Трон Знания. Книга 4

— Я проявляю уважение. То, что думаю, говорю вам в лицо.

— До хазиров часто добегали недостойные люди, Эльямин, — отозвался Иштар, не подавая виду, что тема разговора сбила его с толку. — Это могли быть конюхи или плотники, или слуги. Те, кто ничего не понимал в управлении страной. Поэтому Хазирад начал выбирать достойнейших из достойных.

— В этот раз тебе не повезло: первой добежала я.

— Тебя выбрал Всевышний.

— Поэтому девять месяцев ты пичкал меня сказками о традициях Ракшады?

— Не понимаю, что здесь происходит, — откликнулся Хёск.

— В Ракшаде нет традиций, — сказала Малика.

Раздались голоса: «Это возмутительно». — «Тебе лучше уйти». — «Что с неё взять? Она женщина».

— Перегрелась? — усмехнулся Иштар.

— Почему все думают, что я родилась вчера? — проговорила Малика, перевернув часы. — Традиция — это, прежде всего, то, что не создано человеком. Не является продуктом его творческого воображения. То, что ему не принадлежит. Объясняю для особо умных: у традиции нет автора. А у ваших традиций есть. Это шабиры. И Хазирады.

— Да что здесь происходит? — возмутился Хёск.

— Ваши псевдотрадиции — это продукт воображения человека или группы людей с целью оболванить народ. Это сговор против государства.

— Шабира! — воскликнул Хёск. — Ты откусила больше, чем можешь проглотить. Ещё слово, и ты подавишься.

— Вы сидите здесь и придумываете наказания за несоблюдение традиций и законов. Сами их нарушаете и прячетесь за женскими юбками. Вы кучка трусов.

— Там, откуда ты приехала, женщины рожают детей или торгуют своим телом, — сказал один из советников. — Детей у тебя нет, теперь ясно, чем ты там занималась.

— К вашему сведению, там, откуда я приехала, женщины правят государствами.

— Тебе не хватило там места, и ты надумала править Ракшадой? — подключился к разговору другой советник.

— Зачем мне отсталая страна?

Хёск вскочил:

— Да как ты смеешь!

— Ты не знаешь, что в современном мире синонимом слова «традиция» является слово «отсталость»? — произнесла Малика спокойным тоном и перевернула часы. — Отжившая, но насильно поддерживаемая традиция действует на разум людей, как дурманящий порошок в твоём храме, и приводит к духовному застою. В Ракшаде и вовсе всё запущено. Здесь нет традиций, зато есть советники, обладающие творческим воображением.

— Ты оскорбляешь Ракшаду! — прогрохотал Хёск.

— Ту, что вошла во Врата Создателя, или ту, что врёт изо дня в день, прикрываясь именем Хазирад?

— Эльямин! — проговорил Иштар. — Довольно!

— Моими устами говорит Всевышний.

— Твоими устами говорит дьявол! — выкрикнул Хёск.

— Что вы делаете с теми, кто поклоняется дьяволу?

— Эльямин… — прошептал Иштар. — Остановись.

— Вы приговариваете их к казни. Казните меня или скажите, что я права.

Иштар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:

— Эльямин! Хватит!

Малика поднялась на ноги и подошла к Хёску:

— Соверши в своей жизни хоть один мужской поступок: признайся, что тысячи лет воины-вестники под руководством Хазирада перевирали историю, преследуя свои интересы.

— Я бы казнил тебя прямо сейчас, но должен соблюдать процедуру, — прошипел Хёск. — Суд состоится завтра. Выбери себе защитника, женщина.

Малика вскинула голову:

— Спасибо, что не назвал меня вещью.

— Я буду представлять интересы шабиры, — сказал Альхара.

— Я могу выбрать любого защитника? — спросила Малика и посмотрела на Иштара. В его взгляде застыла обречённость. Он хоронил свою шабиру ещё до начала суда.

— Да, любого, — подтвердил Хёск.

— Я выбираю народ. Пусть обвинителем будет Ракшада в лице верховного жреца, а защитником будет народ Ракшады в лице моего легата.

— Как ты себе это представляешь?

— Сообщите народу, что обвиняете меня в сговоре с дьяволом. И пусть те, кто в это не верит, напишет Альхаре.

Хёск усмехнулся:

— Никто не напишет, женщина.

— Ты сказал, что я могу выбрать любого защитника, а сейчас отступаешь? И что стоит твоё слово?

Хёск окинул советников взглядом:

— Я согласен, но это займёт много времени.

— У вас нет телефонной связи с отдалёнными городами Ракшады? — спросила Малика.

— Есть.

— Два дня, чтобы сообщить. Два дня, чтобы написать письма, и две недели, чтобы они дошли до моего легата.

— За две недели письма не дойдут.

— Хорошо, три недели. И я очень удивлюсь, если среди них не будет писем от женщин.

— Женщины не участвуют в государственных делах.

— Я выбрала в защитники народ Ракшады, и ты согласился. Народ — это мужчины и женщины.

Хёск повернулся к Иштару:

— Ждём твоего решения, хазир.

— Суд состоится через три недели и четыре дня, — произнёс он с невозмутимым видом. — Эльямин, это время ты проведёшь в подземной тюрьме.

Малика направилась к выходу.

— Подожди, — сказал Иштар и обратился к советникам: — Оставьте нас на минуту.

Мужи покинули зал, караульные вышли за ними следом и закрыли двери.

Иштар сжал подлокотники кресла:

— Ты намеренно вызвала Хёска на конфликт.

— Мне хватило трёх минут. Он слабое место в твоём окружении.

— Что ты натворила, Эльямин…

Малика пожала плечами:

— Каждый делает то, что должен.

— Я говорю всем, как мне с тобой повезло, и тут же вижу, как ты гадишь в моём доме.

— Вот такая я гадкая зверушка.

— Неужели моя жена этого стоит?

Малика приблизилась к возвышению:

— Ты так ничего и не понял. Ты не был честен со мной. На всех остальных мне плевать.

— Я не смогу тебе помочь.

— И не надо. Нельзя ставить личные интересы индивида выше интересов общества. Твой принцип, твоё жизненное кредо.

— Эльямин…

— Не надо, Иштар. Ничего не говори. Скоро всё закончится, и ты обо мне забудешь.

Малику доставили в подземную тюрьму на заходе солнца. В одиночной камере было душно, жарко, и пахло мышами. Усевшись на грубо сколоченный лежак, Малика посмотрела на решётку над головой. В квадратных ячейках стремительно серело небо, обрисовывая размытые контуры молодого месяца. Ночь будет тёмной и долгой.