Трон

Дополнительная помеха — царский колесничий и пара человек, что присматривают за колесницами царя, Парвиза, жрецов и десятком лошадей, принадлежащих страже. До них хоть и далеко, но любой может поднять шум, если что заподозрит или заметит неладное. А ведь действовать придется почти в открытую.

Он знал, что царь будет идти первым. Стал вспоминать, какую кольчугу надел Ашшур-аха-иддин, решал, куда ударить, а главное, сколько у него времени.

Мало…

Арица стоял в трех шагах от тропинки и в пяти шагах от выступа. Встать ближе — не дадут, кто-нибудь да поднимет тревогу.

Знать бы, с какой стороны от царя пойдет Парвиз: справа или слева. Ближе к лесу — или к скале?

В первом случае появился бы шанс на стремительный выпад, на один удар меча, во втором… что делать, если Парвиз окажется между ним и Ашшур-аха-иддином? Разве что выждать, когда они почти поравняются, и метнуть кинжал…

Кольчуга… Знать бы, что он ее не надел… Такое уже случалось.

Ясно одно: атаковать со спины не получится, ведь сзади будет идти свита. Даже копьем бессмысленно пробовать: слишком здесь крутой спуск — как только жрецы пройдут мимо него, они заслонят царя своими спинами.

Сначала Арица обрадовался, что оказался сразу за выступом; а теперь, все взвесив, пришел к выводу, что напрасно. Напасть можно только спереди. А здесь не развернуться.

Ливень донельзя размыл тропинку, сделал ее скользкой и неуступчивой. Намочил доспехи стражников, сковал их движения, превратил ожидание в смертельную тоску. Сперва солдаты изнывали от духоты, потом были вынуждены терпеть эту чудовищную сырость. На них не осталось ни одного клочка одежды, который не был бы пропитан влагой.

Керуш, спасаясь от дождя, немного отступил к скале, пытаясь встать под небольшой козырек, нависающий над тропинкой.

Бесполезно: все равно не поможет. Вода стекает с козырька крупными ручьями, вот-вот превратится в маленький водопад, и даже если прижаться к стене, получится только хуже.

«Если, конечно, ты не хочешь поменяться местами», — подумал Арица, обратив внимание на такой же, но куда более удобный козырек за своей спиной, припомнил, что накануне этот неженка жаловался на кашель, озноб и недомогание. Арица еще поделился с ним вином.

Почему бы этим не воспользоваться? «Только поторопись, — подстегнул он самого себя, — ведь царь уже спускается».

Где-то ниже по склону от сильного ветра с треском завалилась старая сосна. Лошади забеспокоились, сбились в кучу. Царский колесничий взялся за вожжи, чтобы перегнать колесницу на другое место, более сухое и спокойное. И пока Аштэд наблюдал за всем этим, Арица быстро подошел к Керушу. Тот встретил его почти с изумлением: как ты мог оставить свой пост?

— Давай-ка наверх, вместо меня. А я здесь встану. У меня там хоть есть, где спрятаться. А то совсем сляжешь… Да и царь, похоже, задерживается.

Керуш скривился, засомневался — можно ли, но, посмотрев в сторону Аштэда, понял, что ему не до этого, сказал: «Спасибо!» и быстро поменялся местом с Арицей, а там сразу забился под козырек.

Когда Аштэд заметил эту рокировку, было уже поздно, на тропинке появился Ашшур-аха-иддин.

Царь спускался левым боком, мелкими шажками: он несколько раз едва не упал и теперь решил поберечься, слева от него, ближе к скале, шел Парвиз.

«Вот это совсем плохо», — подумал Арица. Но именно в это мгновение в голову пришла спасительная мысль. Он понял, что Парвиз обязательно обратит внимание на Керуша, замешкавшегося в укрытии, а тот, если будет застигнут врасплох, непременно растеряется, чем только усугубит подозрения…

Так все и вышло. Керуш опоздал с возвращением на пост, рванулся вперед, что выглядело со стороны достаточно угрожающе, и хотя потом он застыл как статуя, Парвиз невольно заслонил собой царя, обжег стражника взглядом… и успокоился, догадавшись, что тот всего лишь прятался от дождя.

Шаг, второй, третий… Царь почти поравнялся с Арицей, когда тот вдруг одним прыжком выскочил на тропинку и закричал что есть сил, перекрывая шум дождя:

— Измена!

