Три лилии Бурбонов

– Я сочту нужным, - заканчивает Людовик, - чтобы указанные герцогини и графини поступили на службу к королеве, моей сестре, при условии, что все остальные будут исключены из неё в будущем.

Таким образом, французский король соглашается на это первое изменение в контракте при условии, что госпожа де Сен-Жорж сохранит своё место и не будет оштрафована за это.

Из Хэмптон-корта Карл повёз свою жену в Вудсток. В Оксфорде он распустил парламент. И ранней осенью, в соответствии с елизаветинской традицией, король и королева отправились в путешествие по королевству.

В сентябре 1625 года двор Генриетты Марии всё ещё не был сформирован из-за настойчивых требований окружения Карла I, и, особенно, герцога Бекингема, ввести туда англичан. Секретная статья насчёт английских католиков, утверждённая Яковом I, тоже до сих пор не действовала в Англии. Поэтому Людовик XIII принимает решение направить в Лондон своего посла Бленвиля, чтобы убедить Карла I выполнить свои обязательства. Однако английский двор очень плохо принял Бленвилля и он ничего не добился. Ситуация, похоже, улучшилась с отъездом герцога Бекингема с посольством в Голландию. Но как только он вернулся, напряжённость в отношениях между царственными супругами возросла.

Прежде, чем царственная чета вернулась в Хэмптон-корт, королева в ноябре посетила великолепный особняк лорда Саутхэмптона, друга Бекингема, в Титчфилде. Оттуда она отправила родственникам в подарок несколько английских биглей (маленьких гончих). Тем временем поток сплетен, распускаемых врагами Генриетты Марии, постепенно возрастал, чему способствовало вызывающее поведение как самой королевы, так и её окружения.

Например, в Тичфилде за обеденным столом возникла перебранка между протестантским капелланом и отцом Берюлем из-за того, кто должен произнести молитву перед едой. На другое утро королева и её дамы, пока в холле дома проводилась протестантская служба, дважды демонстративно прошли через толпу молящихся, при этом громко смеясь и разговаривая. Конечно, это можно считать ребячеством, но англичане расценили подобное поведение как скандальный вызов. Это вывело из себя короля и он написал Бекингему, что надеется вскоре найти повод «обналичить моих месье», как он презрительно называл французских приближённых своей жены. В свой черёд, Генриетта Мария жаловалась впоследствии:

– Я жила как маленькая мадумуазель, без всяких прав.

Из Тичфилда Карл отправился на охоту в Нью-Форест, а королева провела три недели в Уилтоне. Вернувшись в Уайтхолл она приступила вместе со своими дамами к репетиции французской пасторали, в которой играла главную роль. Декорации же и костюмы для этой постановки изготовил Иниго Джонс. В детстве она привыкла принимать участие в балетных постановках, которые устраивались в просторных залах Люксембургского дворца, и привезла вкус к этим развлечениям с собой в Англию.

Как-то днём перед Рождеством Генриетта Мария тайком отправилась за покупками на Биржу и переходила от прилавка к прилавку, покупая каждую красивую безделушку, которая её приглянулась. Когда же её узнали, она сбежала на лодке в Хэмптон-корт.

– Французская уловка! – решили лондонцы, помотрев вслед королеве, не пожелавшей с ними общаться.

В первое Рождество после замужества Генриетта Мария разыграли в Сомерсет-хаусе пастораль перед своим мужем. Но король (с подачи Бекингема) посчитал, что принимать участие в подобных постановках – недостойно сана королевы. К этому времени Карл I и Бекингем уже успели избавиться от отца Берюля. Под предлогом ведения переговоров о коронации короля и королевы Англии духовник Генриетты Марии вернулся во Францию, и, получив от папы сан кардинала, вскоре скончался «в святости».

В начале нового года королева отправилась в Тауэр, где в её честь был дан банкет и прогремел артиллерийский залп. Лондонцы же, наблюдавшие за возвращением процессии при свете факелов, с неудовольствием отметили, что карета Даниеля де Ламотт-Уданкура, епископа Мандского, ставшего теперь не только капелланом, но и духовником королевы, ехала впереди её экипажа. Однако после отъезда отца Берюля Генриетта Мария не забыла про свою миссию и в когда в начале 1626 года на площади Тайберн в Лондоне состоялась казнь нескольких католиков, королева совершила паломничество к этому месту, чтобы помолиться за их души. Это вызвало возмущение в Англии и, впоследствии, оправдываясь, она говорила, что забрела туда случайно во время прогулки.

