика, пусть все разместятся в Большом зале; и если Большой зал недостаточно широк, они могли бы использовать сад; и если сад не устроит их, то парк был бы самым подходящим местом.
Первую мессу в Англии королева прослушала в Уайтхолле, занимавшем территорию между Темзой и Сент-Джеймским парком.
– В прошлую пятницу, - сообщает возмущённый лондонец, - королева была на своём первом богослужении в Уайтхолле, на которое пригласили Её Величество в одиннадцать часов, в назначенное время она вышла из своей спальни в нижней юбке, с вуалью на голове, поддерживаемая графом де Тильером, её камергером, в сопровождении шести женщин. Пока они были на сборище, король распорядился, чтобы ни один англичанин, мужчина или женщина, не приближался к этому месту.
Молодая королева вызывала живейший интерес у окружающих, причём отзывы о ней были диаметрально противоположные. Богатый антиквар Саймонд д’Юэс был настолько поражён её милым и смиренным обращением со своими служанками, что не смог удержаться от глубокого вздоха:
– Я хотел бы узнать истинную религию…
А вот баронет Мордаунт рисует иную картину:
– Мы пришли в Уайтхолл, чтобы увидеть её, но она выгнала нас всех из зала, поскольку в помещении было слишком душно из-за открытого огня и большой компании…
Тем не менее, как утверждает писательница Ида Тейлор, «Лондон был готов оказать тёплый приём своей королеве».
28 июня, Карл I открыл свой первый парламент и Генриетта Мария сидела рядом с ним на троне. Однако из-за эпидемии дальнейшие заседания парламента решено было перенести в Оксфорд. Спустя три недели король тоже решил покинуть столицу, опасаясь вспышки чумы.
– Я…искренне удивляюсь, что кто-то, кого можно считать разумным, сейчас находится в Лондоне, - писал государственный секретарь.