Трон

— Не сомневайся, его ищут, — по-дружески заговорил с ним Арад-бел-ит, когда они расставались. — Я приказал Набу-дини-эпише выделить для этого два десятка стражников… Не мог он далеко уйти. Лагерь огорожен валом и частоколом, караульные начеку, они бы заметили. Получается, где-то здесь прячется.

— Это моя вина, — досадуя, скривился Арпоксай. — Ты сделал мне подарок, а я не сумел удержать этого пса на цепи.

— Найдут, — заверил союзника царь.

— Только живым! — осклабился номарх.

В расположение скифов Арпоксай пришел в самом прекрасном настроении. Приказал виночерпию налить вина, привести пару молодых наложниц, а дождавшись их, выгнал всех из шатра и беззаветно предался плотским утехам. К полуночи номарх уснул в обнимку с молодыми женщинами, едва прикрыв свою наготу одеялом.

Спустя час-другой лагерь, где ночевали почти двадцать пять тысяч человек, затих. Нарушали тишину лишь стоны раненых, мерная поступь стражи, патрулировавшей улицы, да зычная перекличка караульных на земляном валу.

В это самое время в одной из выгребных ям что-то зашевелилось. Сначала показалась голова, затем плечи. Наконец прятавшийся там человек встал в полный рост и полез по стенкам ямы наверх. Одной руки у него не было.

Запахи для Хатраса не существовали уже давно. Для того чтобы дышать, он нашел соломинку. А искать его здесь никто и не подумал.

Он переждал, пока мимо пройдет стража. Единственное, на что она обратила внимание, — сильный смрад, но потом воины сообща решили, будто во всем виноват ветер.

Арпоксаю снилось нечто удивительное. Неприятное, отчасти даже постыдное. Он прогуливался на лошади по лесу и вдруг оказался на поляне, сплошь усеянной конским навозом. Хотел объехать, но потом решил, что только зря потратит время. Вскоре выяснилось, что этой поляне нет конца и края, а вонь становилась все сильней и сильней… В какой-то момент он больше не смог себя сдерживать и его стошнило.

От этого — рвотных позывов — Арпоксай и проснулся. И с ужасом увидел напротив лица самого страшного демона, явившегося в этот мир из преисподней. Только по глазам старик и узнал своего кровника и прошептал: «Хатрас…»

Убийца впился ему крепкими кривыми зубами в горло и вырвал кадык.

***

Среди ночи стража наткнулась и взяла под арест человека явно знатного, заносчивого, неуступчивого, но главное, чужого: пароля он не знал, кто и откуда — отвечать отказался, зато потребовал вести его к Набу-дини-эпише.

Узнав Скур-бел-дана, наместник Ниневии выпроводил из шатра лишних свидетелей, усадил вражеского полководца на лучшее место как дорогого гостя, налил вина ему и себе, вкрадчиво заговорил:

— Не буду спрашивать, кто помог тебе пройти в наш лагерь, поскольку уверен: в этом возникла крайняя необходимость.

— Я здесь только для того, чтобы встретиться с тобой. Меня всегда учили, как это благородно — протянуть другу руку, когда он в ней нуждается.

— Мы никогда не были друзьями, — спокойно заметил на это Набу-дини-эпиша.

— Но ведь мы не были врагами, — возразил Скур-бел-дан. — А это уже немало в наше время.

— Так ты пришел просить меня о помощи?

— В помощи нуждаюсь не я, а ты… Мой дорогой друг.

Набу-дини-эпишу эти слова смутили. Он почему-то был уверен, что враг хотел переметнуться на их сторону. Зная, что Ашшур-аха-иддин умирает, другого и ожидать было трудно.

— А если я сейчас отведу тебя к царю, ты будешь так же упорствовать?

— Думаю, ты этого не сделаешь. Ты благоразумный человек, наместник. Безусловно, храбрый, но благоразумный. Чего я не могу понять — как это тебя угораздило примкнуть к тому из братьев, кто заведомо был слабее в этой войне?

— Но Арад-бел-ит жив, тогда как Ашшур-аха-иддин…

— Быстро же расходятся слухи! Даже в нашем лагере далеко не все знают о ранении царя. Не буду скрывать, это правда. И никто не знает, доживет ли царь до утра. Но неужели ты думаешь, что война закончится со смертью Ашшур-аха-иддина? Даже если в этих горах поляжет вся его армия… О чем мечтает Арад-бел-ит, мне понятно: царский трон застит ему глаза. Да и выбора у него особого нет. Победа или смерть. Но ты?... Закуту давно мечтает стать второй Шаммурамат³⁵. И смерть единственного сына лишь укрепит ее в этом желании. Царем объявят либо Ашшур-бан-апала, либо Шамаш-шум-укина, но править будет царица. И можно не сомневаться, что жрецы и наместники ее в этом поддержат.

Набу-дини-эпиша все еще барахтался:

— Эта победа все изменит. Может, жречество и не считает Арад-бел-ита своим ставленником, зато все остальные, как только подует другой ветер, сразу переметнутся из одного лагеря в другой.

— Это было бы возможно, опирайся узурпатор на Аби-Раму или на тебя, но ты лучше меня знаешь, что завтра на землю Ассирии придут скифы и киммерийцы, которые, словно саранча, сметут все на своем пути… Сам ответь на вопрос: как быстро и какое войско соберет Закуту, чтобы отразить эту угрозу. Да вся Ассирия соберется под ее штандартами!

Набу-дини-эпиша потупился, словно нашкодивший ученик; возразить на доводы Скур-бел-дана ему было нечего. Однако и предательство, когда победа была так близка, выглядело не меньшей ошибкой. И, со свойственной старому царедворцу мудростью, он решил остаться где-то посредине.

— Наверное, ты прав, но изменников не жалует никто. Даже Закуту… Мои люди выведут тебя из лагеря.

Скур-бел-дан смиренно поклонился, молча попятился к выходу.

— Постой… — остановил его в последний момент Набу-дини-эпиша. — Ты ведь не забудешь о моей доброте, окажись я в твоих руках?

— Я умею отдавать долги, — улыбнулся ночной гость.

Встреча с врагом в собственном лагере нарушила то внутренне состояние покоя, в котором пребывал этим вечером наместник Ниневии. Как такое могло случиться? Значит, тем же путем сюда могут проникнуть и лазутчики: уберут охрану, откроют ворота, а там — неизвестно, достанет ли сил и удачи отбиться. А не лазутчики, так убийца, чтобы добраться до царя.

Последняя мысль встревожила не на шутку.

Набу-дини-эпиша позвал начальника внутренней стражи. Дожидаясь его, долго ходил кругами, все думая о том, насколько прав в своих прогнозах Скур-бел-дан и, может, правильнее было бы принять его предложение. И тут же убеждал себя: «Ерунда. Закуту тоже не вечна. Сын — мертв, а заступиться за нее больше некому».