А 2 февраля, в день Сретения Господня, когда произошла коронация Карла I, Генриетта Мария, по совету своих родственников и при поддержке своего брата, решила сама не короноваться и не присутствовать на коронации своего мужа из-за связанных с этим англиканских обрядов. Впрочем, церемония была настолько скромной, что многие дворяне даже решили не брать на себя труд приехать из деревни, чтобы посмотреть на неё. Королева же со своими дамами, «резвящимися и танцующими», наблюдала из верхнего окна надвратной дворцовой башни за тем, как её муж проехал мимо в белом атласе вместо привычного королевского пурпура. (Интересно, что впоследствии из-за этого его называли Белым королём, обречённым на гибель, как следовало из старинного предания).

Сразу же после коронации, 6 февраля, состоялось открытие парламента. На этот раз была организована традиционная процессия депутатов от Уайтхолла до Вестминстера. И тут произошла новая стычка между царственными супругами. Генриетта Мария пожелала смотреть на процессию из окна дворца, сидя рядом с послом Бленвилем, со своим камергером Тильером и в окружении французских дам. Король же хотел, чтобы его супруга сидела рядом с матерью его фаворита, и герцогиней Кейт на балконе дома, находившегося на противоположной стороне улицы. Разумеется, то был знак внимания к герцогу, но вместе с тем также способ продемонстрировать всем, что молодая королева благосклонна к английским дамам. Последовала бурная сцена, в которой Генриетта Мария повела себя, как капризный ребенок: она отказалась двинуться с места, потому что идёт дождь и он испортит её прическу. Когда об этом сообщили Карлу, он сказал, что дождь уже закончился, и послал к супруге Бекингема с приказом выполнить его желание. Опять отказ. Дело принимало серьёзный оборот. Тогда вмешался французский посол Бленвиль, оказавшийся лучшим дипломатом, нежели его считал Бекингем, и королева наконец согласилась перейти на другую сторону улицы.

– Однако Бекингем не мог допустить, чтобы пропала столь прекрасная возможность внести сумятицу, – пишет Тильер, – и воспользовался случаем, чтобы настроить короля против «наглых французов».

На следующий день Бленвилю было запрещено появляться при дворе и видеться с Генриеттой Марией.

В народе отсутствие её коронации было встречено отрицательно, что, вкупе с другими факторами, не способствовало популярности королевы и привело к смене профранцузской политики на политику поддержки гугенотов. Воспользовавшись этим, герцог Бекингем постарался ещё больше усилить напряжённость в отношениях между Карлом и его женой.

Лишь один раз интересы королевы и фаворита её мужа совпали. Генриетта Мария позже вспоминала, что «в начале своего замужества она испытывала некоторую неприязнь к королю, своему мужу, которую разжигал Бекингем» и поэтому из чувства досады хотела вернуться во Францию повидать свою мать. А поскольку она знала о страстном желании герцога снова увидеть Анну Австрийскую, то попросила его получить разрешение на её отъезд у короля. Бекингем, решивший сопровождать королеву, рьяно взялся за дело, но Людовик ХIII и Ришельё дружно воспротивились его приезду в Париж. Из-за чего отношения Франции и Англии резко ухудшились.

Весьма характерный эпизод был описан самим Карлом I в письме к английскому послу в Париже с просьбой объяснить Людовику XIII причины его недовольства королевой:

– Однажды вечером мы были в постели, и она подала мне список людей из своей свиты, для которых хотела испросить награды. Я сказал, что прочту его утром, но в любом случае всё решу сам. Она сказала, что внесла в список как французов, так и англичан, на что я ответил, что для французов сделать что-либо невозможно. Тогда она возразила, сказав, что список одобрен её матерью и она не собирается ничего в нём менять. Я напомнил, что ни её матери, ни ей не подобает брать в свои руки подобную инициативу и что, если она настаивает, я вообще не стану рассматривать этот список. На это она дерзко ответила, что я-де могу оставить себе свои награды и она не примет от меня ни земель, ни домов. Я попросил её не забывать, с кем она разговаривает, и помнить, что она не имеет права говорить со мной таким тоном. Тогда она произнесла страстную речь, говоря, что она самая несчастная из женщин и что, если она что-нибудь просит, я всегда ей отказываю, а она не столь низкого происхождения, чтобы так с ней обращались. Я велел ей замолчать и таким образом положил конец спору.