Три Ярославны

— Развязывай мешок, — приказал он.

— Не веришь, сам развязывай.

— Гордый! — Ласло недобро усмехнулся и обратился к соседу Янчо: — Помоги ему.

Мешок никак не развязывался. Потеряв терпение, Ласло присел, вырвал мешок у воина, рванул ремённую связку зубами, запустил в мешок руку, вытряхнул пожитки и медленно поднялся, держа в руке золотой крест с серебряным распятием.

— Значит, я брал? — тихо сказал он Янчо и ударил его другою рукой в лицо.

Вокруг стали собираться люди. Янчо, вытерев разбитые губы, удивлённо переводил глаза с креста на мешок, с Ласло на толпу.

— Не верьте, братья! Он подбросил! Не моё!..

— Так получи своё! — Ласло со свистом взмахнул саблей.

Растолкав толпу, к ним подбежала Агнеш. Янчо лежал с рассечённой головой. Словно закоченев, Агнеш глядела, как у её ног быстро растекается алая лужа.

Ласло подошёл к ней и протянул, рукоятью вперёд, окровавленную саблю. И смотрел Агнеш в лицо прямым, ясным взглядом, от которого ещё больше холодело сердце.

— Прости, не сдержался. Заруби меня — пятно на моих людях.

Агнеш с усилием шевельнулась. Ничего не ответила Ласло и через расступившихся людей, не оглядываясь, направилась через двор к своему шатру.

Вечером Агнеш сидела в углу шатра, освещённого лучиной, обхватив колени руками. На вошедшего Миклоша она глянула далёким, затуманенным взором.

— Больше ничего не сыскалось, — сказал Миклош и сел на лавку. — Не держи зла на Ласло, он больше всех старался.

Агнеш и на это ничего не ответила. Два огонька от лучины неподвижно светились в её глазах.

— Может, горожане?.. — тихо спросила она спустя время.

— А крест? С нами мельник из Шароша ушёл, он его сразу узнал... — Миклош помолчал. — Но стоит ли тебе так убиваться? — сказал он. — Имущество возместим со временем. Велика ли беда?

— Велика... Мы бились с рыцарями Петера за нашу землю, и боги были с нами. Делили добро между бедняками, и тут боги нам улыбались. И вот мы стали грабить народ, и боги отвернулись от нас. Брат пролил кровь брата. Не к добру этот знак, Миклош. — Агнеш скорбно покачала головой. — Никого здесь, кроме нас, нет, а я давно вот что хотела тебе сказать... Храбр Вата и могуч, но дороги наши всё больше ложатся врозь. Кровь его совсем опьянила и ослепила глаза...

Миклош, сопя, слушал её с жалостью и досадой.

— Разве не так? — подняла на него глаза Агнеш. — Скажи. Что молчишь?

— Молчал! — крикнул вдруг Миклош, и Агнеш невольно съёжилась. — Теперь ты помолчи. А я тебе скажу не как твой воин, а как по годам отец. Мы тебя любим и тебе верим, ты нам знамя и опора. Но стонать и жаловаться — не ратное это дело. Не знаю я, кто у тебя сегодня был, не знаю, о чём вы говорили, но не нравишься ты мне после этого разговора! Время ли нам делить с предводителем Ватой дороги, когда в Эстергоме затевают против нас поход? Люди от Ваты сказали об этом. И ещё: Вата просил тебя снова занять Шарош и хорошо там укрепиться. И верно — хватит сидеть в лесу, как пуганым зверям. Вот моё отеческое слово. А на твоём месте я приказал бы завтра же выступать отсюда, — заключил Миклош. — Воину место в поле. Пора!

Люди Агнеш с криками и посвистом скакали вперегонки. Поначалу они мчались кучно, но кто-то постепенно отставал, конный отряд в полном вооружении растягивался по полю всё больше.

И вот впереди осталась сердцевина из десяти самых лихих наездников, и среди них на бело-сером своём коне была Агнеш. Но и сердцевина распалась вскоре, вытянулась и стала походить на летящую стрелу, и наконечником стрелы уже скакала одна Агнеш. И конь её уже, казалось, и вправду летел. Казалось, он не касался земли ногами, а мягко загребал под собою воздух.

Неслышно и легко мчал серо-белый колдовской конь к сгрудившимся над краем земли облакам...

6

адовался ярл Свенельд: наконец-то дело намечалось. Воевода Баланс направлял сильное войско против Ваты, и, как доносили лазутчики, много было у разбойника награбленного добра, а варягам по договору в случае победы полагалась четверть добычи.

Те же лазутчики доносили, что и Вата не дремал, — чувствуя близость решительного сражения, он решил упредить короля и сейчас собирал силы в кулак, чтобы через Секешфехервар двинуться на Эстергом. В занятых же им городах и крепостях Вата оставлял надёжные гарнизоны, прикрывая тыл, что выдавало в нём стратега.

Обо всём этом говорилось на Королевском Совете, с которого Свенельд возвращался окрылённый предчувствием хорошей драки, и спешил обрадовать своих варягов этой вестью.

Во дворе замка он встретил Левенту, наблюдавшего, как конюхи объезжали необученных коней. Варяг и венгр были друзьями по Киеву, по смелым вылазкам против печенегов и буйным застольям.

— Добрые кони у венгров, — похвалил Свенельд, глядя, как вскидываются и ржут тонконогие красавцы. — Приходи вечером. Устрою пир для своих людей.

— Приду, — отвечал Левента.

— Будешь сидеть во главе стола, как брат короля, — подумав, прибавил Свенельд, но Левента улыбнулся его прозрачной лести:

— Отныне я только сотник, не по мне честь.

Свенельд смущённо покряхтел.

— Признаться, удивил ты меня своей просьбой идти в поход сотником, — сказал он. — И король — тем, что согласился. По знатности он мог бы поставить тебя главным над всеми нами.

— В шатре полководца можно разучиться держать меч, — ответил Левента. Ему подвели коня, и он без помощи стремени, с земли, вскочил в седло.

— И то верно, — согласился Свенельд, но недоумение всё же не развеялось в нём.

Свенельд не знал всего, что предшествовало этому решению Левенты, — впрочем, он остался бы при своём мнении и узнав, ибо для воина, севшего в седло мальчиком и потерявшего счёт сражённым врагам, слишком уж мудрёными показались бы недавние разговоры в королевском семействе.

Было же так: как всегда, вечером, после государственных дел, король и королева лежали на своём ложе перед камином, и Андрей говорил Анастасии о вещах, которые полагалось знать жене правителя Венгрии.

Он рассказывал ей, как двести лет назад перекочевали венгры с Приуралья через Лебедию и Карпаты, прогнали волохов и основали свою державу в Подунавье; о славных вождях Коппане, Айтоне и Гезе; о прародителе Альмоше, человеке с ястребиным взглядом, отчего и говорили, что род Арпадов пошёл от ястреба. Рассказывал он и о мученическом житии Зерарда и Бенедека, почитаемых здесь, как святые Борис и Глеб почитаются на Руси, и о походах венгров на Византию в дружине князя Святослава.

Анастасия слушала с вниманием, как слушала всё, что говорил ей муж, и Андрей радовался, когда её лицо оживлялось улыбкой: смешным ей казался моравский князь, спьяну уступивший венграм свои земли и воды за белого коня, уздечку и седло, а о вожде Ботонде, изрубившем топором ворота Константинополя, Анастасия, засмеявшись, спросила: