Трудовые будни барышни-попаданки 4

— Ты это от Елизаветы услышал?

— Да, Эмма Марковна. Мне теперь куда идти?

— Со мной, — просто ответила я.

Глава 31

Мы направились к Лизоньке. Не знаю, о чем думал Павлуша Волгин, а я — о непродуманности домашнего ареста атаманши. С ней оказалась заключена невинная животинка, не факт, что побывавшая на вечерней прогулке.

Мысль об этом едва не заставила меня ускорить шаг. Я быстро набрала шифр, заметив, что Павлуша демонстративно отвернулся. Постучалась, нажала дверную ручку.

Дверь открылась — значит, уже не на щеколде.

— Маменька, Зефирке надо выйти… Павлуша? Маменька, я должна с ним попрощаться? Маменька, нет! Не надо!

— А почему не надо?

— Потому что… Тогда надо и меня прогнать!

— Почему? — спросила я, не столько холодно, сколько спокойно. Поняла чувства Одиссея, приказавшего привязать себя к мачте у острова Сирен. Ноги хотели сами сделать шаг, руки — обнять бедную глупышку, а сердце будто орало: «Скорей, скорей!» И лишь рассудок спокойно отбивал метрономом: «Надо довести до конца».

— Потому что это я все придумала! Это я попросила… нет, приказала Павлуше готовить запасы и корабль, сама приказала ему составить список команды. Сама привела его ночью в мастерскую. А он только делал. И мальчиками командовал.

Сначала Лизонька чуть не кричала сквозь слезы, но потом стала говорить отчетливей и тише. Будто, перечисляя свои дела, наконец-то осознала, что натворила.

— А если виновата во всем ты, что надо сказать Павлуше?

— Павел, прости меня за то, что я тебе приказывала, за то, что заставляла…

Разрыдалась и обняла Павлушу. Тот несмело погладил ее по плечу. Зефирка запрыгала рядом, чуть не опрокинув детей.

Потом объясню ей, что такое манипуляция, почему нельзя использовать втемную дорогих тебе людей, да и вообще никаких не надо, если это не разбойники с большой дороги. Но самое главное в этой истории дочка поняла сама.

Внезапно Лизонька отстранилась от Павлуши, взглянула на меня со страхом.

— А как же Антоша?

— Антону в этой истории хуже всего, — спокойно сказала я. — Он сообщил мне письмом о вашей затее и сам себя приговорил к отчислению и изгнанию.

Кстати, оформлена ли ему вольная по всем правилам? Ведь он, в отличие от Павла, изначально мой крепостной? Или оформлена, но лежит у меня в конторе и он фактически беглый? Тоже мне, рыцарь от сохи — письмо написал, за одежду извинился, а насчет документов не подумал.

— Так это он выдал… — начал Павлуша, но Лизонька не дала ему договорить.

— Я перед Антошей тоже виновата! Маменька, его надо найти и вернуть! А ты, Павлуша, если меня простил, тогда и его прости!

Павел что-то пробурчал. А я наконец-то обняла дочку.

— Найдем его, милая. Михаил Федорович за это возьмется, а папа всегда отыщет. Самые лучшие полицейские и самые лучшие воры будут его искать.

— И Зефирку попросим?

Псина тотчас положила лапы на плечи дочке в знак согласия.

* * *

Потом начались тяжелые ночные работы — разгрузка тайного склада несостоявшейся экспедиции. Я тихо вздыхала, удерживая себя и от ругачек, и от восхищений. Наверное, так тюремная охрана исследует тоннель, прорытый заключенными из камеры, с вентиляцией, электроосвещением, разве что не с дизельной дрезиной.

Шкаф с Лизонькиными вещами закрывал стеллаж, заполненный похищенным имуществом. Также был дополнительный склад в мастерской, с канатами и полотнищами — каждому пароходу полагалось парусное вооружение, с керосином для ламп и прочим багажом, непригодным для хранения в комнате.

Возле мастерской встретили Настю с супругом Иваном — он возвращался из ночного караула. Я посулила ему премию и попросила помочь Павлуше в переноске тяжестей.

Когда работа была окончена, Настя с супругом ушли, а Лизонька удалилась с Зефиркой для собачьего моциона, я спросила Павлушу:

— Ты-то сам хотел помочь грекам? Или только потому, что Елизавета попросила?

— Она мне рассказывала, как это несправедливо: древний народ, создал искусство и науку, винт изобрел, который наши стимботы двигает, а его варвары угнетают. Я и сам подумал: когда отучусь, попрошу меня в Грецию отпустить, помогать знаниями.

— А ребята из команды, они тоже так думали?

— Нет, — виновато сказал мальчик. — Что-то слышали про Грецию. Но для них главное было, что я приказываю, они привыкли мне подчиняться. И не верили, что юная барыня может такое задумать без вашего согласия.

И окончательно уставился на мокрую траву. А я пожалела, что выбросила все прутья. Ладно, курице все сказано.

— Павел, извинись перед ребятами. Особенно перед Михайловым, когда вернется. А сейчас — спать. Погоди, есть во что переодеться, чтобы в мокром не лечь? Хорошо. И больше не смей в такой дождь гулять без капюшона!

Павлуша чуть не рассмеялся и умчался по темной аллее. А я вздохнула, потому как в голову пришел очень знакомый исторический сюжет. И не из давнего прошлого, увы, а из ближайшего будущего. Следующего, 1825 года.

Вот точно так же, такие Лизоньки из молодых гвардейских офицеров и чиновников в общем-то справедливо недовольны самодержавием: не проводит реформ, не отменяет крепостное право, просто жестоко во множестве бытовых проявлений. И когда возникнет династическая путаница — цесаревич Константин не хочет править, царевич Николай не решается взять корону, вот тогда-то они и выступят, благодаря Павлушам — офицерам попроще, очарованным разговорами о свободе, хотя до конца не понимающим, в чем смысл всей затеи. А уж «Павлуши» увлекут солдат, верящих, что начальство не ошибается.

И начнется путешествие на Сенатскую. Кто-то поплывет до конца, до картечных залпов и Сибири. А кто-то спрыгнет за борт, обвинит себя в иудином грехе и разобьет голову о стены каземата. Не помню фамилии, но и такие судьбы были. Обманщики, обманутые — все ради благой цели. Царевич же Николай станет царем, и у него до последнего дня правления перед глазами — мятежная площадь. Будут технические прогрессы, улучшения законодательства и жесточайший прессинг любого вольнодумства.

И мне надо с этим что-то делать. Минус — я слабая, что делать, не знаю. Плюс — год впереди…