Он смотрел в сторону Керуша, всем своим видом показывая, что там враг, вскинул копье и мгновенно метнул его в ничего не понимающего стражника, рефлекторно схватившегося за оружие.

Керуш сумел прикрыться от копья щитом, но Парвиз уже поддался на эту уловку, тем более что «изменник», совершенно сбитый с толку, приготовился отражать атаку бросившихся к нему двух других телохранителей, стоявших у леса.

— Защищать царя! — рявкнул Парвиз, вынужденный теперь прикрывать спину Ашшур-аха-иддину.

В два прыжка Арица оказался рядом, увидел бледное, испуганное лицо, вызывающее скорее жалость, чем благоговение, отчего в голове промелькнула крамольная мысль: «Да ведь он обыкновенный человек, такой же трус, как и многие». Но именно эта мысль его и выдала, когда скривила линию губ, застыла в глазах откровенным отвращением. Ашшур-аха-иддину достаточно было одного взгляда, чтобы понять: этот человек и есть настоящий убийца, понять, и отклониться назад, когда меч уже должен был перерезать ему горло — единственное не защищенное кольчугой место. Но клинок все равно задел его, пусть и не настолько глубоко, чтобы убить сразу. Из раны, глубокой, смертельно опасной, тут же обильно хлынула кровь, темная, густая. Царь схватился за шею и стал медленно опускаться на колени.

Второй удар не получился: Арица поскользнулся в грязи, и меч запутался в царском плаще; на третий — не хватило времени. Сначала перед убийцей вырос Парвиз, обезоружив и оставив с одним щитом, затем со спины атаковал Аштэд, чье копье пробило доспехи слева чуть выше поясницы. Но то, что они напали почти одновременно и с двух сторон сразу, Арицу и спасло. Когда под рукой оказалось чужое копье, он схватился за него, потянул на себя вместе с десятником и швырнул его на Парвиза, а сам, воспользовавшись неразберихой, метнулся к лесу. Неожиданно на пути возник Мирза — не успевший ни схватиться с Керушем, ни защитить царя. Все, что ему было надо, — заставить повиноваться почти безоружного изменника, но некстати вспомнились их общие пирушки, походы к женщинам и то, сколько раз они выручали друг друга, и поэтому воин промедлил, а когда услышал приказ Парвиза: «Убей его!» и поднял копье, было поздно, Арица метнул в него кинжал. Мирза схватился за шею, захрипел и упал, забившись в агонии.

Увидев, что лазутчик скрылся в лесу, Парвиз приказал Аштэду отправить за ним погоню, а сам бросился к царю, над которым уже склонился лекарь.

— Что с повелителем? — чувствуя свою вину, взволнованно спросил начальник царской охраны.

Лекарь, пытаясь остановить кровь, зажимая пальцами сосуд, покачал головой:

— Плохо! Задета яремная вена… Трогать его сейчас нельзя. Мне нужны инструменты из моего шатра для операции. А пока прикажи своим воинам накрыть нас плащами. К тому времени, когда я начну зашивать рану, здесь надо поставить шатер.

— Я все сделаю… Он будет жить?

— Посмотри на небо! — ответил лекарь. — Можешь ли ты сказать, будет или нет завтра дождь?.. И если нет — разве это будет не чудо?

Известие о том, что Ашшур-аха-иддин при смерти, Гульят получил первым — и потребовал сохранить все в тайне, чтобы дух армии не пошатнулся. После чего отправился навестить царя лично, никому ничего не сказав. Но поспешность, с которой собрался и покинул свой шатер туртан, не могла не вызвать подозрений и тревоги у Скур-бел-дана. Он тотчас послал за военачальником своего писца, дабы тот разузнал, что происходит. А пока не было вестей, приказал ставить временные палатки, сооружать навесы, где можно было укрыться от непрекращающегося дождя, приготовить горячую пищу, обсушиться у костра. Занявшись обустройством временного лагеря, приведением в порядок расстроенных военных частей, Скур-бел-дан подумал о том, как это выгодно, что именно на него легли все эти заботы, ведь их всегда можно поставить себе в заслугу перед царем… А потом вдруг появился его писец с известием, от которого закружилась голова: Ашшур-аха-иддин тяжело ранен.