Тридцать один

– Прошу прощения. – ответил незнакомец. – Я бы ни в коем случае не стал вмешиваться, но я соскучился по человеческому общению. Я здесь уже двадцать пять дней и мне осталось совсем чуть-чуть.

– Рад за вас. – бросил Оливье и уставился на меня.

– Я ничего не делал. – не слишком уверенно повторил я.

– Я могу подтвердить. – влез Евлампий.

– Ты, подтверждалка, рассыплешься в пыль на его костях!

– Я бы попросил мне не тыкать!

– Какая у вас содержательная беседа, господа. – заметил незнакомец из соседней камеры.

Дядя бросил в его сторону испепеляющий взгляд и снова повернулся ко мне.

– Боишься? – спросил он, двигаясь в обход дыры.

Я кивнул и пошел на противоположный край.

– Мало. – тихо проговорил он. – Я хочу, чтобы ты умирал от страха. Желаешь узнать, что ты сделал? Хорошо. Я тебе скажу.

Дядя продолжал продвигаться вдоль стены и мне приходилось отходить в другую сторону.

– Король Дарвин. – приступил Оливье. – Седьмой год начинает празднование дня рождения с дегустации торта. Ему приносят целый торт. Он собственноручно отрезает маленький кусочек и кладет в рот. Медленно пережевывает и…бац…

Оливье так громко и звонко хлопнул в ладоши, что я с перепугу чуть не свалился в дыру.

Замерев на мгновение, дядя разочарованно посмотрел на меня и продолжил движение.

– Надеялся, ты упадешь. Ну ничего, месть особенно сладка, когда ее долго дожидаешься. Король Дарвин пережевал кусочек торта, – продолжил Оливье, – и уже вставал, собираясь провозгласить начало праздника, но не объявил!

Дядя сорвался на крик.

– Потому, что он застыл над своим золотым троном! Окаменел! Тогда все повернулись ко мне!

– Вы потрясающий рассказчик, вы оказали бы честь даже Большому репертуарному театру! – восторженно воскликнул седой незнакомец.

– Он стоял, ни на что не реагируя, как мраморное изваяние в свою честь! – ни на кого не обращая внимания говорил Оливье. – Все гости, даже жалкие слуги, показывали на меня пальцами. Они кричали «Мастер проклял нашего короля своим тортом».

– Это серебряная пыльца. – деловито проговорил голем. – Мы же видели такое во время охоты на левиафана. Фея должна подуть…

– Она дула! – заорал Оливье. – Тысячу раз дула!

– Не помогло? – спросил я.

– Он стоит над троном, как статуя! Что ты натворил? Мой торт! Меня не было десять минут!

– Я ничего не делал. Фея испугалась, когда голем попал в сосуд своим снарядом и начала сыпать серебряной пыльцой. Я ее успокоил и она перестала.

Оливье смотрел на меня так, словно я объявил, что командую поглотителями магии.

– Ты же уничтожил меня, понимаешь? Стрескал и не подавился, проклятущий оборотень! – отчаянно крикнул он. – Не пройдет и двух дней, как все тридцать миров узнают, что я отравил своего лучшего клиента!

Дядя сел на пол, свесив ноги в дыру, и закрыл лицо руками.

– Потрясающе! Репертуарный театр меркнет! Какая живость языка и страсти! Позвольте поблагодарить вас! Я покорен! Прошу прощения, с моей стороны не вежливо вмешиваться в вашу беседу, тем более не представившись. Меня зовут Мровкуб Тридцать Первый, бывший архивариус Магистрата.

Он попытался поклониться, чуть не ударившись о стену за которую держался.

– Что такое магистрат? – пробормотал я.

– Очень приятно, господин бывший архивариус Мровкуб Тридцать Первый. – отозвался голем. – У моих спутников плохо с хорошими манерами, поэтому прошу их простить. Меня зовут Евлампий, исполнитель третьей категории канцелярии исполнения приговоров высшего суда Тринадцатого Темного Объединенного мира.

– Большая честь. Прошу прощения, господин Евлампий, у меня скверное зрение не извольте на меня оскорбляться, но должен признаться, к моему глубочайшему смущению, что не могу вас разглядеть.

– В том нет вашей вины, господин бывший архивариус, я столь мал, что для господина со слабым зрением, неразличим. Я имею несчастье быть прикованным к цепи оборотня и сопутствовать в его странствиях. – скромно ответил голем.

– Как все интересно и смешанно в реальном мире. Я отвык от всего настоящего. До случайного стечения обстоятельств, приведших меня в столь плачевное положение, я длительное время не покидал стен архива магистрата.

– Прискорбно слышать…

– Заткнитесь! От ваших светских бесед тошнит! – заорал Оливье.

– Вынужден представить и этого господина. – со вздохом сообщил Евлампий. – Он хорошо известен в тридцати мирах, как браконьер, пьяница и нарушитель общественного спокойствия…

Дядя зарычал.

– Но прежде всего, – поправился голем. – Он знаменит своим кулинарным мастерством. Мастер Оливье, и его ученик и помощник…

– Проклятый вредитель! – отчаянно взвыл дядя.

– Ужасно, что вы попали в столь щепетильную ситуацию. – не обратив внимания ни на тон, ни на оскорбления, уважительно проговорил архивариус. – Мое сочувствие с вами, поверьте. Мне жаль, что известный ученик подставил своего знаменитого учителя…

– И вышел сухим из воды! – выкрикнул дядя, и добавил чуть слышно. – Мы будто поменялись местами.

– Я должен обратить ваше внимание на то, что любое событие, долженствующее произойти в тридцати мирах в ближайшем будущем, не имеет для нас значения. Попавшие на каменную террасу, так летучие обезьяны, не без иронии, называют нашу тюрьму, смертники. Из этих камер нельзя выбраться. Путь один, вниз.

– Мы умрем? – дрожащим голосом спросил я.

– Рано или поздно, юноша, всех ждет смерть, таков закон нашей вселенной. – заметил архивариус.

Оливье громко вздохнул.

– Когда же вы заткнетесь? – спросил он, сдавив лицо руками.

– Позвольте спросить, господин бывший архивариус, почему вы так убежденно говорите о смерти? – уточнил Евлампий.

– Я в камере двадцать пять дней, к счастью, местная природа богата влагой и дожди, в здешних краях, не редкость, иначе, я давно бы погиб от жажды. Все, с кем я имел честь отбывать наказание, уже погибли. Скоро придет и мое время.

– Прошу вас, господин бывший архивариус, мы хотели бы услышать доскональный рассказ. – попросил голем.

– Конечно. – согласился я.

– Чтобы вам стало ясно, я расскажу устройство тюрьмы. Она пропитана древним колдовством, поверьте мне, я в этом разбираюсь. Пространство над нами, до карниза с которого сбрасывают смертников, зачаровано заклятьями отнятия веса. Поэтому, заключенные не разбиваются, а медленно падают, как невесомые пушинки. Пространство под нами, до земли, зачарованно противоположными заклятьями и прибавляют вес. От этого, падая, совершенно невозможно спастись.

Мровкуб Тридцать Первый прочистил горло.