Тропы Междумирья

Или всего два?

Если просто сидеть и ждать, то два дня — это очень долго. Даже два часа — безумно долго. Именно столько я пыталась заснуть, но только глубже тонула в собственных мыслях. А за пару суток и вовсе свихнуться можно!

С другой стороны, за два дня к нам даже нормальное подкрепление не успеет дойти, разве что подтянутся гарнизоны из Нермора и Муллена. И если эльфы действительно повалят всей толпой, то нас будет мало, слишком мало. А ведь у них ещё и маги. В первые же минуты наступления нас просто сметут.

Всего через два дня!

И как прикажете спать в такой ситуации?

На душе было неспокойно, в палатке — душно, сбоку сопел двухметровый обогреватель в лице Кьяло, с другой стороны от него притулилась Рисса, а рядом с ней дремала юная ведьмочка по имени Ярослава. Под кем-то из них пряталась моя сумка.

Я шевельнулась, пытаясь хоть немного отодвинуться от вспотевшего берсерка, но тут же получила тычок сквозь стенку палатки — с той стороны прикорнул Олег. Выбрал, зараза, место на свежем воздухе.

Чертыхнувшись вполголоса, я полезла наружу.

Во дворе стояла какая-то непривычная, почти траурная тишина. Никто не галдел, не бегал, не тренировался и не спотыкался о пустые бутылки. Да и бутылок-то не было.

Караул усилили — на стене торчали сразу четверо, причём 'братцев' среди них не было. Пятый засел на скале, безуспешно пытаясь спрятаться за чахлым кустиком. Впрочем, с эльфийской стороны могли и не заметить. Ещё один стражник слонялся возле противоположного входа, изредка вглядываясь в дорогу. Хотя я очень смутно представляла, что с той стороны можно караулить? Там и ограда-то была чисто символическая — бревно на подпорках, местный вариант шлагбаума. Зато обзор хороший. Если кто по дороге идёт — сразу видно.

В этот раз от замка к перевалу приближалось разноцветное пятно.

Я проморгалась — и пятно распалось на отдельные составляющие: зелёный камзол, розовые панталоны и голубой шейный платок. Яркие цвета смотрелись в горах вычурно и неуместно, а уж от подобного сочетания и вовсе глаза слезились.

Караульный тоже проникся, даже товарищей крикнул полюбоваться на это чудо. Чудо сопровождал тот самый мальчишка, которого я допрашивала на днях. Впрочем, провожатый совершено терялся на фоне разряженного франта.

— Этот-то что здесь забыл? — невольно пробормотала я.

— Знаешь его? — поинтересовался ближайший стражник — смешливый мужик из ближнего окружения Дамира. И, судя по тону вояки, знакомство с подобной личностью слегка уронило мой имидж в его глазах.

— Лучше б не знала. Рикардо Пафрин, внук релтийского купца.

— Большая шишка?

— Скорей, дорогая. А висит низковато, — пояснила я. И малодушно попросила, — Если он будет меня искать, то пусть подольше не найдёт, а?

— Не успеешь спрятаться-то!

— На что спорим? — улыбнулась я, накидывая на себя отводящее глаза заклинание.

Стражник понимающе хмыкнул и повернулся к шлагбауму, за которым остановился незваный гость. Но, вопреки опасениям, искал Павлин вовсе не меня.

— …Вот сюда господин Нермор и ходили каждую ночку, — рассказывал мальчишка, нарезая круги вокруг неторопливо вышагивающего франта.

— А то я не знаю, куда он ходил! Меня больше интересует, почему в этот раз не вернулся.

— Видать, задержался маленько.

— Задержался! Тут к нему лучший, можно сказать, друг приехал, терпел по пути немыслимые страдания, с прошлого дня не мылся. А он задерживаться вздумал. Эй, ты… — последнее относилось уже к стражнику, — позови-ка сюда Нермора.

— Извините, не могу оставить пост, — демонстративно зевнул караульный.

— Ладно, — Павлин поморщился. — Тогда хоть скажи, где он, дальше я сам найду.

— С командиром общается. Но я вас туда не пущу.

— Это ещё почему?

— А у нас военное положение. С сегодняшнего дня вход на территорию лагеря только по разрешению Дамира.

— Так спроси у него разрешение!

— Не могу. Для этого мне пришлось бы оставить пост.

— Ты издеваешься надо мной, что ли? — Лицо Павлина, и до того не слишком бледное, пошло красными пятнами.

— Никак нет. Исполняю служебный долг.

— Плевать я хотел на твой долг!

— А это вы зря. Так как я представитель действующей армии, то, наплевав на меня, вы тем самым выказываете неприязнь всем действующим войскам государства. Что в военное время чревато весьма неприятными последствиями.

Павлин рассеянно заморгал. Краснота на его рыхлом лице из отдельных пятен превратилась в сплошной монолит и даже переползла на шею. Выглядел он при этом как избалованный карапуз, которому в магазине не купили яркую игрушку. Казалось, сейчас откроет рот, и как завопит…

— Нермо — о — ор! — действительно завопил Павлин.

Караульный только безмолвно руками развёл. Мол, ну ладно, дальше сам выкручивайся как хочешь.

Дверь барака резко распахнулась и в дверях, заслоняя их, возник Тихоня.

— Ну чего орёшь? Здесь люди спят, между прочим. Давай потише, а?

— Нермо — о — ор! — по инерции повторил Павлин, но, действительно, ощутимо тише. Почти шёпотом.

— Да, вот так лучше, — серьёзно кивнул гигант. — Только всё равно не докричишься. Дрыхнет он.

— Вы уж определитесь, дрыхнет или с командиром общается.

— Так они общались. Две бутылки заобщали, а может и больше. Теперь до вечера лучше не трогать.

Тихоня шагнул в сторону, открывая дверной проём. Наружу вырвался уже привычный запах перегара, зато сразу стало понятно, насколько плодотворным было 'общение'. Дамир сидел за столом на ящике, опустив голову на руки. При этом ящик поскрипывал в такт его дыханию и упрямо кренился набок. Стол тоже готов был вот — вот завалиться в сторону, причём в другую. А под столом, свернувшись калачиком, сопел Итьер. В сонном виде он выглядел совершенно безобидно и даже мило. Видно, снилось моему жениху что-то хорошее — цветочки, хомячки, отцовское наследство.

У меня даже мелькнула безумная надежда, что он напился до такой степени, что забыл про меня. Хотя… Сам он, конечно, до потери памяти вряд ли допьётся. Но можно же и помочь!

Я метнулась к палатке, забыв про всякую маскировку. Павлин проводил меня недоумённым взглядом, но вдогонку ничего не крикнул. Видимо, весь запал истратил на воззвания к Нермору. Риссу пришлось вытаскивать из палатки за ногу. Сперва она даже не сопротивлялась, опомнилась только тогда, когда на лицо упал солнечный свет.