Тростник под ветром

— Я думаю, это следует приписать возросшему интересу к печатным изданиям...

— Тебя не об этом спрашивают. Не воображай, что вотрешь нам очки! Что, по-твоему, было самым удачным в направлении журнала? Вот об этом нам расскажи!

— А, вы об этом... Мне кажется, весь секрет успеха «Синхёрона» в том, что мы всегда старались сделать журнал как можно более интересным, привлекали молодых, прогрессивных, хорошо ориентированных сотрудников...

— Так, так... Вот на этот раз попал в точку!

— Полагаю, что все дело в этом.

— Гм... «Прогрессивные»... Иными словами—левые?

— Я не это имел в виду.

— А я тебе заявляю, что это!

— Передовые — это значит остро чувствующие время, эпоху... Живые, энергичные, молодые... Прошу понимать меня в этом смысле.

— А это и значит — левые!

— Отчего же? Нисколько!

— Нет, левые! Да что много толковать, взгляни-ка на свой журнал! Ведь это же самая настоящая левая пропаганда!

— Пропаганды мы не вели.

— Нечего нам голову морочить. Я спрашиваю, помещались в твоем журнале статьи левых авторов?

— Да, такие статьи мы помещали.

— Значит, по-твоему, марксизм имеет свои положительные стороны?

— Да, я считаю, что имеет.

— Ага, понятно... И поэтому, значит, из номера в номер печатали такие статьи?

— Что ж... выходит так.

— Гм... То-то твой журнал сделался вдруг таким популярным! Вот, оказывается, где собака зарыта! Ладно же!

Согнувшись над столом, следователь написал: «Причина успеха и возросшего тиража моего журнала состоит в том, что я ввел в состав редакции многих прогрессивных сотрудников, разделяющих левые убеждения, и ежемесячно помещал в журнале статьи левого толка».

— Ты давал деньги Икуо Ояма, когда тот удрал в Америку?

— Давал.

— Почему?

— Ояма-сан долгое время сотрудничал в нашем журнале. Когда такой талантливый и опытный корреспондент уезжает за границу, послать ему небольшую сумму денег в качестве прощального подарка — просто долг вежливости.

— Долг вежливости?! И ты надеешься отвертеться с помощью таких нехитрых уловок? А тебе было известно, что Ояма — коммунист?

— Да, я об этом знал, но в данном случае это не имело значения. Просто наш старый корреспондент уезжал за границу и поэтому...

— Ах так? Значит, коммунист ли Ояма, или нет — это не важно? Каковы же тогда твои собственные убеждения? Значит, тебе все равно, с кем иметь дело — с коммунистами или со сторонниками тоталитаризма? Так могут рассуждать только идеологические проститутки! Только продажные твари так поступают! Или ты, директор, тоже публичная девка?.. Смотри, болтай, да не забывайся! Ну а это что? Передовая статья «Под знаменем диалектического материализма», автор Иоситаро Омори... С какой целью ты ее поместил?

— Эта статья толкует об основах марксизма, и я считал, что знакомство, с этой теорией необходимо каждому, независимо от его убеждений...

Один из полицейских, стоявший рядом, заорал:

— Что, что?.. Ах ты мерзавец! — сжав кулаки и потрясая ими перед самым лицом Юхэя, он обрушился на него с угрозами:

— Ладно же, мы тебя проучим! Можешь ныть сколько угодно, будто болен, домой мы тебя не пустим! Таких изменников нужно убивать без пощады. Решаются судьбы империи, а тебе наплевать, да? Ты — пятая колонна коммунистической партии! Попробуй отрицать, если можешь! Небось посылаешь шпионские донесения в Советский Союз и в Америку? Выкладывай все начистоту, |'лышишь? Все равно нам уже давно все известно! И нечего тут очки втирать,— и вдруг, отхаркнувшись, он плюнул в лицо Юхэю.

Юхэй сидел не шевелясь, закрыв глаза. Он чувствовал, как теплая вонючая слюна полицейского стекает вдоль носа к губам. В груди пламенем вспыхнул гнев. И все же усилием воли он сдержал себя. В такие минуты у него появлялась необыкновенная выдержка. Полицейский продолжал орать, но до сознания Юхэя уже не доходил смысл его слов. Он слышал внутренний голос,— этот голос ободрял его, помогал гордо снести унижение. Он подумал о той работе, которую выполнял как руководитель журнала. Нет, он ни в чем не раскаивается. Вплоть до сегодняшнего дня он, как мог, сопротивлялся гнету. Он вытащил из рукава кимоно платок и спокойно вытер лицо.

Иногда во время допроса он чувствовал, что теряет сознание от слабости. Поднимались судорожные боли в желудке, на лбу выступал холодный пот, он сжимал зубы; лицо бледнело, губы синели. Облокотившись на стол, Юхэй старался превозмочь боль. В такие минуты даже следователи прерывали допрос и молча пялили на него глаза.

В этот вечер внезапно раздался сигнал воздушной тревоги. Радио объявило, что соединения американской авиации приблизились к территории Японии.

— Делать нечего, пока придется на этом закончить...— сказал следователь, прерывая допрос несколько раньше обычного.

На обратном пути, в машине, Юхэй медленно рассказывал жене о сегодняшнем допросе. Госпожа Сигэко, видевшая по лицу мужа, в каком он находится состоянии, молча слушала его рассказ и, отвернувшись, беззвучно плакала.

— Помнишь, Сигэко?.. «Ты же не молись за этот народ и не возноси за него молитвы, ибо я не услышу тебя...» Помнишь эти слова?—закрыв глаза, спросил он.

— Кажется, это из книги пророка Иеремии? Я уже успела позабыть библию,— ответила госпожа Сигэко.

Она не спросила, почему муж вспомнил эти слова, полные гнева и скорби. Но она поняла, какие мучительно тяжелые испытания выпали сегодня на его долю.

Пять дней, страдая от нестерпимых болей в желудке, Юхэй ездил на допрос в Иокогаму. Когда следствие было в общих чертах закончено, полицейский сказал ему:

— Вчера вечером я еще раз внимательно перечитал твои показания. Для нас ясно, что ты сочувствуешь красным, но пока у нас нет зацепки, чтобы прижать тебя по-настоящему. А признаться, мы именно так и собирались с тобой поступить... Но недаром же ты стреляный воробей— сумел-таки отвертеться. На сей раз твоя взяла. Однако на этом дело не кончилось, это ты хорошенько заруби себе на носу! Сегодня можешь убираться подобру-поздорову. Послезавтра чтобы снова был здесь, ровно к девяти часам утра! Смотри не опаздывай, чтобы был на месте минута в минуту!

Чудом избежав ареста, Юхэй вернулся в больницу. Был поздний вечер. Его уже дожидались сотрудники редакции, в надежде узнать что-нибудь новое.

Юхэй разделся и как подкошенный упал на кровать. Пришел профессор Кодама. Внезапно у Юхэя началась кровавая рвота. Он потерял не так много крови, но было совершенно очевидно, что допрос, продолжавшийся почти неделю, резко ухудшил состояние больного.

В понедельник утром госпожа Сигэко одна поехала в Иокогаму и сообщила, что Юхэй не может явиться. Полиция немедленно запросила профессора Кодама, может ли больной вынести допрос на месте, в постели. Профессор решительно заявил, что больной нуждается в абсолютном покое.