Три Нити
Шрифт:
— Хорошо, — согласилась Падма.
— Хорошо, — процедила Камала; а Пундарика просто кивнул, подражая товарищам.
И боги один за другим стали покидать покои Сиа. Наконец, остались только я, Палден Лхамо, Железный господин и труп, омытый, очищенный, превратившийся в сах. Я закрыл лицо Шаи чистой белой тканью, установил подпорки под крестец и лопатки, а потом начал бинтовать ввалившийся, выскобленный изнутри живот.
— Госпожа, ты сказала, что вы не смогли найти душу Шаи. Значит ли это, что она досталась чудовищу под землей?
— Боюсь, что так. Сейчас опасно умирать — круговорот перерождений нарушен, и
— Эта тварь стала сильнее… разевает пасть все шире. Как водоворот, в который затягивает все без разбору.
— Да, жаль! Если бы удалось отыскать Шаи, он многое мог бы нам рассказать. Как ты полагаешь, Нуму, шанкха способны на такое?
— Не знаю. Их учение против насилия, но не каждый шанкха следует учению от и до, — я с силой потер переносицу; пальцы пахли щелочью. — Правда, откуда они могли узнать, что один из богов прячется внизу под видом нищего старика?..
Но ответ сам пришел ко мне: от Зово, от кого еще! Шаи обращался к нему за помощью, и хитрый колдун, умеющий видеть сквозь маски богов, наверняка не выпустил его из-под надзора. Да еще и открыл его тайну Прийю… и Макаре. А та рассказала другим белоракушечникам?.. Выходит, дав Макаре уйти из Перстня невредимой, я тем самым мог убить друга?!
Внутри все похолодело. Селкет, внимательная, как всегда, догадалась о ходе моих мыслей.
— Значит, ты допускаешь, что это были шанкха. Не обошлось без помощи Чеу Луньена, конечно… Он надоумил их, где искать бога, пусть и самого завалящего, — она бросила быстрый взгляд на труп на столе, а затем повернулась к брату. — Ну а ты что думаешь об этом?
— Посмотрим, что найдут вороны, — медленно отвечал Ун-Нефер; во рту у него что-то блеснуло… кристалл? — Кто бы это ни был, для них есть подходящее наказание.
***
Всем сердцем я желал, чтобы шанкха оказались невиновны, но с каждым днем эта надежда слабела. Белоракушечников видели в ту самую ночь рядом с приозерной гомпой, и не только храмовые служители, которые могли и соврать из ненависти к чужой вере, но и обычные горожане: загулявшие пьяницы, воры, чиновники, спешившие спозаранку по делам, и даже самые беспристрастные свидетели — совы, летевшие разорять в темноте вороньи гнезда. Камала не побрезговала их крошечными мозгами и выудила оттуда все воспоминания, какие смогла. Выходило, что трое мужчин с коротко стриженными гривами и бусами из перламутра, восемь раз перекрученными вокруг шей (по описанию в них узнали учителей шанкха по прозвищу Кала, Дайва и Видхи) в час Быка пришли к берегу Бьяцо вместе со стариком, которого тащили почти волоком, как пьяного или умалишенного; должно быть, его опоили каким-нибудь дурманящим зельем. Правда, никто не заметил, когда мужчины покинули это место и куда направились после… Но причастность шанкха к убийству больше нельзя было отрицать.
Тогда шены по приказу Железного господина схватили учеников из общин, которыми верховодили Кала, Дайва и Видхи, и допросили их. Но никто не знал, куда эта троица подевалась! Ни под пытками, ни под действием чар и зелий белоракушечники не выдали убежища своих наставников — те как в воду канули. Однако кое-что узнать удалось: например, что Кала, Дайва и Видхи часто учили о смертности богов и о том, что страдания многих перевешивают страдания одного. Такие умники были способны на убийство, если бы сочли его оправданным!
Все это Камала
поведала лха, собравшимся в покоях на носу Когтя через неделю после того, как Шаи нашли мертвым. Я тоже был там и с возрастающей тревогой смотрел на вороноголовую. Ее веки воспалились от бессонницы, и одежда висела на выпирающих костях, как дарчо на мертвом дереве. Иногда она замирала, поворачивая голову, будто прислушиваясь к чему-то, но ее голос оставался ровным и спокойным. Не дрогнул он и тогда, когда Камала сказала:— И теперь, когда никаких сомнений в виновность шанкха не осталось, я предлагаю поймать и казнить каждого исповедующего это учение — сначала в Бьяцо, а потом и во всей Олмо Лунгринг!
— Камала, одумайся! — тут же воскликнул я, но мои слова утонули в реве Утпалы. Тот распрямился, отбрасывая накидку из бурого меха, и не сдерживая гнева, закричал:
— Даже если эти трое были виновны, при чем здесь остальные шанкха? Среди них есть дети, матери и отцы! Есть те, кто даже и не слышал об учителях Кала, Дайва и Видхи. И ты предлагаешь убить их?!
Боги зашептались. Я ясно видел ужас на лицах Нехбет и Падмы, и Селкет сжала губы в сомнении. Только Сиа все так же сидел, зажав белую голову между больших, покрытых бурыми пятнами ладоней — будто и не слышал речи вороноголовой. Тогда Камала обратилась прямо к старику:
— А ты что скажешь, Сиа? Ведь ты был его отцом.
Лекарь встал, пошатываясь; слезящиеся глаза беспомощно оглядывали собравшихся.
— Мой сын, — пробормотал он. — Я больше никогда его не увижу.
Вдруг колени старика подогнулись. Он упал на пол лицом вниз, протягивая ладони к месту, где сидел Железный господин — совсем как Шаи… И когда я подбежал к нему, чтобы перевернуть на спину и поднести зеркальце к губам, Сиа был уже мертв.
Когда боги поняли, что случилось, по зале пролетел испуганный вздох, а потом стало тихо — так тихо, что я различил шум ветра за стеклянными стенами. Никто не решался ни шевельнуться, ни заговорить, пока Ун-Нефер наконец не поднялся со своего места. Медленно, неверными шагами он подошел к лекарю, сел на колени, положил растопыренную пятерню ему на сердце. Я смотрел на Железного господина, дрожа от страха, не зная, что произойдет дальше.
— Не бойся, я не причиню ему вреда. Я направлю его душу в безопасное место, — прохрипел тот, а потом, будто сглотнув застрявший в горле ком, заговорил другим голосом, чистым и сильным. — Сиа, не бойся! Смотри.
Скрытые почитают тебя,
Великие окружают тебя,
Стражи ждут тебя,
Ячмень просеян,
Пшеница сжата.
Встань, Сиа. Ты не умрешь!
Встань у ворот. Видишь –
Привратник идет к тебе,
Он берет твою руку,
Он ведет тебя к небу.
Твой отец собрал пир
Для вернувшегося;
Он обнимает тебя
Он целует тебя,
Он поместил перед тобой духов –
Нетленные звезды.
— Что будет теперь? — прошептал я, глядя, как бог прячет в рукава перевитые вздувшимися жилами ладони. И тут же Камала снова возвысила голос, указывая на несчастного лекаря:
— Неужели и после этого вы не можете решиться? Утпала! Послушай меня. Я тоже жалела их, этих маленьких, злых существ. Я не решалась заглядывать им в души — а ведь если бы заглянула, если бы увидела, как они неблагодарны и жестоки, то могла бы предотвратить это. Нельзя повторять этой ошибки. Вепвавет растут быстро; через год или два сегодняшний ребенок готов будет взять в руки кинжал. Мы должны вырвать эту заразу на корню. Мы страдаем — они тоже будут страдать!