Три Ярославны

— Сожги. Найдут — узнают руку короля, — сказала она. — А ответ на словах передашь. Спасибо, что не побоялся писать преступнице. Счастливого царствования желаю и долгой жизни. И тебе счастья, Левента, и новой любви. Но мою судьбу уже решили боги. И не хочу, чтобы она бросила тень на вашу жизнь, ибо многие только и ждут пятна на королевской семье. Это лучшее, что я для вас могу сделать, — завершила Агнеш, и Левенте показалось, что слёзы блеснули в её глазах. — Решённого не перерешишь. Прощай!

— Неправда это, — возразил Левента, но Агнеш уже скакала вперёд. — Неправда! — закричал ей вслед обретший вдруг речь немой.

Но, на его счастье, за стуком копыт всадники не расслышали этого чуда.

Левента пронёсся по спящему городу, соскочил с коня возле мазанки, где постоем стоял ярл Свенельд, и шагнул к двери.

— Куда? — шевельнулся задремавший у входа варяг и секирою преградил Левенте путь.

— Срочное дело к ярлу. Пусти.

Варяг подозрительно оглядел рваное одеяние прискакавшего.

— Уходи, холоп, — сказал он угрюмо. — Ярл спит.

— Погляди, с кем говоришь! Я Левента, брат короля!

На лице варяга блуждало сомнение. Левента выхватил из-под бедняцкой одежды саблю:

— Пусти! Зарублю!..

Отбросив с пути секиру, он вошёл в дом, слабо освещённый масляной плошкой. Свенельд изумлённо глядел с постели на ночного гостя:

— Что случилось?

— Дай мне своих варягов, — сказал Левента. — Возьму Шарош.

— Как будто не пьян... — потянул носом Свенельд. — Зачем? Завтра и так выступаем. А Анталу что скажу?

— Анталу скажешь — послал меня в разведку боем. Это тебе подвластно.

За спиной Свенельда мелькнула тень, на мгновение показалось любопытное лицо полуголой девки. Левента говорил убеждающе и жарко:

— Я туда пробрался под видом серва, всё выглядел. Они приготовились к осаде, нападения не ждут... Твои же варяги особо искусны в скрытом подступе и стремительном броске. А стены там невысоки... Мы нагрянем как гром с ясного неба!

Свенельд слушал с пониманием. Но ещё одна какая-то лукавая мысль нарождалась в его мозгу.

— А я так думаю, — сказал он, приятельски усмехнувшись, — что тебе не терпится первым эту ведьму взять. Видел я, как ты глядел на неё тогда, на границе... — Свенельд ненадолго задумался. — Ты прав. В большом бою вряд ли её взять живою. Бери, — согласно кивнул Свенельд. — Да и давно тебе пора совершить славное дело, достойное твоего титула.

В эту же ночь в своём шатре Агнеш держала совет с начальниками дюжин, и была тому тревожная причина.

— Шомодьвар взят приступом, — говорил седоусый Миклош. — Печ сдался Балажу без боя. Говорят, Мате сдал его предательством, в обмен на жизнь. Мы одни остались. Теперь все войска Балаж бросит в подкрепление Анталу и Свенельду против нас.

— Выстоим! — отозвался Буйко, но смелый голос его остался одиноким. Говорили начальники дюжин.

— Много людей бежало, — говорил Тамаш. — И из крепостей, и остатки сотен Ваты. Все они к нам придут...

— Верно, — подхватил Йонаш. — И наши силы тоже умножатся. Может, и правда продержимся?

Все ждали, что скажет Агнеш, но она молчала задумчиво и как будто отрешённо от происходящего. Тогда снова заговорил Миклош:

— Никакими силами не продержимся, когда Балаж соберёт всё войско в кулак. Одну вижу для нас возможность: пока подкрепление не подошло, выйти из Шароша и встретить Антала со Свенельдом в поле. Они приготовились к осаде, вылазки не ждут. А мы ударим неожиданно и прорвёмся, а там уйдём в Трансильванию, навстречу предводителю Вате.

Знал бы Миклош, чьи слова почти в точности повторял он и почти в то же время!.. И знала ли о словах Левенты Агнеш, витая мыслями где-то высоко и далеко отсюда?..

— Но предводитель велел стоять в Шароше, — сказал Тамаш.

— Он не знал, что падёт Шомодьвар, — возразил Пишта. — И что Мате предаст его в Пече...

— Прав Миклош, — вдруг сказала Агнеш, и все смолкли. — Место воина в поле. Выступим завтра с утра.

Мало кто спал в Шароше в ожидании рассвета. Горели костры, перед ними коротали время снаряженные к бою воины.

Обойдя дозоры, Агнеш и Миклош подошли к одному из костров, у которого в кругу своей дюжины сидели юный Буйко и словен Любек. Агнеш присела к огню согреться: стали уже холодными предзимние ночи.

— Мы с Буйко давно поспорили о Боге, — сказал Любен. — Он говорит: Ише, а я — Иисус. Я — Дух Святой, а он говорит: Луца... и, хоть убей, я так и не понял разницы.

— А почему сейчас вспомнил о Боге? — спросила Агнеш. — Смерти страшно?

— Воин не должен бояться смерти, иначе он не воин! — поспешил вставить Буйко;

Любен же отвечал, как всегда, рассудительно и неторопливо.

— Смерть — её что бояться, — сказал он. — Она в бою недолгая. Вот что потом — немного страшно. Попы говорят: есть Царствие небесное и преисподняя. Так ведь в преисподнюю не хочется. А как туда не попасть: не убий, например, сказано, а убиваем?..

— Нет ни Царствия небесного, ни преисподней, — сказала Агнеш.

— Что же — ничего нет?

— Есть. Есть вечное мировое дерево, и нет конца его корням, нет конца вершине. Оно соединяет земной мир и небесный, и оба равны, как равны у любого дерева корни и крона.

Любен осмыслял услышанное.

— Значит... всё равно — что рай, что ад?..

— Сам подумай, — отвечала Агнеш. — Молено ли считать адом земные корни, которые питают соками небесный мир? Умрёт наша первая душа, душа-дыхание, тело уйдёт в землю и превратится в её сок, сок потечёт по стволу и наша вторая душа, душа-тень, распустится на ветвях листьями...

Послушать Агнеш подошли к костру и другие воины, и богатырь Пишта в их числе.

— Значит, и я стану маленьким листком? — огорчённо спросил он.

Агнеш улыбнулась:

— И ты... А солнце с вершин дерева будет питать листья светом, они наберутся его силы, и эта сила вернётся к корням и вновь станет соком земли. Оттого и вечно это дерево, и мы вечны в его листьях.

Агнеш смолкла, и воины молчали. Потрескивал костёр.

— И всё же, — сказал Буйко, — скучно это — листком висеть.

— Почему? — отозвалась Агнеш. — Разве ты не видел, как они трепещут, шуршат, разговаривают между собой? От этого рождается ветер, который разносит их разговор по земле. И кто его понимает из людей, слышит мысли богов и знает прошлое и будущее.